– И вы это подавили? – спросил Фокс.

– Ну, я бы не решился выразиться столь определенно – просто сделал, что мог. Вернее, сказал. Я кое-что сказал. Правда, негромко.

– Если какая-либо паника и начиналась, – сухо заметил сэр Джон, – развития она не получила.

– ...не получила, – повторил Фокс. – А когда вы, сэр, произносили свое предостережение, вы стояли, повернувшись внутрь шатра? Спиной к парку.

– Да. Именно так, – сказал сэр Джордж.

– Вы там ничего странного не заметили, сэр?

– Дорогой мой, я и не мог ничего заметить. После яркого света, заливавшего экран и певца, трудно было что-либо различить в темноте.

– Разве в шатер на падал отраженный свет?

– Нет, – сварливо ответил сэр Джордж. – Не падал. Ничего туда не падало. Экран находился слишком далеко.

– Понятно, сэр, – миролюбиво произнес Фокс.

Леди Смайт вдруг заметила, что экран отражался в озере

– Он слепил нам глаза, так что увидеть что-либо было трудно, – сказала она.

Все остальные негромко забормотали, соглашаясь.

Мистер Фокс поинтересовался, не поворачивался ли кто-либо спиной к парку, пока было темно, и не вглядывался ли в то, что происходит внутри шатра. Ответы он получил путанные и неуверенные, из них следовало, что душераздирающие вопли миссис Кокбурн-Монфор имели воздействие гораздо большее, чем собственно выстрел. Смайты слышали, как Аллейн запретил Президенту вставать. Все слышали как Президент кричал что-то на родном языке. Полномочный представитель сказал, что Президент выкрикивал приказы. Требовал света. И совсем незадолго до этого или сразу после, сообщил сэр Джон Смайт, он почувствовал как рядом с ним что-то упало.

Потом зажегся свет.

– Я могу только добавить, инспектор, – сказал сэр Джон, – что мне действительно нечего больше сказать, имеющего хотя бы малейшее отношение к этой трагической истории. Дамы пережили сильное потрясение, и я должен просить вас избавить их от каких-либо дальнейших испытаний.

Общий хор голосов выразил искреннее согласие с его словами. Сэр Джордж даже произнес, причем очень громко:

– Слушайте, слушайте!

Фокс сказал, что это, конечно, весьма разумная просьба, он сожалеет, что пришлось причинить всем им столько хлопот, и спешит заверить дам, что надолго он их не задержит. Однако нельзя не признать и того, прибавил он, что дело это весьма серьезное, не так ли?

– Ну, в таком случае... – сказал сэр Джон, и все начали подниматься из кресел.

В эту минуту и появился Аллейн.

Каким-то неуловимым и непонятным образом его приход словно вдохнул во всех свежие силы – так бывает, когда на сцене появляется, наконец, знаменитый актер, оживляя действие и обостряя внимание публики.

– Нам очень жаль, – сказал он, – что пришлось заставить вас ждать так долго. Уверен, мистер Фокс все вам объяснил. Это очень запутанная, трагическая и странная история, а от того, что сам я оказался одновременно и бестолковым свидетелем, и полицейским, ведущим расследование, она для меня проще не стала.

Он послал леди Смайт извиняющуюся улыбку, и дама сказала – возможно, сама удивившись своим словам:

– Ах вы бедный.

– Что же, тут уж ничего не поделаешь, мне остается надеяться, что кто-то из вас способен сообщить нам больше того, чем могу похвастаться я сам.

Брат Аллейна произнес:

– Мы старались изо всех сил. Как же иначе.

– Это хорошо, – отозвался Аллейн. Он читал сделанную сержантом запись.

– Мы надеемся, что вы нас отпустите, – сказал сэр Джон. – Дамы...

– Да, конечно. Для вас это было ужасным испытанием, вы все, наверное, измотаны.

– А вы-то сами? – спросила леди Смайт. Она была сильной женщиной.

Аллейн поднял глаза от записей.

– Ну, – сказал он, – меня, пожалуй, еще можно похлопать по спине, но не сильно. Похоже, к этим записям добавить нечего и я хотел бы задать вам всего один вопрос. Я понимаю, что на месте преступления царила полная неразбериха и все же хотел бы знать, есть ли у вас мнение, обоснованное или нет, не важно, относительно того, кто совершил убийство?

– Но Боже мой! – воскликнул сэр Джордж. – Рори, помилуй. Кто же еще, как не тот мужлан, которого увели ваши люди. Кстати, я должен тебя похвалить, они действовали весьма расторопно.

– Ты имеешь в виду?...

– Господи, разумеется я имею в виду это здоровенное животное с копьем. Прошу прощения, – сказал он полномочному представителю и густо покраснел. – Боюсь, я не совсем удачно выразился. Уверен, вы поймете меня правильно.

– Джордж, – с подчеркнутой вежливостью осведомился его брат, – тебе не хочется домой?

– Мне? Нам всем хочется. Но не могу же я всех тут бросить. Я не желаю никаких привилегий.

– Уверяю тебя, привилегий ты не получишь. Стало быть, – Аллейн повернулся к остальным, – вы все считаете, что убийство совершил копьеносец?

