— Это важно, — сказал он.

Она перехватила его взгляд и спросила:

— Почему?

Колльберг задумчиво посмотрел на нее. Ему было нелегко решиться, и он знал, что ряд его коллег посчитали бы его ответ гораздо худшей вещью, чем если бы он разделся и лег с этой женщиной в постель.

— Лундгрен — профессиональный преступник, — наконец сказал он. — Он признался приблизительно в десяти серьезных преступлениях, связанных с насилием. Доказано, что в прошлую пятницу вечером он находился в Ванадислундене в то время, когда там была убита маленькая девочка.

Она посмотрела на него и судорожно сглотнула.

— Ах, — почти беззвучно выдохнула она. — Я этого не знала. Никогда бы не подумала.

Через минуту она снова посмотрела на него ясными карими глазами и сказала:

— Этим вы вполне ответили на тот вопрос, который я задала. Теперь я уже понимаю, что должна буду вам ответить.

— Я вас слушаю.

— Насколько я могу судить, он был совершенно нормальный. Даже слишком нормальный.

— Как вас понимать?

— Ну, я хочу сказать, что я сама тоже совершенно нормальная в сексуальном отношении, но… хотя я делаю это редко, хочется, если можно так выразиться, чего-нибудь… необычного.

— Понимаю, — сказал Колльберг и растерянно почесал за ухом.

Несколько секунд он размышлял. Девушка внимательно смотрела на него. Наконец он сказал:

— Там, в Ванадисском плавательном бассейне в контакт вступил он?

— Нет, скорее наоборот.

Она внезапно встала и подошла к окну, откуда открывался вид на собор. Посмотрела в окно и сказала:

— Вот именно. Скорее наоборот! Я пошла туда вчера с мыслью найти себе парня. Я сделала это обдуманно, если хотите, можно сказать, что я подготовилась к этому.

Она пожала плечами.

— Я просто так живу, — сказала она. — Живу так уже несколько лет и могу вам сказать, почему я так живу.

— Не нужно, — пробормотал Колльберг.

— Но я с удовольствием вам скажу, — продолжила она, водя пальцем по занавеске. — Я объясню вам…

— Не нужно, — повторил Колльберг.

— Как хотите, но я могу поручиться, что со мной он вел себя совершенно нормально. Сначала казалось, что… что это его не очень интересует. Но… в общем, я уж постаралась, чтобы он наконец проявил интерес.

Колльберг допил кофе.

— Ну, наверное, это все, — неуверенно пробормотал он.

Она сказала, по-прежнему глядя в окно:

— Я поплатилась за это не впервые, но в этот раз получилось хуже всего. Это было очень неприятно.

Колльберг ничего не говорил.

— Это ужасно, — пробормотала она, словно про себя, водя пальцем по занавеске. Потом повернулась и сказала:

— Уверяю вас, что инициатива исходила от меня. Это совершенно очевидно. Если хотите, я могу…

— Нет, не нужно.

— И я могу вас заверить, что он был совершенно нормальный.

Колльберг встал.

— Собственно, вы мне тоже очень нравитесь, — сказала она ни с того, ни с сего.

— Вы мне тоже, — произнес он.

Он подошел к двери и приоткрыл ее. И потом с изумлением услышал свой собственный голос:

— Я уже полтора года женат. Жена на девятом месяце.

Она кивнула.

— Что же касается того, как я живу…

Она не договорила.

— Это не очень хорошо, — сказал он. — Это может быть опасно.

— Я знаю.

— Ну что ж, до свидания, — сказал Колльберг.

— Ну что ж, до свидания, — сказала Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём.



В штаб-квартире Гюнвальд Ларссон грубовато сказал:

— Так, с этим все ясно. Парень совершенно нормальный, и его свидетельские показания, вне всякого сомнении, заслуживают доверия. Чистая трата времени.

Колльберг немного поразмышлял об этой трате времени. Потом спросил:

— Где Мартин?

— Допрашивает грудного младенца, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— А еще что новенького?

— Ничего.

— Здесь кое-что имеется, — поднял голову Меландер над своими бумагами.

— Что?

— Заключение психологов. Их мнение об этом деле.

— Болтовня, — заявил Гюнвальд Ларссон. — Несчастная любовь к тачке и так далее.

— М-м, — буркнул Меландер, — я бы не стал утверждать это с такой уверенностью.

— Вынь изо рта трубку, не слышно, что ты говоришь, — сказал Колльберг.

— Они сделали заключение, которое кажется очень правдоподобным и весьма тревожным.

— Да брось ты, — подал голос Гюнвальд Ларссон. — Тревожным? А до этого оно что, не было тревожным?

— Если говорить о том, что этого человека нет в нашей картотеке, — бесстрашно продолжил Меландер, — то они утверждают, что такой человек вполне мог никогда еще не сидеть в тюрьме. И что он даже мог спокойно жить много лет, а эти его наклонности вообще могли никак не проявляться. Удовлетворение извращенных сексуальных наклонностей, говорят они, как наркомания. Здесь они иллюстрируют это зарубежными примерами. Ненормальный в сексуальном отношении человек может долгие годы удовлетворять свои наклонности, возможно, как эксгибиционист или эротоман. Однако если такой человек, предположим, под влиянием какого-либо случайного импульса совершит изнасилование или убийство на сексуальной почве, то потом он уже будет в состоянии удовлетворять свои наклонности только путем изнасилования или убийства.

