— Да, я в этом уверен.

— О!.. У меня есть гениальная идея. Самые подозрительные личности — это те двое, которых вы не видели, Петтис и Барнэби.

— Почему?

— Очень просто. Возражение против Петтиса заключается в том, что он маленького роста, не так ли? Не помню, где я об этом читала, кажется, где–то в средневековых легендах. Помнишь, там часто присутствует таинственная фигура громадного рыцаря в латах с опущенным забралом, который приезжает на турнир и побеждает всех подряд. Тогда против него выезжает самый сильный рыцарь. Ударом копья он сбивает шлем с незнакомца, который, ко всеобщему ужасу, отлетает прочь вместе с головой. Потом вдруг из глубины лат раздается голос юноши, которому эти латы были просто слишком велики…

Рэмпол взглянул на нее.

— Дорогая, — сказал он, — это все выдумки… Послушай, ты и впрямь хочешь сказать, что Петтис мог прийти, нацепив фальшивую голову на плечи?

— Ты слишком консервативен, — сказала она, поморщив нос, — я думаю, что это неплохая мысль. Хочешь подтверждения? Сейчас! Разве Миллз не обратил внимания, что тыльная часть головы блестит, как будто вся голова сделана из папье–маше? Что ты на это скажешь?

— Я скажу, что это кошмар. У тебя нет других ценных мыслей?

— Как же, есть, — невозмутимо подтвердила Дороти, — это касается невозможной ситуации. Почему убийца Не хотел оставлять следов своих ног? Ты будешь выдумывать самые сложные причины, вплоть до того, что убийца просто решил подшутить над полицией. А дело просто в том, что он боялся оставить следы, потому что они настолько приметные, что привели бы сразу к нему! Потому что у него есть какой–то физический недостаток или что–то другое, что приведет его прямиком на виселицу, если только он оставит свой след.

— А…

— А ты говорил мне, что у этого Барнэби деревянная нога.

Когда перед рассветом Рэмпол наконец уснул, его продолжали преследовать кошмары, в которых деревянная нога Барнэби выглядела еще более зловеще, чем человек с фальшивой головой.

Он подскочил с кровати, когда доктор Фелл постучал в дверь в воскресенье в девять часов утра. Рэмпол быстро побрился и оделся, догадываясь, что если Фелл поднял его в такой ранний час, значит ночью произошло еще что–то страшное.

Завтрак был накрыт у окна с видом на террасу. Пасмурный день снова обещал снегопад. Доктор Фелл полностью одетый сидел во главе стола и читал утреннюю газету.

— Братец Анри, — пробормотал он и отбросил газету.

— Да, да. Снова он. Хедли только что позвонил и сейчас будет здесь. Взгляните–ка сюда. Если мы думали, что столкнулись с трудной задачей вчера вечером, то — взгляните–ка сюда! Я — как Дрэймен — я не могу в это поверить. Это даже вытеснило убийство Гримо с первой полосы. Посмотрите! К счастью, газетчики пока не заметили связи между этими двумя историями.

Рэмпол увидел заголовки: “Убийство мага посредством магии”, “Загадка Калиостро–стрит”, “Вторая пуля — тебе!”

— Калиостро–стрит? — переспросил американец, — где это? Я слышал странные названия улиц, но это…

— Вы никогда о нем не слышали, — ответил доктор Фелл, — это один из переулков, куда вы могли бы попасть только случайно, пытаясь сократить себе дорогу, и были бы крайне удивлены, обнаружив настоящую деревню в центре Лондона… В общем, эта Калиостро–стрит в трех минутах ходьбы от дома Гримо. Это — маленький аппендикс позади Гилфорд–стрит на противоположной стороне Рассел–сквер. Насколько я помню, там много мелких лавочек и меблированных комнат. Братец Анри после выстрела в доме Гримо пришел туда и там завершил свое дело.

Рэмпол пробежал глазами заметку:

“Вчера вечером на Калиостро–стрит было обнаружено тело убитого человека, который опознан как Пьер Флей, французский иллюзионист. Он в течение нескольких месяцев выступал в Мюзик–холле на Комершл—Роуд, а две недели назад снял комнату на Калиостро–стрит. Вчера вечером около половины одиннадцатого он был обнаружен застреленным при обстоятельствах, наводящих на мысль, что маг был убит посредством магии. Никто не видел убийцу, не оставившего никаких следов, хотя три свидетеля отчетливо слышали голос, сказавший: “Вторая пуля — тебе”.

Калиостро–стрит имеет двести ярдов в длину и заканчивается глухой кирпичной стеной. В начале улицы есть несколько магазинов, в это время закрытых, но в витринах горел свет, и тротуары перед ними были очищены от снега. Но примерно двадцать ярдов в середине улицы покрывал нетронутый снег.

Мистер Джесс Шорт и мистер Р. Дж. Блэквин, приезжие из Бирмингема, направлялись к своему другу, живущему в меблированных комнатах в конце улицы. Они шли по правой стороне улицы. Мистер Блэквин, обернувшись, чтобы посмотреть номер дома, заметил человека, идущего на некотором расстоянии позади них. Этот человек шел медленно, нервно озираясь на ходу, словно ожидал увидеть кого–то. Он шел посередине улицы. Но улица была слабо освещена, и кроме того, что он высокого роста, а на голове у него широкополая шляпа, мистер Шорт и мистер Блэквин ничего не заметили. В то же самое время полицейский констебль Генри Уизерс, контролирующий Кондуит–стрит, подошел к месту, где начинается Калиостро–стрит. Он увидел идущего по снегу человека, но не обратил на него внимания. И через три–четыре секунды все это случилось.