– Ну, в общем, да, – сказал сэр Джон Смайт. – Я к тому, что... Кто же еще? Бог ты мой, копье-то ведь было у него в руках!

Супруга полномочного представителя вдруг довольно громко произнесла что-то на родном языке.

Аллейн вопросительно взглянул на ее мужа, тот откашлялся.

– Моя жена, – сказал он, – кое-что заметила.

– Да?

– Моя жена говорит, что поскольку тело лежало рядом с ней, она слышала.

– Да? Что она слышала?

– Звук удара и предсмертный хрип, – он коротко посовещался с женой. – И еще одно слово. Нгомбванское. Очень тихо произнесенное мужчиной. Она думает – самим послом.

– И что это за слово, по-английски?

– “Предатель”, – сказал полномочный представитель.

Он немного помолчал и добавил:

– Моя жена хочет теперь уйти. У нее кровь на платье.

III

Громобой переоделся в халат и выглядел в нем, как Отелло в последнем акте. Халат был черный с золотом, а из под него еще выглядывала малиновая пижама. Громобой распорядился, чтобы его разбудили, если Аллейн захочет с ним переговорить, и теперь принимал в библиотеке Аллейна, Фокса и притихшего, но все еще нимало не сонного мистера Уипплстоуна. На миг-другой Аллейну показалось, что Громобой собирается выразить недовольство присутствием последнего. Увидев его, Громобой словно бы замер. Он явно намеревался что-то сказать, но затем, по-видимому, смилостивился. Похоже, мистеру Уипплстоуну удалось найти правильный тон в обращении с Громобоем. Его дипломатические манеры оказались безупречными: почтительность без подхалимства и сдержанность без заносчивости.

Когда Аллейн сообщил, что хочет поговорить со слугой-нгомбванцем, обслуживавшим их в шатре, Громобой, не тратя лишних слов, отдал короткое распоряжение по внутреннему телефону.

– Я бы не стал беспокоить вас по таким пустякам, – сказал Аллейн, – но мне не удалось найти никого, кто согласился бы взять на себя ответственность и привести ко мне этого человека без вашего приказа.

– Они сегодня все не в себе, – туманно откликнулся Громобой. – Зачем он вам понадобился?

– Английский лакей, работавший в шатре, утверждает, что этот человек напал на него.

Громобой прикрыл глаза.

– Цирлих-манирлих, – сказал он

Добавлять “как мы когда-то говаривали в “Давидсоне”, необходимости не было. В последний их школьный год это выражение было в таком ходу, что в конце концов истерлось до нитки. С пугающей точностью Аллейн вспомнил и отделенную от него столькими годами темноватую комнату, пахнущую тостами с анчоусами и горящим в камине углем, и принятые в его с Громобоем кружке сверстников манеры.

Появившийся вскоре слуга оказался невзрачным человечком в белых брюках, майке и застегнутой не на те пуговицы лакейской куртке. Он определенно очень волновался и испытывал перед Президентом благоговейный страх.

– Я сам с ним поговорю, – объявил Громобой.

Так он и сделал, и судя по раскатам его голоса, разговор был суровым. Слуга, выкатив глаза и уставя их в некую точку на дальней стене библиотеки, отвечал, так во всяком случае показалось Аллейну, с отчетливостью заводной игрушки или солдата на параде.

– Он говорит “нет”, – сказал Громобой.

– Вы не могли бы немного надавить на него?

– Это ничего не изменит. Впрочем, пожалуйста.

На сей раз слуга ответил более пространно.

– Он говорит, что столкнулся с кем-то в темноте и, споткнувшись, на миг уцепился за этого человека. Смешно, говорит он, считать это нападением. Он про это и думать забыл. Возможно, речь идет о вашем лакее.

– Куда он отправился после этого?

­ Оказался около заднего выхода и выскочил из шатра, его напугала всеобщая суматоха. Там люди из охраны сцапали его и отвели со всей прочей прислугой в бальную залу.

– Вы ему верите?

– Он не посмел бы солгать, – спокойно ответил Громобой.

– В таком случае, я полагаю, можно позволить ему вернуться в постель.

Что и было сделано. Громобой поднялся, то же самое, разумеется, сделали Аллейн, мистер Уипплстоун и Фокс.

– Мой дорогой Рори, – сказал Громобой, – нам нужно договориться кое о чем прямо сейчас. Тело. Оно вернется в нашу страну и будет похоронено по нашим обычаям.

– Я готов пообещать тебе, что с нашей стороны ты получишь все необходимое содействие. Вероятно, помощник комиссара уже заверил тебя в этом.

– О да. Он был весьма обходителен. Приятный человек. Я слышал, ваш патологоанатом говорил что-то о вскрытии. Никакого вскрытия не будет.

– Понимаю.

– В Нгомбване мы проведем скрупулезнейшее расследование.

– Хорошо.

– И я полагаю, что поскольку вы свое расследование здесь завершили – не так ли? – было бы столь же неплохо узнать, что обнаружил достойный Гибсон. Я рассчитываю, что полиция, после того как она покинет пределы посольства – в удобное для нее время, разумеется, ­ представит мне исчерпывающий отчет о том, что ей удалось выяснить. А я тем временем займусь наведением порядка в собственном доме.