— Это как в старой сказке о медведях, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Как однажды медведь убил корову и так далее.

— Так же как и наркоману, ему требуются чем дальше, тем более сильные средства, — продолжил Меландер и полистал заключение. — Если наркоман переходит с гашиша на героин, то он уже не может потом удовлетворять себя гашишем. При сексуальных извращениях дело обстоит точно так же.

— Это звучит довольно правдоподобно, — сказал Колльберг, — но вместе с тем довольно примитивно.

— Я бы сказал, что это звучит чертовски неприятно, — заметил Гюнвальд Ларссон.

— Дальше будет еще неприятнее, — сказал Меландер. — Они пишут здесь, что такой человек способен долгие годы жить без каких-либо симптомов сексуального извращения. Он просто может в спокойной домашней обстановке всего лишь представлять себе разные сексуальные извращения, и причем даже не отдавать себе в этом отчет, пока однажды какой-нибудь случайный импульс не заставит его совершить насилие. Но зато потом он уже не сможет остановиться и будет повторять это снова и снова и чем дальше, тем с большей беспощадностью и постоянно растущей жестокостью.

— Почти как Джек Потрошитель, — заметил Гюнвальд Ларссон.

— А что там говорится насчет импульса? — спросил Колльберг.

— Его может вызвать что угодно, самые разные причины, какая-нибудь случайность, упадок физических сил, болезнь, пьянство, наркотики. Если мы предположим, что это заключение подходит к данному случаю, то в прошлом преступника не находим ни одной ниточки, за которую могли бы ухватиться. Полицейские архивы и картотека бесполезны, то же самое относится и к медицинским картотекам. Этого человека просто-напросто нигде нет. И когда он однажды начинает насиловать и убивать, то уже не в состоянии остановиться. Он также неспособен сам признаться или вообще контролировать свои собственные поступки.

Меландер ненадолго замолчал. Потом похлопал по фотокопии заключения психологов и сказал:

— Кое-что здесь даже чересчур точно соответствует данному случаю.

— Послушай, я тебе придумаю кучу других возможностей, — раздраженно фыркнул Гюнвальд Ларссон. — Может, это сделал какой-нибудь иностранец, который был здесь проездом. Или, вполне вероятно, это сделали два преступника… в парке Тантолунден, возможно, совершено инспирированное убийство, вызванное шумом вокруг убийства, совершенного ранее.

— Этому многое противоречит, — спокойно сказал Меландер. — Знание обстановки, почти сомнамбулическая уверенность, с какой было совершено преступление, выбор времени и места, абсурдность того, что после двух убийств и семидневного розыска у нас нет ни одного серьезного подозреваемого. Кроме Эриксона. Идею об инспирированном убийстве опровергают исчезнувшие трусики. Ведь эта информация не попала в газеты.

— Все равно я не могу объяснить это как-то иначе, — упрямо стоял на своем Гюнвальд Ларссон.

— Опасность состоит в том, что в данном случае ты выдаешь желаемое за действительное, — заметил Меландер и принялся раскуривать трубку.

— Да, — сказал Колльберг и вздрогнул. — Возможно, это лишь благие пожелания, Гюнвальд, но я в самом деле надеюсь, что ты прав. В противном случае…

— В противном случае, — перебил его Меландер, — у нас просто-напросто ничего нет. И единственное, что может привести нас к убийце, так это то, что мы в следующий раз схватим его на месте преступления. Или…

Колльберг и Гюнвальд Ларссон додумали эту мысль и пришли к тому же неприятному заключению. Однако высказал его Меландер:

— Или он будет делать это снова и снова, с такой же сомнамбулической уверенностью, пока ему наконец не изменит удача и мы его не схватим.

— Бр-р, — сказал Гюнвальд Ларссон.

— Что еще там имеется в этих твоих бумагах? — спросил Колльберг.

— Больше ничего, — ответил Меландер. — Одни предположения, и все это противоречит друг другу. У него могут быть повышенные сексуальные потребности или минимальное половое желание. Это они вроде бы считают наиболее вероятным. Приводят разные примеры и того, и другого.

Он положил заключение на стол и сказал:

— А вам вообще приходило в голову, что даже если бы он стоял здесь перед нами, у нас не было бы абсолютно ничего, что бы позволяло каким-то образом установить его причастность к этим убийствам? Единственное вещественное доказательство, которым мы располагаем, это два довольно сомнительных следа в парке Тантолунден. И единственное, что доказывает, что человек, за которым мы охотимся, действительно мужчина, это следы спермы на земле возле трупа — опять-таки в парке Тантолунден. И если его нет в картотеке, нам ни к чему даже целый альбом его отпечатков пальцев.