* * *

Когда вы привыкли полагаться на свой ум и считать его надежным орудием, столкновение с изощренным противником, сумевшим вас обойти, равносильно тяжелому удару. А если такой противник обошел вас в Райтсвилле, это удар под дых.

Эллери медленно побрел назад по Аппа-Дейд-стрит. Но как шантажисту удалось забрать деньги?

Он не прятался в номере 1010, ведь Эллери обыскал комнату до ухода и по возвращении. В туалете было пусто. Ящики бюро были пусты (по логике следовало брать в расчет даже карликов). Никто не прятался под кроватью.

А ванной в номере не было. Там не было даже двери в смежную комнату. Вряд ли он смог проникнуть через окно, этакой бабочкой в человеческом обличье, пролетевшей над Площадью. Совсем как снежинки на Таймс-сквер в канун Нового года.

Однако этот тип как-то попал в номер 1010 после ухода Эллери и ухитрился выбраться оттуда до его возвращения. Вернее, он выбрался даже раньше, еще до того, как мальчишка-посыльный занял свой пост на десятом этаже.

«Конечно».

Эллери покачал головой, изумившись собственной наивности. Если только его расчет точен, ответ состоит в простой временной последовательности. Номер находился под наблюдением все пятнадцать минут, кроме короткого перерыва, когда Эллери спустился в лифте в вестибюль, договорился с посыльным и тот поднялся на десятый этаж.

Шантажист успел сделать свое дело в этот промежуток.

Он позвонил из «Холлиса», либо из другого номера на десятом этаже, либо с девятого этажа, либо по одному из внутренних телефонов в вестибюле. Он рассчитал время с передачей писем до последней секунды. Хитрец! А простой расчет говорил о том, что вряд ли письма уже лежали в ящике бюро номера 10 в отеле «Апем-Хаус», а если и лежали, то шантажист без особого риска мог там появиться и вновь забрать их с собой, затратив на это считаные минуты. Но он не дал Эллери времени на размышления. Было у него и другое преимущество. Что бы там ни думал представитель Салли, он вряд ли мог нарушить указания. Ведь с точки зрения жертвы смысл участия в шантаже был ясен — любой ценой вернуть украденные письма.

Однако операция была рискованная, — лишившись денег, они вполне могли не получить письма. Шантажист, должно быть, это учитывал. И начал действовать.

Очевидно, он вошел в номер 1010 после ухода Эллери, взял деньги и скрылся до того, как мальчишка-посыльный оказался на десятом этаже. Возможно, спустился по пожарной лестнице на один из нижних этажей и сел там в лифт. У Эллери мелькнула мысль, а не вернуться ли ему в «Холлис» и не поискать ли улики в номере 1010, а потом опять отправиться в «Апем-Хаус». Вдруг там тоже остались какие-то зацепки? Но он сразу отказался от подобной затеи, недоуменно пожал плечами и сел в машину Говарда. Нет, с него хватит. Хорошо, что все легко обошлось. А переговори он с подозрительным клерком, то угодил бы прямо в полицию, к шефу Дейкину или стал бы героем скандального репортажа в газете «Архив», принадлежащей, кстати, Дидриху Ван Хорну. От полиции и газетчиков лучше держаться подальше.

Интересно, способен ли человек в здравом уме ввязаться в столь опасную авантюру?

* * *

Эллери припарковал родстер Говарда около закусочной на 16-м шоссе и направился в тесный и шумный зал, к стойкам бара. Он наклонился над второй стойкой от угла и спросил:

— Не возражаете, если я к вам присоединюсь?

Салли так и не притронулась к стоявшей перед ней кружке пива, в то время как Говард опорожнил три бокала виски.

Салли была бледна, а яркая губная помада лишь подчеркивала ее бледность. Теплый свитер мышиного цвета не спасал ее от нервной дрожи, и она накинула на плечи старое габардиновое пальто.

Говард был в темно-сером костюме.

Они жадно уставились на него.

— Дело сделано, Салли, — кратко сообщил Эллери и устроился рядом с нею, повернувшись спиной к залу.

Официант в белом фартуке, проходя мимо них, бросил на ходу:

— Я вас сейчас обслужу, ребята.

— Не торопитесь, — отозвался Эллери. Он положил что-то левой рукой на колени Салли, а правой поднял ее кружку пива.

Салли потупила взгляд и пригнулась. Ее щеки раскраснелись.

— Салли, ну, ради бога, — пробормотал Говард.

— О, Говард.

— Передай их мне.

— Они под столом, — шепнул Эллери и обратился к официанту. — Нам еще две кружки пива и виски.

Официант забрал пустую посуду и принялся протирать стол грязной тряпкой.

— Перестаньте махать этой чертовой тряпкой, — хрипло пробурчал Говард.

Официант посмотрел на него и поспешно удалился.

Эллери почувствовал, как кто-то взял его за локоть. Рука была маленькой, мягкой и горячей. Но Салли быстро отвела ее.

— Тут все четыре письма, — сказал Говард. — Все четыре, Салли. Эллери…

— Ты уверен, что это они? Те самые письма.

— Да.

А Салли кивнула. Казалось, что ее глаза были способны испепелить Говарда.

— И он вернул оригиналы, а не копии?

