Это вернуло Найджела к вопросу о мотиве. В принципе разумно было бы предположить, что на Беллами напали, потому что он знал о завещании нечто такое, что кому-то хотелось сохранить втайне. Показательно, что нападение произошло вскоре после того, как суперинтендант начал выказывать подозрительный интерес к завещанию. Если бы Беллами представлял для убийцы угрозу по какой-либо иной причине, он расправился бы с ним в ту же ночь, что и с О’Брайаном, и не стал бы ждать пятнадцать или около того часов, давая возможность предпринять любые шаги и нападая на человека при свете дня, что гораздо более рискованно. Правда, все это не так уж и убедительно. Беллами мог обнаружить нечто опасное для убийцы утром; например, что-то связанное с чертежами самолетного двигателя, то ли с запутанными любовными связями, что еще больше осложняет поиск мотива. Далее, разве так уж невозможно предположить, что нападение на Беллами никак не связано с убийством О’Брайана? При мысли о том, что, возможно, придется двигаться двумя параллельными курсами, Найджел не сдержал стона.

– Да, задачка, – вздохнул Бликли. – Но ведь еще и двенадцати часов не прошло, как мы принялись за работу. Времени у нас много.

– Знаете, – отвечал Найджел, – я все больше и больше прихожу к мысли, что мы не докопаемся до сути, пока не узнаем об О’Брайане гораздо больше, чем знаем сейчас. Это он, а не убийца, представляет собой загадку. Полагаю, на этом мне и надо сосредоточиться. Нам ничего не известно, например, о его родителях, или о том, чем он занимался до войны, или о происхождении его денег.

– Все это мы выясним, сэр, все выясним. Не сразу, но точно выясним. Как только доберемся до управления, разошлю запросы; особенно интересует, кто его поверенный, если, конечно, таковой есть. Но больше всего, мистер Стрейнджуэйс, меня беспокоит то, что у нас, собственно, нет твердых оснований для расследования убийства. Мы с вами знаем, что оно было. Но начальству нужно нечто большее, чем наши умозаключения и сплетни. Взять хоть эти следы на снегу. Скажите, какое жюри присяжных поверит, будто они оставлены кем-то, кто шел спиной? Нам скажут, что мы начитались детективов. Без твердых доказательств того, что, когда пошел снег, мистер О’Брайан был в садовом домике, нам просто не с чем идти в суд.

Добравшись до управления, суперинтендант начал просматривать последние сообщения, прежде всего результаты вскрытия. Оно лишь подтвердило первоначальное заключение врача: смерть наступила от выстрела в сердце, а полицейский эксперт удостоверил, что пуля была выпущена из пистолета, найденного в садовом домике. Патологоанатомическое исследование показало также, что О’Брайан страдал от заболевания, которое года через два должно было свести его в могилу. Врачу не удалось точнее установить время убийства, хотя в неофициальном порядке он высказал предположение, что смерть наступила где-то между полуночью и двумя часами утра. Вместе с тем он признал, что его первоначальные соображения относительно царапин на кисти руки, возможно, не соответствуют действительности, и согласился, что они вполне могли появиться в результате попыток отнять у кого-то пистолет. Отпечатки пальцев на стволе соответствуют отпечаткам пальцев О’Брайана; остальные – из тех, что обнаружились в домике, – принадлежат соответственно Беллами, Найджелу и Кавендишу.

Констебль, посланный расспросить жителей деревни, докладывал, что в ночь под Рождество в доме приходского священника появился какой-то оборванец; его накормили и напоили, но на ночлег он, как ни странно, не попросился. Потом, около одиннадцати вчера его видели на окраине деревни направляющимся в сторону Тавистона, из чего следует, что он не мог миновать ворот Чэтемского парка. Пастор утверждает, что бродяга был несколько не в себе; выпив изрядное количество хозяйского портвейна, он невнятно заговорил о том, что знает, как можно раздобыть кое-что, стоящее немалых денег. Дойдя до этого места отчета, Бликли навострил уши и распорядился привести к нему этого типа, как только его найдут. Никого из деревенских, как удалось установить констеблю, в тот вечер в окрестностях парка не было. Правда, он узнал, что некий господин, по описанию напоминающий Нотт-Сломана, заходил в середине дня на почту, где купил марки. Начальница почтового отделения, исполняющая в английской деревне те же функции, что в африканских джунглях исполняет тамтам, то есть разносчицы новостей, заметила, что карман пальто у него весьма оттопыривается; позднее, сортируя почту, она наткнулась на объемистый толстый конверт, надписанный незнакомым почерком. Наделенная столь цепким взглядом, а также неравнодушным характером и духом гражданственности, каковой в последнее время значительно поднял авторитет почтовой службы в глазах местного населения, эта дама заметила даже имя и адрес получателя письма. Оно предназначалось Сирилу Нотт-Сломану, эсквайру, клуб «Физ-энд-Фролик», Сев. Кингстон, с пометкой: «вручить в собственные руки».

