Кристи Агата

Чайный сервиз 'Арлекин'

Мистер Саттертуэйт был вне себя. Сбывались самые его худшие опасения. Самое обидное, он ведь прекрасно знал, что доверять можно только старым машинам: надежным и испытанным. Конечно, у них свои недостатки, но они, по крайней мере, известны, предсказуемы и, как следствие, не фатальны. А эти новые автомобили! Сплошные окошки и куча непонятных приспособлений! Чего стоит одна панель! Блестит, конечно, здорово, но пока разберёшься, что там к чему... Руки лихорадочно мечутся между бесчисленными переключателями: противотуманные фары, дворники, глушитель и так далее и тому подобное. При этом всё — в самых неожиданных местах. И когда это сверкающее совершенство вдруг выходит из строя, механик флегматично цедит сквозь зубы: «Отличная машина, сэр, просто замечательная! Последнее слово техники. Только ещё не обкатана. Я бы сказал, сэр, ха-ха, у неё просто режутся зубки».

Ха-ха. Очень смешно. Ничего себе младенец! Дожив до преклонного возраста, мистер Саттертуэйт вовсе не собирался нянчиться с новорожденными. Если вы покупаете машину, считал он, это должна быть надёжная и проверенная машина, уже обкатанная машина, можно сказать, взрослая машина.

Мистер Саттертуэйт ехал за город к друзьям, чтобы провести у них выходные, но, едва его новенькая машина выбралась из Лондона, как мотор начал сдавать и пришлось срочно сворачивать в ближайшую авторемонтную мастерскую — выяснять, что с ним такое.

Пока его шофёр неспешно беседовал с механиком, мистер Саттертуэйт, точно тигр, метался поодаль. Вчера он клялся по телефону, что будет ровно в четыре и ни минутой позже: нет ничего хуже, чем откладывать из-за опаздывающего гостя вечерний чай.

Он мрачно хмыкнул и попытался думать о чём-нибудь приятном. Что толку расхаживать взад и вперёд, многозначительно поглядывая на часы, и кудахтать, точно снёсшая яйцо наседка?

О чём-нибудь приятном... Было ведь что-то такое совсем недавно. Что-то, промелькнувшее за окном... Что-то, что очень ему понравилось и наверняка запомнилось бы, не начнись тогда вся эта суета с машиной.

Что же это было? Слева — нет, кажется, справа. Да, точно справа, они ещё ехали тогда по деревне. Как раз проезжали почту. Он ещё подумал, что надо бы позвонить Эдисонам предупредить, что опаздывает. Почта как почта. А вот рядом... Соседняя дверь — нет, скорее, через одну. Что-то до боли знакомое. Он ещё вспомнил тогда... что же он вспомнил? Господи, вот мучение! Какой-то цвет... даже несколько цветов. Да-да, именно сочетание цветов. И слово. Оно напомнило ему о прошлом. О чём-то очень приятном. Не просто увиденном, а пережитом. Но о чём же, о чём? Где это было? Ответ так и просился на язык. Да повсюду же! На островах, на Корсике; в Монте-Карло, когда он наблюдал, как крупье крутит колесо рулетки; за городом, наконец. В разных-разных местах. С ним ещё был кто-то... Да, кто-то ещё. Без кого ничего бы и не случилось...

Наконец-то! Он вспомнил. Если бы можно было... Его мысли прервал появившийся шофёр. За ним следовал механик.

— Это не займёт много времени, сэр, — бодро заявил шофёр. — Минут десять, двадцать... Около того.

— Ничего серьёзного, — сообщил механик тягучим голосом деревенского жителя. — Просто машина ещё не обкатана. Я бы сказал, сэр, ха-ха, у неё режутся зубки.

Мистер Саттертуэйт даже не хмыкнул. Изданный им звук был самым настоящим скрежетом зубовным. Выражение довольно распространённое, но истинное его значение он понял только с годами — когда разболталась верхняя пластинка. Зубы: молочные, потом постоянные, затем больные, под конец и вовсе искусственные, а теперь — вот — машинные. Поистине, вся жизнь вертится вокруг зубов.

— Отсюда до Довертон-Кингсбурна рукой подать, — сообщил шофёр. — Возьмите такси, сэр, они здесь есть. А я пригоню машину, как только будет готова.

— Нет! — неожиданно взорвался мистер Саттертуэйт. Его глаза горели, а в голосе звучали такая власть и сила, что механик с шофёром невольно попятились.

— Пойду, — уже спокойнее продолжил мистер Саттертуэйт, — прогуляюсь. Когда сделаете, найдёте меня в трактире «Арлекин». Мы его проезжали по дороге. Он ведь так называется? — повернулся он к механику.

— Да, сэр, только... Только это не очень хорошее место, — пробормотал тот.

— Тем лучше, — величественно изрёк мистер Саттертуэйт и, развернувшись, решительно зашагал прочь.

Оставшиеся проводили его недоумёнными взглядами.

— Вообще-то он у меня тихий, — извиняющимся тоном проговорил шофёр. — Просто не понимаю, что на него нашло.

