Я не собирался ей сообщать, что он бросился в джунгли, стараясь спасти свой недельный солидный куш.

– Что вы сделали с деньгами, Джонни?

Она посмотрела на меня, ее глаза сверкали.

– Как вы думаете, что я с ними сделала? Послушайте меня, притворщик! Я любила дедушку. Он был единственным человеком, который обращался со мной как с равной. Я не считаю Волли и Китти, которые вообще святые, но дедушка был другим. Я обожала сидеть и слушать его рассказы. Какой человек! Я заставляла его снова и снова рассказывать мне о его схватке с крокодилом, когда он лишился обеих ног. О'кей, он был немного тронутым, ненавидел женщин. Он никогда не говорил мне почему. Наверное, у него были на то основания. Он частенько повторял: «Джонни, мой мальчик, мы, мужчины, должны держаться друг друга. Женщины доставляют больше неприятностей, чем аллигаторы». В отношении денег он тоже был ненормальным. Сам их почти не тратил. Он копил их и копил, пряча в дыру под кроватью. «Когда я уйду, Джонни, – говорил он мне, – ты их возьмешь. Мне они не нужны. Но ты, мой внук, должен жить богато и ни в чем не нуждаться».

Я-то знала, что я ему внучка, так что он не захотел бы, чтобы деньги достались мне. Знай он, что я девочка, он бы просто не впустил меня в дом… После того, как пришло известие о смерти Митча, к нам явился Стобарт поговорить с дедушкой. Я находилась в задней комнате и все слышала.

Погладив медвежонка и не глядя в мою сторону, она продолжала:

– Стобарт сказал, что он был другом Митча, у них общий бизнес. Митч сказал, что, если с ним что-то случится, его долю должен получить его отец, а когда и он умрет, сын Митча – Джонни. Договор есть договор. Дедушка сказал, что денег ему не надо, но Стобарт настоял. «Возможно, вам они и правда не нужны, но мальчику потом понадобятся». Так он сказал. И в течение последующих шести лет ежемесячно приходил конверт. Дедушка не знал, что я все слышала. Сам он даже не трудился вскрывать конверты, прятал их в дыру вместе с соб-ственными сбережениями.

– Вы пересчитывали деньги, Джонни?

– Их было слишком много. Я прекратила, когда дошла до пятисот тысяч.

– И все эти деньги у вас?

Она посмотрела на меня:

– Сейчас уже нет. Они мне не принадлежали. Я сложила их в ящик и отправила в фонд ветеранов-инвалидов в Нью-Йорке как анонимный дар. Этого хотел дедушка, именно так я и поступила.

Я не мог отвести от нее восхищенного взгляда.

– Но вы могли бы оставить эти деньги себе, Джонни.

У нее сверкнули глаза.

– Уж не принимаете ли вы меня за воровку?

– Извините. Наоборот, я считаю вас удивительно милой девушкой.

– Мне не нужны комплименты! Мой дедушка был для меня самым дорогим человеком, и я не могла бы его обмануть. Разве на моем месте вы бы так не поступили?

– Поступил бы я? Надеюсь, Джонни. Надеюсь, что да.

– Это все? Я хочу покормить Волли обедом.

– Не совсем. Расскажите мне про Везерспуна.

Глаза у нее затуманились, она снова занялась медвежонком.

– Что вас интересует?

– Вашего дедушку убил он, верно?

– Да.

– Расскажите.

– Когда я ушла от него, я устроилась на работу в «Скин-клуб». Место мне нашла мать. К Волли я приезжала на выходные, на машине матери. Все время я думала о дедушке. Частенько я пробиралась к нему и наблюдала за ним у пруда. Мне очень хотелось с ним заговорить, но я была уверена, что он не захочет и знаться со мной. В тот день, когда его убили, я тоже поехала туда. Этот негодяй разговаривал с ним в доме, когда я подошла со стороны пруда. Он что-то кричал о деньгах, потом раздался выстрел…

Она закрыла глаза, ее пальцы судорожно вцепились в медведя.

– Везерспун выскочил из хижины с пистолетом в руке. На лице у него было выражение панического страха. Наверное, он первым услышал, как ваша машина подъехала к лужайке. Он нырнул в кусты. Я почувствовала, что произошло что-то ужасное, и по-глупому перепугалась. Вы появились и вошли в хижину. И я, и Везерспун следили за вами из своих укрытий. Когда вы уехали, он снова заскочил в хижину и выбежал из нее уже без пистолета, который оставил в хижине, и умчался. Тогда я пошла в хижину… – Она вздрогнула. – Дедушка был мертв. Я достала деньги из тайника под кроватью, папину медаль и все дедушкины бумаги и поехала к Волли. Я не стала рассказывать ему о случившемся. Вот и все. А теперь можно мне заняться обедом?

