Бонни убрала руки со стола и сложила их на коленях:

— Ближе к делу, пожалуйста.

— Мне кажется, их надо похоронить вместе, — выпалил он.

Бонни молчала.

— Я уже говорил тебе, что прошу не ради отца. Ради их обоих. Я думал об этом с самого воскресения. Бонни, они любили друг друга. Раньше… я так не считал. Мне казалось, будто за этим кроется нечто другое — не знаю, что. Но теперь… Они умерли вместе. Неужели ты не видишь?

Бонни молчала.

— Они жили в разлуке столько лет, — продолжал Тай, — чтобы потом умереть перед самым… Я знаю, что с моей стороны глупо говорить о таких вещах. Но я не могу избавиться от чувства, что папа — да, и твоя мама тоже! — хотели бы быть похороненными вместе.

Бонни молчала так долго, что Тай даже испугался, не случилось ли с ней чего. Но только он собрался окликнуть ее, как она пошевелилась. Руки ее появились из-под стола и откинули с лица вуаль. И она смотрела, смотрела, смотрела на него своими окаймленными темными тенями глазами, не говоря ни слова и не меняя выражения лица.

Затем она тихо сказала: — Хорошо, Тай, — и встала.

— Спасибо!

— Я просто подумала о маме.

Никто из них не проронил больше ни слова. Они вернулись домой различными путями: Тай отправился в двухместном автомобиле Эллери на Беверли-Хиллз, а Бонни в лимузине Чудо-мальчика в Глендейл.

* * *

Коронер подписал разрешение на выдачу тел, Джон Ройл и Блайт Стьюарт были набальзамированы, и в течение нескольких часов в среду утром их величественные гробы из красного дерева в футляре из чистой красной меди фирмы «Анаконда», с восемнадцатикаратовыми золотыми ручками, обитые японским шелком ручной выделки по 50 долларов за ярд, устланные пухом черных лебедей, были выставлены для всеобщего обозрения в величественном похоронном зале на бульваре Сансет, который Сэм Викс, негласно занимающийся рекламой этого заведения на базе двух процентов комиссионных, уговорил Жака Бутчера уговорить Тая Ройла уговорить Бонни Стьюарт выбрать для этой цели. Четверых женщин придавили в толпе, причем одну серьезно, шестнадцать упали в обморок, и полиции пришлось разгонять толпу на своих величественных лошадях, которые по этому случаю были специально вычищены и приведены в надлежащий вид. Один неряшливо одетый человек — очевидно коммунист — попытался откусить стремя у конного полицейского, наехавшего на него, получил дубинкой по голове и был отправлен за решетку. Внутри похоронного зала все сливки общества в изысканнейших утренних туалетах — мадам Фло, Маньен и Л’Эрез наняли целую кучу портних, чтобы успеть заказать новые наряды к моменту похорон, — отмечали, как великолепно выглядит Блайт: «Словно она заснула, бедняжка; если бы не стекло, можно было бы поклясться, что она вот-вот пошевелится!» «А тем нс менее, она набальзамирована; они творят просто чудеса!» «Вот именно; и подумать только, что у нее внутри практически ничего нет. Я читала, что ей делали вскрытие, а ведь знаете, что они вытворяют во время вскрытия!» «Не говорите гадостей! Откуда я знаю?» «Да, но не был ли ваш первый муж…» — и какой тонкий вкус проявила Бонни, нарядив Блайт в это великолепное белое атласное вечернее платье с таким искусно скроенным лифом — «У нее был прекрасный бюст, дорогая. Знаете, однажды она призналась мне, что никогда не носила корсет. И мне достоверно известно, что ей не нужно было носить бюстгальтер с чашечками!» — со сборками у талии и множеством мелких плиссе — «Если бы только она могла встать, бедняжка, вы бы увидели, какой удивительный эффект создают эти плиссе!» — с изящным корсажем из орхидей и с такими щегольскими бриллиантовыми застежками на плечевых бретельках — «Я считаю, что они смотрятся шикарно. Они настоящие, как вы думаете, дорогая?» — и как прелестно выглядит бедняга Джек в крахмальной сорочке и фраке, со своей полуциничной улыбкой на лице — «Ну разве не готовы вы побожиться, что он сейчас собирается встать из гроба и заключить вас в объятия?» «А кто положил рядом с ним золотую статуэтку, которую Джек получил в тридцать третьем?» «Не знаю кто, но по-моему, это уже немного отдает чванством, вы не находите?» «Здесь присутствует Комитет Академии изящных искусств, и они, кажется, вполне довольны!» «Несмотря ни на что, он был чертовски обаятельным, этот Джек Ройл! Мой второй муж однажды сбил его с ног…» «Не кажется ли тебе, дорогая, что говорить об этом в присутствии стольких детективов немного опрометчиво? Ведь Джек, как-никак, был убит.» «Не смеши меня, Нанетта! Тебе отлично известно, что Ллуэллин сбежал в Африку и еще Бог знает куда с той глупой девчонкой из кордебалета два года тому назад!» «Вот что я могу сказать тебе о Джеке Ройле, дорогая — не говоря худого слова о мертвых: в определенном смысле Блайт просто повезло. Она никогда не была бы счастлива с ним, судя по тому, как он бегал за каждой юбкой в городе!» «О, как ты права, милочка! Я совсем забыла, что ты ведь очень хорошо его знала, не так ли?»