Мистер Шорт и мистер Блэквин услышали позади себя возглас, затем кто–то отчетливо произнес: “Вторая пуля — тебе”, — и смех, за которым последовал приглушенный пистолетный выстрел. Когда они обернулись, человек, шедший по улице, еще раз вскрикнул, взмахнул руками и упал вниз лицом.

Улица, как они заметили, была абсолютно пустынной от начала и до конца. Более того, человек шел посередине улицы и оба свидетеля утверждают, что ничьих следов, кроме его собственных, на снегу не было. Это подтверждает и констебль Уизерс, подбежавший к месту происшествия. В свете витрины ювелирного магазина они увидели, что жертва лежит вниз лицом, раскинув руки, и из огнестрельной раны в левой части спины течет кровь. Оружие — длинноствольный револьвер “Кольт” 38–го калибра, модель тридцатилетней давности, было найдено в десяти футах позади тела.

Несмотря на услышанную фразу и то, что оружие лежало в стороне от тела, свидетели подумали, что произошло самоубийство, — на эту мысль их навела пустынная улица. Они заметили, что человек еще дышит, и перенесли его в приемную доктора М. Р. Дженкинса, находящуюся в конце улицы. Констебль тем временем убедился, что следов нигде нет. Пострадавший вскоре скончался, не сказав ни слова.

Самое странное открылось после. Пальто убитого вокруг входного отверстия было опалено, что свидетельствовало о том, что пистолет был приставлен в упор или находился на расстоянии нескольких дюймов. Но доктор Дженкинс заявил — и полиция это подтверждает, — что самоубийство исключается. Ни один человек, отметил он, не сможет выстрелить себе в спину под таким углом, особенно из длинноствольного пистолета, который был найден. Это было убийство, но совершенно невероятное. Если бы этот человек был застрелен с некоторого расстояния, через окно или дверь, то отсутствие следов ни о чем не говорило бы. Но он был застрелен в упор сзади кем–то, кто стоял близко, разговаривал с ним, а потом исчез.

У убитого не найдено никаких бумаг или документов, указывающих на его личность, и никто не смог опознать его. Спустя некоторое время тело было отправлено в морг”.

— А как насчет полицейского, которого послал Хедли, — спросил Рэмпол, — он смог установить его личность?

— Он смог сделать это позже, — ответил доктор Фелл. — Когда он прибыл туда, шум уже поутих. Он разыскал полисмена, когда тот опрашивал местных жителей. Тем временем тот человек, которого Хедли послал в Мюзик–холл, позвонил и сказал, что Флея там нет. Флей сказал директору, что вечером он выступать не будет, и ушел. Для опознания тела пригласили домохозяина Флея с Калиостро–стрит. Для полной уверенности попросили приехать кого–нибудь из Мюзик–холла. Вызвался какой–то ирландец с итальянской фамилией. Конечно же, это был Флей, и он был мертв

— А вся эта история, — спросил Рэмпол, — та, что в газете, она правдива?

Ему ответил Хедли Он вошел, держа в руке папку для бумаг.

— Да, все правильно, — сказал он, садясь поближе к огню, — я специально дал подробную информацию газетчикам, в надежде, что отзовется кто–нибудь из знакомых Флея или его брата Анри. О боже! Фелл, я схожу с ума! Эта кличка, придуманная вами, застряла у меня в голове, и я никак не могу от нее избавиться. Я думаю о брате Анри так, словно это его настоящее имя. Впрочем, скоро мы узнаем его подлинное имя. Я дал телеграмму в Бухарест. Братец Анри! Мы только напали на его след и тут же вновь потеряли…

— Да успокойтесь же вы! — воскликнул доктор Фелл, выпуская клубы табачного дыма. — Кажется, вы всю ночь занимались этим делом. Удалось вам узнать что–нибудь еще? Расслабьтесь, смотрите на все философски.

Хедли выпил подряд несколько чашек кофе и закурил сигару, постепенно приходя в норму.

— Ну что ж! Начнем! — сказал он, доставая бумаги из папки. — Изучим в деталях этот газетный отчет, а также то, о чем в нем не говорится. Сначала об этих двоих, Блэквине и Шорте. Они надежны, и определенно никто из них не может быть братом Анри. Мы запросили Бирмингем и узнали, что оба хорошо известны в своем районе, где прожили всю жизнь. Они оба — состоятельные люди, из хорошего общества, которых невозможно заподозрить в лжесвидетельстве. Констебль Уизерс тоже исключительно надежный человек. Если все эти люди говорят, что никого не видели, это значит, что они говорят правду, даже если и добросовестно заблуждаются.

— Каким образом?

— Я не знаю, — сказал Хедли, — но не исключаю этой возможности. Я бегло осмотрел улицу, хотя дома у Флея пока не был. Конечно, по освещенности ее не сравнишь с Пиккадилли—Серкус, но все же там не настолько темно, чтобы три человека могли ошибиться. Что касается следов, то, если Уизерс говорит, что их не было, я должен поверить ему на слово. Вот так.