Я поднялся.

– Спасибо, Джонни. По-моему, теперь во все внесена ясность.

Она тоже поднялась, неохотно оставив там своего кудлатого друга.

– Вы ведь больше не станете нас тревожить, не так ли?

Я посмотрел ей в глаза, потом спросил, понизив голос:

– Чем вы его ударили, Джонни?

Она замерла, лицо ее побледнело.

– Я не… Что вы такое говорите?

– Вы убили Везерспуна, – все еще полушепотом сказал я, – когда он в отчаянии явился в хижину, чтобы без спешки провести там тщательный обыск, вы тоже находились там. Он хотел во что бы то ни стало найти сбережения вашего дедушки. Вы наблюдали за тем, как он варварски разрушал решительно все в доме. Потом он побежал к пруду, надеясь там найти что-нибудь. Вы прокрались следом и ударили его. Он свалился в пруд и утонул. Падая, он стащил у вас с головы парик. Он все еще был у него в руке, когда его вытащили из воды.

У нее подогнулись колени, она упала на стул, потом потянулась к мишке и прижала его к груди.

– Вот как все было, не так ли, Джонни?

Казалось, она черпала силы из медвежонка. Краски снова возвратились на ее лицо, глаза засверкали. Она наклонилась вперед:

– Да, я убила его. И я рада. Слышите? Я очень рада! Он убил моего дедушку, а я любила его. Мне наплевать, что будет со мною. Бегите, доложите копам. Когда я наблюдала за тем, как этот дьявол тонет, я громко кричала: «Это тебе за дедушку, мерзкая свинья!» Идите же, зовите полицию!

Слезы побежали по ее щекам, она нетерпеливо смахнула их в сторону.

– Уходите, оставьте нас вдвоем! Я подожду здесь полицию. Больше мне не хочется никуда бежать. Я уже набегалась.

– Дознание о смерти Везерспуна было произведено сегодня, – заговорил я негромко. – Вердикт: несчастный случай. Меня это вполне устраивает. Человек, который губит людей наркотиками, не заслуживает снисхождения. Он не имел права жить. Вы сделали благое дело, Джонни!

Она посмотрела на меня, глаза ее были широко открыты, начала было что-то говорить, потом замолчала.

– Желаю вам счастья, Джонни. Не призрачного счастья звезды стриптиза, а настоящего, человеческого. Уверен, вы найдете для себя лучшее применение в жизни.

Я улыбнулся ей.

– Вы так молоды. Перед вами вся ваша жизнь. Ваше будущее зависит от вас самой. Успехов вам, славный вы человечек. Держитесь подальше от Сирла, но не забывайте Волли.

Она начала громко всхлипывать, махнула рукой, чтобы я ушел.

– Идите, трясите своим проклятым тамбурином в каком-нибудь другом месте! – пробормотала она.

Я оставил ее плачущей над своим кудлатым медвежонком, не стал задерживаться, чтобы проститься с Волли Воткинсом. Тихонечко вышел из маленького садика и зашагал к машине. Закурив сигарету, я посидел несколько минут, раздумывая.

Завтра я вручу свой отчет полковнику Парнэллу, но в нем будут некоторые купюры. Он передаст его в отдел по борьбе с наркотиками, сотрудники которого одновременно нагрянут на лягушачью фабрику и на роскошную виллу Сида Воткинса. Они обнаружат достаточно доказательств, чтобы Воткинс и Рейз получили большие сроки тюремного заключения.

Думал я и о Стелле тоже. Будущее у нее будет мрачным. В ее возрасте едва ли можно надеяться на удачу. Что с ней произойдет? С ее напористым характером она выживет…

Я включил мотор.

Все это я доложу полковнику.

Хотя я и обнаружил банду торговцев наркотиками в Сирле, мне не удалось найти Джонни Джексона, – скажу я ему с виноватым лицом. И спрошу, хочет ли он, чтобы я продолжал поиски.

Зная полковника, я не сомневался, что он не пожелает больше тратить денег.

Разоблачение преступной группы вполне удовлетворит его. Он позаботится о том, чтобы газетная шумиха хорошо сказалась на его агентстве.

Направляясь к Сирлу, я подумал, что для того, чтобы выгородить Джонни Джексон, в свою очередь, мне потребовался фиговый листок.