— Возможно, ты и прав, Найджел. Твои слова звучат довольно убедительно.

— Вот и хорошо! Теперь перейдем к снотворному. Блаунт прав, предполагая, что Кавендиш только-только появился в своей комнате, когда его сестра пришла к нему за снотворным. И этим подтверждается его теория, что Кавендиш был в бараке. Можно понять, почему он хотел каким-то образом дать снотворное Беллами, но почему и мне? Как Эдвард мог узнать, что я представляю для него опасность? Я совсем неизвестен и никогда не позволял помещать свое имя в газетах в связи с теми делами, которые расследовал. Только самые близкие друзья знают, какого рода деятельностью я занимаюсь.

— И тем не менее, возможно, ему удалось как-нибудь узнать об этом, — сказал Филипп. — Кто обагряет себя кровью, тот не побрезгует воспользоваться и слухами.

— Ну ладно, не будем больше об этом. Теперь нам надо попытаться разгрызть орешек, который будет довольно твердым, хотя Киотт-Сломан и не придерживался такого мнения. Блаунт считал, что Кавендиш приготовил орех на тот случай, если его первоначальный план не удастся… Но ведь О'Брайен не имел привычки разгрызать орехи зубами. А если Кавендиш замыслил использовать орех просто как тайник для хранения яда, то зачем же он тогда шлифовкой сделал стенки ореха такими тонкими? Мне сразу стало ясно, что орех предназначался не для О'Брайена. Но для кого? Тогда, значит, для Киотт-Сломана? Если Кавендиш собирался его убрать, потому что тот шантажировал его убийством О'Брайена, то вряд ли заготовил этот орех заранее — ведь он не знал, что у Сломана появится возможность шантажировать его убийством. В свою очередь, это означает, что яд у него был при себе и раньше, но орех он изготовил только после того, как Киотт-Сломан начал ему угрожать. И тут я был полностью согласен с Блаунтом: в Дауэр-Хауз, где к этому времени уже в каждой комнате и чуть ли не на каждом углу можно было увидеть полицейского, расправиться с Киотт-Сломаном было чрезвычайно трудно. Да и самый способ расправы был очень ненадежным. Ведь Кавендиш не мог рассчитывать, что Сломан наткнется на этот орех раньше, чем возымеет желание рассказать обо всем полиции. Единственно возможным объяснением было бы то, что. Кавендиш хотел устранить Сломана, потому что тот шантажировал его вместе с Люсиллой по какому-то другому поводу. Это казалось мне тем более вероятным, что я просто, повторяю, не мог представить себе Кавендиша в роли убийцы О'Брайена. Но, в таком случае, напрашивался вывод, что на нашем маленьком рождественском вечере присутствовали одновременно два убийцы. И уж в это было совсем трудно поверить.

— Очень убедительный и разумный вывод, — бросил Филипп Старлинг.

— Благодарю! — Найджел насмешливо поклонился. — Были в этом деле и другие противоречия. Согласно версии Блаунта, Кавендиш признал в полковнике Джека Ламберта по описанию двадцатилетней давности, хотя раньше его никогда не видел. Это маловероятно. Тем более что Джорджия Кавендиш в своем долгом разговоре со мной ни словом не обмолвилась, что ее брат проявлял какой-то особый интерес к полковнику. Разумеется, она могла и умолчать об этом, особенно если опасалась, что именно он совершил убийство. Но из ее слов я усвоил как раз обратное. Именно полковник проявлял интерес к Эдварду и хотел с ним познакомиться. А такое желание у полковника вряд ли появилось бы, если он действительно бросил Юдит на произвол судьбы, да еще беременную. После того как О'Брайен и Юдит полюбили друг друга, Юдит, по-видимому, рассказала о Кавендише ему, а Джорджия в свое время рассказала полковнику, что ее брат до войны часто бывал в Мейнард-Хауз. Исходя из всего услышанного, О'Брайен пришел к выводу, что брат Джорджии был первым возлюбленным крошки Юдит. Поэтому, соверши полковник какую-то несправедливость по отношению к Кавендишу или Юдит, он наверняка повел бы себя с Эдвардом очень осторожно, а не стал бы налаживать более тесные связи.

Джон Стрэйнджуэйз наморщил лоб.

— Это вполне понятно. Но не хочешь ли ты этим сказать, что дело Юдит Файр не имело ничего общего с убийством полковника?

— Совершенно напротив! Оно и является ключом к разгадке! Но погодите немного. Согласно теории Блаунта, Джек Ламберт, то есть будущий полковник О'Брайен, сначала отбил у Кавендиша девушку, а потом, навесив ей на шею ребенка, бросил ее и тем самым довел до самоубийства. Для Кавендиша это вполне объяснимый мотив для мщения. Только факты свидетельствуют об ином. Возьмем хотя бы О'Брайена. Кто знал этого человека, тот поймет, что он никогда бы не позволил себе так обойтись с девушкой. Возможно, в юности он и был развязным парнем, но никогда подлым и двуличным. Кроме того, имеются доказательства, что он действительно любил Юдит.

— Вдова О'Брайен, кажется, не очень-то верила этому, — заметил сэр Джон.