Лучшим в селении Кингсбурн, определённо, было его название. Остальное представляло из себя маленькую деревеньку с одной улицей, несколькими домами и парой магазинов, причем разницы между всеми этими сооружениями, не считая вывесок, не было ни малейшей. Обычная мирная деревенька. Ни красот, ни достопримечательностей. Естественно, любое яркое пятно сразу бросается в глаза и надолго запоминается. Мистер Саттертуэйт подошёл к почте. Ничего особенного: ящик для писем, стандартный набор газет и открыток. Но рядом... Рядом было то, что привлекло его внимание раньше и привело сюда теперь. Трактир «Арлекин». Неожиданно мистер Саттертуэйт занервничал и сам себе удивился. Так разволноваться из-за какого-то там названия! Что-то уж больно впечатлительным стал он под старость. «Арлекин». Ну, собственно, и что?

Механик оказался прав. Внутреннее убранство трактира совершенно не способствовало аппетиту. Пожалуй, там ещё можно было перекусить или выпить кофе — но не более того. Мистер Саттертуэйт хотел уже было развернуться и уйти, как что-то привлекло его внимание. Половина помещения была отдана под магазин керамики. Не унылый и серый антикварный магазин с никому не нужными вазочками, пылящимися на стеклянных прилавках, а вполне современный магазин с выходящей на улицу витриной, переливающейся всеми цветами радуги. Среди прочего там красовался чайный сервиз. Большие разноцветные чашки и блюдца: синие, красные, жёлтые, зелёные, розовые, фиолетовые.

— Настоящий парад красок, — подумал мистер Саттертуэйт.

Так вот что отпечаталось в его памяти, когда они проезжали по этой улице! На ценнике значилось: «Чайный сервиз «Арлекин».

Ну конечно же: «Арлекин»! Именно это слово он и пытался вспомнить. Весёлые цвета, цвета арлекина.

«Уж не знак ли это?» — подумалось вдруг ему.

Знак свыше. Глупо, конечно, но как увлекательно! А вдруг здесь и вправду окажется его старый друг, мистер Арле Кин? Сколько же воды утекло с тех пор, как они виделись в последний раз? Ох, много! Тогда мистер Кин исчез, растворился на неприметной сельской тропинке, которую все называли «Дорогой влюблённых». Мистер Саттертуэйт давно уже привык, что судьба дарит ему одну, иногда две встречи с мистером Кином в год. В этом году надеяться на встречу, похоже, уже не приходилось.

И тут, в убогом трактире, в глухой деревушке Кингсбурн им вдруг овладело предчувствие, что он может всё-таки встретить мистера Арле Кина.

«Глупость какая, — сказал он себе. — Даже странно. Вот уж действительно: с годами начинаешь потихоньку выживать из ума».

Он никогда не скрывал от себя, что ему мучительно недостаёт мистера Кина, олицетворявшего для него чуть не всё лучшее и значительное из прожитой жизни. Ему не хватало этого человека, который мог появиться где угодно, когда угодно, и чьё появление всегда означало, что с мистером Саттертуэйтом вот-вот произойдёт нечто захватывающее. В общем-то не совсем даже с ним, но что без него никогда бы и не случилось. Это-то и было самое интересное.

Рядом с этим человеком мистер Саттертуэйт чувствовал себя... совсем другим. Благодаря одному только слову, оброненному мистером Кином, ему в голову приходили великолепные идеи. Он начинал замечать, сопоставлять, думать. И, в результате, делать именно то, что единственно и следовало предпринять.

Мистеру Кину стоило только усесться напротив, ласково улыбнуться, и в голове мистера Саттертуэйта начинали роиться мысли и образы, в которых он сам, Саттертуэйт, представал уже совершенно иным. Это был Саттертуэйт, обладающий множеством друзей, среди которых попадались и герцогини, и епископы — и прочие люди с немалым весом в обществе. Саттертуэйт всегда был немножко снобом, и ему льстило общение со знатными семьями, многие века неофициально властвовавшими в Англии. Впрочем, молодые люди, не обладающие весом в обществе, тоже могли рассчитывать на его участие, но для этого они должны были предварительно попасть в беду или влюбиться — в общем, тем или иным образом нуждаться в его помощи. И он, Саттертуэйт, действительно мог им помочь. Благодаря мистеру Кину.

Сейчас же, когда того не было рядом, мистер Саттертуэйт был вынужден, как последний обыватель, разглядывать витрину сельского магазинчика, продающего современный фарфор, чайные сервизы и, разумеется, керамические кастрюльки.

— Ладно, — сказал себе мистер Саттертуэйт, — зайду. Не зря же я тащился в такую даль. Всё равно машину будут чинить ещё бог знает сколько. Уж наверное, здесь интереснее, чем в мастерской.

Ещё раз взглянув на витрину, он неожиданно для себя решил, что это очень хороший фарфор. Качественный и добротный. Как в старину.

Его мысли тут же устремились в прошлое. Герцогиня Лейтская. Старая добрая герцогиня! Как добра она была тогда к своей служанке: они плыли на Корсику, и у несчастной разыгралась морская болезнь. Никогда до этого он не представлял, что эта женщина может быть кротка как ангел. Уже на следующий день к ней вернулся её буйный нрав, который, кстати сказать, её домочадцы переносили без единого звука протеста. Мария, Мария. Старая добрая Мария Лейтская... Умерла несколько лет тому назад. Ах, вот оно что! У неё тоже был сервиз «Арлекин». Такие же большие разноцветные чашки. Чёрные, жёлтые, красные и мрачноватого, на его взгляд, красновато-коричневого оттенка — её любимого. У неё даже был рокингемский чайный сервиз с золотой росписью по красновато-коричневому фону.