— Выпьете что-нибудь? — спросил Флетчер.

— А вы сами будете?

— Да.

— Тогда мне шотландского с содовой, — сказал Карелла, хотя у него не было привычки пить за ленчем — ни во время работы, ни в выходные. Единственный раз в году он позволял себе это в Рождество, когда садился с семьей за праздничный стол.

Флетчер небрежно махнул рукой официанту.

— Вы когда-нибудь бывали здесь раньше? — спросил он Кареллу.

— Нет, ни разу.

— А мне казалось, что вы могли сюда захаживать. Это же в двух шагах от суда, а вам приходится проводить там много времени, так ведь?

— Да, и довольно часто, — согласился Карелла.

— Будьте любезны, — сказал Флетчер подошедшему официанту, — шотландского с содовой джентльмену, а мне — чистого.

— Слушаюсь, мистер Флетчер, — ответил тот и отправился выполнять заказ.

— Не могу даже выразить, насколько меня поразила та скорость, с которой ваши люди произвели арест, — продолжал Флетчер.

Карелла пожал плечами.

— Нам очень помогла полицейская лаборатория.

— Просто невероятно… Я говорю о неосторожности этого человека. А потом я узнал от Ролли… — Флетчер запнулся и быстро взглянул на Кареллу, — от Ролли Шабрье из прокуратуры… Кажется, вы его знаете?

— Да, знаю.

— Это он дал мне ваш домашний телефон. Надеюсь, вы на него не в обиде?

— Нет-нет, все в порядке.

— Сегодня утром я звонил вам из его кабинета. Представляете, так совпало, что он ведет дело против Корвина.

— Шотландское с содовой, — возвестил официант, ставя стакан перед Кареллой. Второй стакан он поставил перед Флетчером. — Мистер Флетчер, не желаете взглянуть на меню?

— Немного погодя, — ответил тот.

— Да, сэр. — Официант кивнул и отошел.

Флетчер поднял свой стакан.

— За обвинительный приговор.

Карелла последовал его примеру.

— Не думаю, чтобы у Ролли возникли какие-то трудности во время процесса. На мой взгляд, дело элементарное.

Оба сделали по глотку, и Флетчер, промокнув губы салфеткой, сказал:

— В наше время ничего нельзя утверждать наверняка. Как вы знаете, я адвокат и обычно нахожусь по другую сторону баррикад. Вы не поверите, сколько раз мы выигрывали дела, которые многим казались совершенно безнадежными.

Он снова поднял стакан и посмотрел Карелле прямо в глаза.

— Впрочем, надеюсь, что вы правы. Исход дела почти не вызывает сомнений. — Он отхлебнул виски. — Ролли сказал мне, что…

— Да, вы начали рассказывать…

— … что убийца — наркоман…

— Да.

— … который до этого никогда в жизни не грабил квартир.

— Совершенно верно.

— Должен признаться, я испытываю к нему известное сочувствие.

— Неужели?

— Да. И если он наркоман, то автоматически достоин жалости. И когда он признался, что убил женщину, которая была такой сучкой, как моя жена…

— Мистер Флетчер…

— Джерри. О'кей?

— Ну что ж…

— Да знаю, знаю. Не очень-то вежливо с моей стороны говорить так о покойной. Боюсь, вы не знали мою жену, мистер Карелла, и… Кстати, можно называть вас Стивом?

— Конечно.

— Так вот, будь вы с ней знакомы, вы бы меня прекрасно поняли. Но все же мне стоит последовать вашему совету. В конце концов она мертва и больше ничем не сможет мне навредить. Ради чего, спрашивается, ее проклинать? Ну что, Стив, будем заказывать?

Официант буквально подлетел к столу. Флетчер посоветовал Карелле попробовать форель, запеченную в тесте, или пирог с говяжьими почками, которые, по его словам, здесь готовили просто бесподобно. Однако Карелла заказал телячьи ребрышки и кружку пива.

Пока они ели и беседовали, за столом начало происходить что-то странное. А может быть, Карелле так только казалось — точно он сказать не мог. Он не стал бы и пытаться описать кому-то свои ощущения. На первый взгляд разговор с Флетчером выглядел обыкновенной болтовней о таких пустяковых вещах, как условия жизни в городе, приближающиеся праздники, рост цен на бензин… Обсудили несколько новых фильмов. Поговорили об эффективности медного браслета, подаренного Мейером Клингу. Затем вспомнили Висконсинский университет, где Флетчер учился на юридическом, и письма, которые дети Кареллы писали и продолжали писать Санта-Клаусу. Похвалили качество жаркого и достоинства эля по сравнению с пивом. Но сквозь эту спокойную, вежливую и абсолютно бессодержательную болтовню прорывалось нечто такое, что заставило Кареллу почувствовать возбуждение и страх. Во время этого разговора детектив с поразившей его самого уверенностью понял, что Джеральд Флетчер действительно убил свою жену. Он знал это, хотя никто ему об этом не говорил; знал, несмотря на то что об убийстве больше не было сказано ни слова. Вот почему Флетчер позвонил ему в то утро и пригласил на ленч. И пока они не закончили есть и не встали из-за стола, выражение лица адвоката и каждый его жест кричали: да, он знает, что Карелла подозревает его в убийстве. Именно потому он и находится в этом респектабельном ресторане, чтобы дать понять этому паршивому фараону: да, я убил свою жену, однако все улики указывают на другого человека, и ты уже получил его признание. А я убил эту суку и очень рад, что убил ее!