— У нее просто было предвзятое мнение. Для нее Кавендиш был богатым и благородным господином, а Джек Ламберт — простым садовником. И, описывая события, она сделала ту же ошибку, что и инспектор Блаунт, хотя и поверила Юдит, когда та сказала, что не ожидает ребенка. Джек Ламберт не «бросил» девушку. Он отправился на войну, чтобы дослужиться до звания офицера и тем самым приобрести право просить у отца руки Юдит. Вдова О'Брайен говорила мне, что Юдит первое время после отъезда Ламберта была весела и находилась в хорошем настроении. Лишь позднее она начала бледнеть, чахнуть и сохнуть. И совсем не потому, что ждала ребенка. «Она просто не могла сказать мне неправды», — заявила старуха О'Брайен, и я ей верю. В конце концов, она знала Юдит куда лучше, чем этот Блаунт. Значит, Ламберт ее не бросал. Но тогда, спрашивается, какие еще серьезные события произошли между отъездом Ламберта и смертью Юдит? Кое-что было! ОНА ПОЛУЧАЛА ПИСЬМА ОТ КАВЕНДИША! «Что мне делать? — причитала Юдит. — Это не моя вина! Что я такого сделала, что он так жесток ко мне? Если отец узнает…» Старая О'Брайен считала, что Юдит подразумевала Джека Ламберта, но я уверен, что она имела в виду Кавендиша. Ведь старуха написала Кавендишу об Юдит. И тот в одном из своих писем потребовал, чтобы она перестала думать о Джеке и возвратилась к нему. Возможно, он даже угрожал ей, что откроет глаза ее отцу на ее связь с Ламбертом. Во всяком случае, это вполне соответствует характеру Кавендиша. Отец Юдит был человеком строгих правил, и дочь его сильно побаивалась. Неудивительно, что она не переставала повторять: «Если папа узнает…» Но не буду вас утомлять и пойду дальше. Мы знаем также, что Юдит в свое время писала Кавендишу любовные письма, поскольку была еще глупой и неопытной девочкой. Так вот, я думаю, Кавендиш угрожал ей и тем, что пошлет эти письма ее отцу, если она не порвет с Джеком Ламбертом. Такое тоже можно было вполне ожидать от Эдварда Кавендиша.

— Да, — медленно протянул сэр Джон. — Это тоже звучит логично. Но ты еще ничем не доказал, что Ламберт действительно любил Юдит. Почему же он не вернулся? Не приехал к ней, когда она его умоляла об этом?

— Потому что не мог этого сделать. Вспомни хотя бы показания Джимми Хоупа, который служил с О'Брайеном в одном подразделении. Вскоре после того, как О'Брайен прибыл во Францию, он хотел получить отпуск. Говорят, он принял все меры для этого. И Хоуп утверждает, что О'Брайен был совершенно подавлен, находился в полном отчаянии. Но в то время вообще никому не давали отпусков. Видимо, именно тогда он и получил сигнал бедствия от Юдит и сделал все, что было в его силах, чтобы помочь ей. Через две недели брат Юдит узнает из письма, что она покончила жизнь самоубийством, и именно после этого О'Брайен начинает проявлять чудеса храбрости. Все были убеждены, что он искал смерти. Но она не хотела его брать. А ведь несколько лет он ни во что не ставил свою жизнь… Ну как, дядюшка Джон, вы все еще будете утверждать, что он не испытывал настоящей любви к этой девочке и не долго любил ее?

Сэр Джон смущенно посмотрел на свои густые усы.

— Долго ли? Откуда мне знать? Видимо, до тех пор, пока не перестал летать… А это было, наверное…

— Во всяком случае, можно смело сказать, что О'Брайен искал смерти, — перебил его племянник, — до тех пор, пока не встретил Джорджию Кавендиш.

— Ну и дальше? Ты считаешь, что он влюбился в нее? И у него снова проснулась любовь к жизни? Вполне возможно, только я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему делу.

— Да, у него снова пробудился интерес к жизни, — сказал Найджел так сурово, что оба собеседника вздрогнули. — Но дело в том, что он не полюбил Джорджию. Она ему нравилась, не спорю. Возможно, он даже чувствовал себя чуточку влюбленным. Но это была не та любовь, которой он любил Юдит Файр. Джорджия сказала мне приблизительно так: «Иногда у меня появлялось чувство, что я для него ничего не значу. Он не принадлежал мне целиком. Частичка его „я“ была где-то далеко от меня». — Найджел замолчал, а потом обратился Старлингу: — Это загадка по вашей части, Филипп. Почему встреча с Джорджией Кавендиш изменила у О'Брайена отношение к жизни?

— Откуда мне знать? — ответил маленький профессор. — Может быть, она училась в Оксфорде.

— Знаете, что я вам скажу, Филипп. Видимо, чрезмерное употребление моего шерри слишком уж замутило ваш обычно такой ясный ум. Поэтому задам вам вопрос полегче. Двадцать пятого декабря в Дауэр-Хауз собралось девять человек: О'Брайен, Артур Беллами, миссис Грант, Люсилла Траль, Джорджия и Эдвард Кавендиш, Киотт-Сломан, Филипп Старлинг и Найджел Стрэйнджуэйз. Так вот ответьте мне: кто из этих девяти больше всего подходит для убийства О'Брайена и Киотт-Сломана? Этот человек должен обладать железной волей и необычной одаренностью. Этот человек должен также обладать недюжинным чувством юмора, который хорошо просматривается в его анонимных письмах. Этот человек должен быть достаточно смел, чтобы исполнить все свои угрозы. Да и в остроте ума ему не откажешь — ведь случай с орехом свидетельствует именно об этом. Ко всему прочему, этот человек, должно быть, имел достаточно времени, чтобы не спеша ожидать, когда орех сыграет предназначенную ему роль. А доступ к яду Джорджии и пишущей машинке Киотт-Сломана? И этот человек еще должен иметь хорошие познания в литературе, так как он, несомненно, читал «Трагедию мстителя» Тёрнера.