Пендер нахмурился. Да и кому может понравиться, когда тебя так бесцеремонно разглядывают и к тому же иронически улыбаются? Еще больше. Пендер сердился на себя за то, что его нервировали и этот настойчивый взгляд, и эта улыбка. Пендер снова уставился в книгу с твердым намерением не отрываться больше от тайны убитого в библиотеке министра. Однако описываемая история принадлежала к так называемым классическим произведениям детективного жанра, когда события нагнетаются в первой части, а затем писатель долго и нудно, призвав на помощь дедуктивный метод, ведет читателя к научно обоснованной развязке. Тонюсенькая нить любопытства уже прервалась, и Пендер дважды был вынужден возвращаться к первым страницам, чтобы восстановить те или иные факты, которые в процессе чтения выветрились у него из головы. Затем он вдруг осознал, что его глаза уже в течение долгого времени блуждают по страницам, заполненным какими-то рассуждениями, но ничего не передают мозгу. Он вообще перестал уже думать об убитом министре, поняв вдруг, что его внимание все больше занимает лицо человека, сидящего напротив.

А Пендеру это лицо казалось очень странным.

Впрочем, в его чертах не было ничего необычного, просто Пендеру не нравилось выражение этого лица. Оно было полно таинственности, лицо человека, который знает много плохого о других людях. Губы незнакомца слегка кривились, уголки рта были плотно сжаты, как будто он смаковал какую-то скрытую шутку. На носу у него было пенсне, из-за которого странным огнем светились глаза, полные любопытства; хотя это мог быть и отблеск света в стеклах. Пендер задумался, пытаясь отгадать профессию этого человека. На незнакомце был темный двубортный костюм, дождевик и порядком потрепанная мягкая фетровая шляпа. Было ему около сорока лет.

Пендер вымученно кашлянул и уселся поудобнее в своем углу, закрывшись, как щитом, своим детективом. Ему показалось, что незнакомец предвидел этот маневр и его это забавляет. Пендеру хотелось переменить позу, но он чувствовал - это будет своего рода победой его визави. От смущения он держался так прямо, что чтение книги стало почти физически невыносимо.