И ты ничего не сможешь мне сделать.

Глава 5

В ожидании суда Ральф Корвин сидел в старейшей городской тюрьме, которую как полицейские, так и заключенные почему-то издавна окрестили "Калькуттой". Каким образом городской дом заключения превратился в "Калькутту", оставалось загадкой. Совершенно автоматически в голову приходила мысль о какой-то жуткой зловонной яме, но, как ни странно, "Калькутта" считалась неплохой тюрьмой: во всяком случае, среди ее обитателей был самый низкий процент самоубийств по сравнению со многими другими городскими учреждениями подобного типа. Само здание было старым, построенным еще в те времена, когда масоны знали, как класть кирпичи, и именно поэтому успешно выдержало натиск времени и непогоды, уступив лишь городскому смогу, покрывшему красно-рыжие кирпичные стены толстым слоем копоти и сажи.

Однако внутри здания стены и коридоры сверкали свежей краской, камеры были хоть и маленькими, но чистыми. Заключенные имели все необходимые условия для отдыха и развлечений — пинг-понг, телевизор, а во внутреннем дворе — площадку для гандбола. Персонал тюрьмы состоял из сотрудников, прекрасно знавших свое дело и неплохо обращавшихся со своими подопечными. Кто сказал, что все тюремщики — это обязательно злобные тупые садисты?

Ральф Корвин отбывал предварительное заключение в левом крыле здания, отведенном для совершивших особо тяжкие преступления. Помимо самого Корвина в его тюремном блоке сидели еще трое: первый джентльмен уморил голодом своего шестилетнего сына, приковав его цепью в подвале собственного дома в Калмз-Пойнте; второй поджег синагогу в Маджесте, а третий представитель криминальной элиты во время ограбления бензоколонки в Беттауне выстрелил кассиру в лицо, ослепив его. Раненый, истекая кровью и ничего не видя, в панике выскочил на дорогу и был задавлен двадцатитонным грузовиком. Однако, как говорится в одном старом анекдоте, он бы не умер, если бы сначала в него не стреляли.

Камера Корвина находилась в самом конце коридора. В среду утром Карелла застал его сидящим на нижней койке — руки зажаты между колен, голова опущена, как во время молитвы. На посещение тюрьмы было необходимо получить разрешение прокурора и адвоката Корвина, и Карелла получил его, хотя и тот, и другой опасались, что разговор детектива с подследственным может повредить ведению дела. Услышав приближающиеся шаги, Корвин вскинул голову и, едва открылась дверь, поднялся с койки.

— Как ваши дела? — спросил Карелла, протягивав руку.

Корвин слабо стиснул его ладонь.

— А я все гадал, кто же из вас Карелла. Я перепутал ваши фамилии — вашу и того блондина, не помню, как его там. Теперь я знаю, вы — Карелла.

— Да.

— Зачем вы пришли?

— Хотел задать вам несколько вопросов.

— Мой адвокат сказал…

— Я говорил с вашим адвокатом, он в курсе.

— Да, но он сказал, что я ничего не должен добавлять к тому, что говорил раньше. Вообще-то он тоже хотел прийти, но я сказал, что сам смогу о себе позаботиться. К тому же мне этот тип совершенно не нравится. Вы его видели? Такой маленький очкастый шпент, очень похож на таракана.

— Тогда почему вы не попросите другого адвоката?

— А можно?

— Конечно.

— А у кого?

— Обратитесь в общество юридической защиты.

— Вы не могли бы это сделать для меня? Позвонить им и сказать, что…

— К сожалению, нет.

— Почему? — Корвин с подозрением посмотрел на Кареллу.

— Я не хочу делать ничего такого, что могут посчитать попыткой помешать ведению дела.

— Какого дела? Моего или прокуратуры?

— И того, и другого. Откуда мне знать, к какому выводу может прийти судья, если…

— О'кей, как мне отсюда позвонить в это самое общество?

— Попросите кого-нибудь из администрации. Или просто скажите вашему адвокату. Уверен, если вы объясните ваши чувства, у него не останется возражений и он оставит ваше дело. Вам бы захотелось защищать кого-то, кому вы не нравитесь?

— Нет, конечно, — отозвался Корвин и вяло пожал плечами. — Но мне бы не хотелось его обидеть. Он маленький таракан, но какого черта?

— Учтите, Корвин, у вас поставлено на карту очень многое.

— В том-то и дело. Хотя… какая разница!

— Что вы имеете в виду?

— Ведь я же убил ее. Какая в таком случае разница, кто адвокат? Никто меня не спасет. Все и так ясно как дважды два.