— Да, — снова подтвердил Говард.

Салли опять кивнула.

— Отдай их мне. Тоже под столом.

— Тебе?

— Говард, ты споришь с Богом, — засмеялась Салли.

— Получай!

Официант с недовольным видом поставил им на стол две кружки пива и бутылку виски. Говард порылся в кармане брюк.

— У меня есть, — выручил его Эллери. — Возьмите, официант.

— Надо же. Спасибо. — Смягчившийся официант отошел от них.

— А теперь, Говард, будь добр, передай нам пепельницу, — попросил Эллери.

Он положил на нее руку, небрежно огляделся по сторонам, а когда обернулся, пепельница уже стояла на сиденье между ним и Салли.

— Я займусь делом, а вы пока пейте и разговаривайте.

Салли отпила глоток пива, опершись локтями о стол, улыбнулась и сказала Говарду:

— Эллери, я каждый вечер буду благодарить Бога, стоя на коленях, за вас и вашу смелость. Каждый вечер, вплоть до смертного часа. Я этого никогда не забуду, Эллери. Никогда.

— Поглядите-ка лучше сюда.

Салли повернулась и увидела в стеклянной пепельнице груду клочков бумаги.

— А тебе видно, Говард?

— Да, я вижу!

Эллери зажег сигарету, переложил горящую спичку в левую руку и швырнул ее в пепельницу.

— Осторожно, Салли. Отодвиньтесь и снимите пока пальто.

Он четыре раза поджигал обрывки бумаги.

* * *

Салли первой покинула закусочную. Вскоре, но отнюдь не вслед за ней, ушел Говард, а Эллери заказал себе третью кружку пива. Салли расправила плечи и двигалась легко и плавно, точно птица, готовая взлететь над озером Куитонокис. Вот что значит испытать облегчение, подумал Эллери. Как будто на грубую реальность набросили бархатное покрывало.

Ну а Говард говорил с ними громко и взволнованно. Письма были возвращены, их сожгли, и опасность миновала. Об этом свидетельствовали походка Салли и тон Говарда.

Их незачем разочаровывать.

Он мысленно перебрал все, случившееся за день.

Шантажист повел себя разумно. Оставлять оригиналы писем, появившиеся у него до того, как родилась сама идея шантажа, было бы рискованно. Но стал бы так поступать любой уважающий себя шантажист? Допустим, что в конверте, положенном в ящик бюро в отеле «Холлис», находились чистые листы бумаги? И что тогда? Оригиналы пришлось бы добывать снова, а он бы ничего не получил за свое предложение. И конечно, пострадал бы. Хотя, разумеется, он вполне мог снять фотокопию со всех четырех писем. В таком случае возвращение оригиналов обошлось бы ему недорого. А фотокопии способны послужить той же цели, особенно в данной ситуации. У Говарда был особый почерк — четкий, очень мелкий, с буквами вроде гравировки. Он сразу бросается в глаза.

«Не стоит сейчас говорить им об этом.

Гуляйте под ярким солнцем, Салли, и наслаждайтесь жизнью. Завтра — облачный день.

А если шантажист снова позвонит, Говард, что ты будешь делать? Если у тебя хватило сил украсть впервые в жизни, то как ты удовлетворишь его новые требования?»

Было и еще кое-что.

Эллери взглянул на кружку пива и нахмурился. Да, было и еще кое-что.

Он не знал, что это такое, но ощущал смутное беспокойство. По его затылку и шее опять пробежали мурашки. Щекотка судьбы.

Концы не сходились с концами. Что-то неладно. И дело тут не в любовной связи или эпизоде с шантажом и не иных событиях, происходивших в доме Ван Хорнов. В них, конечно, тоже было что-то неладно, но речь шла не о них, а о каких-то других, глубинных и масштабных неладах. О неладах, если можно так выразиться, бытийного характера, частью которых являлись эти, житейские, нелады. Да, здесь проступали на поверхность именно общие бытийные нелады. Но каковы они? И когда он попытался определить причину своего беспокойства, перед его мысленным взором возник некий образец, состоящий из отдельных неладов.

Образец?

Эллери осушил кружку пива до последней капли.

И это непонятное явление развивалось. В любом случае оно неизбежно вело к трагическому концу. В любом случае его нужно было распознать.

Он покинул закусочную и, выжав предельную скорость, промчался по шоссе в сторону Норд-Хилл-Драйв. Как будто за несколько часов в доме Ван Хорнов опять что-то случилось и ему нужно поторопиться, а иначе — беда.

Но там все шло своим чередом, и он не заметил ничего из ряда вон выходящего, кроме установившегося спокойствия. Атмосфера, наконец, разрядилась, и вчерашняя напряженность исчезла без следа.

За обедом Салли была явно оживлена. Ее глаза сверкали, а зубы блестели белизной. Она сидела во главе продолговатого стола, напротив Дидриха, и словно царила в особняке, заполняя собой все. Как это правильно, подумал Эллери, а вот если бы напротив нее оказался Говард, картина была бы довольно жалкой. Дидрих блаженствовал, и даже Уолферт отпустил реплику насчет приподнятого настроения Салли. Он, по обыкновению, воспринял его крайне субъективно, и в его словах улавливался коварный подтекст. Но Салли только улыбнулась ему.