А в большом опустевшем доме в Глендейле Бонни, холодная, оцепеневшая и почти столь же безразличная ко всему, как ее мать в Голливуде к восторгам и пересудам своих завистниц и поклонниц, готовилась к последней церемонии, пока Клотильда, чьи пухлые щеки и выдающийся галльский нос казались постоянно опухшими от слез, одевала ее в великолепное траурное платье — хотя Бонни в прошлом часто выражала протест против публичных демонстраций скорби и типичных голливудских похорон, — одевала без всякой помощи со стороны Бонни, словно и впрямь обряжала покойника.

В осиротевшей копии рыцарского замка на Беверли-Хиллз Тай проклинал Лаудербека в перерыве между парой очередных глотков бренди, не желая бриться, настаивая на спортивных брюках и куртке просто в пику проклятым стервятникам, так что Алан Кларк и поспешно созванная компания мускулистых приятелей вынуждены были в конце концов скрутить его по рукам и ногам, пока Лаудербек водил электрической бритвой по его щекам, а доктор убирал графин с коньяком и заставлял Тая проглотить вместо бренди таблетку люминала.

Потом Тай и Бонни встретились над величественными гробами в погребальном зале, превращенными в гигантскую клумбу из только что срезанных живых цветов, число которых росло и увеличивалось до такой степени, что и они сами, и покойники, и служащие морга, и священник стали похожи в конце концов на фигуры на карнавальной колеснице во время ежегодного праздника цветов. Епископ прочел великолепную проповедь, изобилующую такими перлами красноречия, как «воля Провидения», «дорогие усопшие», «безвременная кончина», «безутешные родственники и друзья». Инспектор Глюке буквально высмотрел все глаза, выискивая в толпе преступника, исходя из функциональной теории, что тот не может не прийти на похороны своих жертв, но так ничего и не увидел, хотя очень пристально глядел на Джо Ди Сангри Алессандро, присутствовавшего здесь и походившего на маленького итальянского банкира в своем строгом утреннем пиджаке и полосатых брюках. Жаннина Каррель, чье великолепное сопрано как внутри, так и вне стен «Метрополитен Оперы» было непревзойденным в исполнении «О, эта сладкая тайна жизни», прочувственно спела «Ближе к Тебе, о Господи» в сопровождении всего состава мужского хора студии «Магна», участвовавшего в супер-мюзикле «Споем эту штучку». Лу Бэском даже не зашатался под тяжестью своей доли веса гроба Блайт, что свидетельствовало о его выносливости и стойкости, ибо он высосал с воскресенья пять кварт шотландского виски, и его дыхание могло бы вызвать головокружение и тревогу даже у опоссума.

Среди прочих людей, шествовавших за гробами, были Луис С. Селвин, исполнительный президент компании «Магна», один бывший мэр, один бывший губернатор, три выдающиеся эстрадные звезды (отобранные Сэмом Виксом на основании последнего общественного опроса, проведенного Полой Пэрис для газетного синдиката, на который она работала); президент Киноакадемии; бродвейский режиссер-постановщик в Голливуде, выпускающий комические короткометражки; Рэнди Раунд, знаменитый бродвейский обозреватель, для которого ни одна компания этой страны кино не была запретной зоной; очень важный чиновник из банка и специальная делегация из Монашеского клуба. В общем, толпа была довольно значительная.

Спустя целую вечность моторизованная процессия, состоявшая из «Изотт-Фраскини», «Роллс-Ройсов», «Линкольнов» и изготовленных на заказ «Дюзенбергов», сумела добраться и проникнуть в «Мемориальный Парк» — что по-голливудски соответствовало кладбищу, — где настоящий океан скорбящих почитателей таланта безвременно, усопших шумел и гудел, вздымаясь нетерпеливыми волнами в ожидании погребальной церемонии. Епископ, который казался неиссякаемым, отслужил еще один молебен в сопровождении хора чисто вымытых мальчиков в великолепных стихарях и с ангельскими лицами. Еще тридцать одна женщина упала в обморок, и кареты скорой помощи незаметно и безостановочно подъезжали и отъезжали от места грандиозного действа. Одно гранитное надгробье было свалено на землю, а два каменных ангела навеки лишились своих левых рук. Джек и Блайт были опущены рядом друг с другом в скорбно украшенные еловыми ветками могилы, усаженные по краям гигантским папоротником и засыпанные доверху венками из белых лилий. Бонни, не замечая руки Чудо-мальчика, стояла молчаливая, холодная, строгая и безучастная, наблюдая, как ее мать совершает свой последний уход со сцены, где разыгрывается вечный драматический спектакль под название Жизнь. Тай стоял в одиночестве с опущенными плечами и невыразимо горькой усмешкой на губах, следя за тем, как его отец совершает тот же прощальный уход. В конце концов все практически — не совсем, однако, — закончилось. Единственной частью траурного туалета, которую Бонни оставила на память грядущим поколениям, был сухой черный батистовый платочек, выхваченный из ее руки какой-то толстой женщиной в соболях и с маниакальным взглядом, когда Бутчер вел ее назад к лимузину. Тай, заметив это, утратил последние остатки выдержки и бросился на толстуху с кулаками, но Алан, Лу и Эллери с трудом оттащили его прочь. Звезды плакали и плакали, а солнце ослепительно сияло над Голливудом. В общем, все отлично провели время, и Сэм Викс с чувством заявил, вытирая испарину под своей черной повязкой на глазу, что все было — другого выражения не подберешь! — просто великолепно!