Бликли и Найджел одномоментно подумали об одном и том же. Бликли потянулся к телефону, набрал номер Нового Скотленд-Ярда и попросил завтра же утром, перед тем как доставить конверт по адресу, проверить его на предмет содержания каких-либо выкладок или расчетов.

– Он ведь понимал, мистер Стрейнджуэйс, что, едва заподозрив убийство, мы самым тщательным образом обыщем весь дом, и, естественно, стремился как можно быстрее избавиться от того, что могло бы вызвать подозрения, – сказал он, повесив трубку.

– Скажу больше. Нотт-Сломан пошел на почту еще до того, как стало известно, что мы подозреваем – только подозреваем, – что имело место убийство. И с чего бы это ему торопиться, если только он сам не знал, что это было действительно убийство и обыски могут начаться в любой момент? А откуда ему знать про убийство, если только…

– Нет слов, сэр, безупречная логика. Но не слишком ли рискованно отправлять такие вещи по почте?

– Так ведь мы еще не знаем, что содержится в этой посылке. Возможно, это всего лишь расшитая накидка для канарейки его тетушки Амелии. Но следует иметь в виду, что, когда Нотт-Сломан отправлял письмо, у него не было никаких причин думать, будто нам что-либо известно о разработках О’Брайана и возможных попытках их похищения; а раз так, то с чего бы нам копаться во всем, что он посылает по почте?

– Но если убийца – он, то и письма с угрозами должны были быть написаны им же. Он должен был допускать, что О’Брайан обратится в полицию, а там его наверняка спросят о возможных причинах этих угроз; таким образом, факт, что О’Брайан занимается этими разработками, перестанет быть тайной.

– Не думаю, что, если бы его действительно интересовали чертежи, он стал бы писать такие письма. Это было бы чистым безумием, ведь О’Брайан бы сразу насторожился, пусть даже прямой связи между его работой и письмами нет. Не верю я и в то, что, если бы целью были все те же разработки, кто-то стал заранее обдумывать возможность убийства. А вот другая возможность есть: О’Брайан поймал его на месте преступления, крадущим бумаги, выхватил пистолет, каким-то образом позволил Нотт-Сломану приблизиться к себе и в ходе последующей борьбы был застрелен.

– Что ж, не исключено, – согласился Бликли. – Ладно, через пять минут меня ждет главный констебль. Если вам угодно присоединиться…

Главный констебль приветствовал их сердечной улыбкой и облаком сигарного дыма. Это был крупный, небрежно одетый, мощно сложенный мужчина с обликом типичного сельского сквайра: густые светлые усы пожелтели от никотина; ногти давно не чищены; но при этом исходила от него некая по-отцовски спокойная сила и уверенность в себе, передававшаяся и другим. Подчиненные любили его, ибо он никогда не пытался их запугать или унизить, как никогда не угодничал перед старшими по званию. Вскоре посетители расселись по местам с сигарами во рту и напитками под рукой.

– Благодарю вас обоих, что мне позволено участвовать в этом деле, – сказал Найджел.

– Да бог с вами, Стрейнджуэйс, о чем вы? Вы и так в нем давно участвуете, как говорится, с самого первого этажа. Без вас мы бы так далеко не продвинулись. Хотя не скрою, я связался с заместителем комиссара – просто чтобы убедиться, что вы действительно племянник своего дядюшки, и compos mentis[42], и не болеете никакими болезнями, например, ящуром, и так далее. А? – Майор Стенли раскатисто рассмеялся и сделал большой глоток виски с содовой. – А теперь, Бликли, будь добр, просвети меня, что к чему.

Суперинтендант подкрутил усы («Интересно, он их на ночь снимает и в гипсовую форму кладет?» – смутно подумалось Найджелу) и пустился в детальное описание расследования. Он сосредоточился на проверенных фактах, отвлекаясь на версии только в тех случаях, когда это требовалось для объяснения тех или иных его действий. Но и из толкования фактов было, в общем, ясно, к чему сводятся его подозрения.

– Что ж… – хмыкнул майор Стенли, когда суперинтендант закончил доклад, – вижу, Бликли, тебе по душе кроссворды. Но так или иначе работу проделали вы оба отличную. Не вижу, в каких еще направлениях мы могли бы теперь двигаться. Но по порядку. Насколько я понимаю, главные наши подозреваемые – мисс Трейл и этот, как его… Нотт-Сломан, ну и где-то поблизости маячит еще Эдвард Кавендиш. Беда, однако, в том, что у нас пока нет достаточных доказательств, что это убийство. Бликли доложил мне по телефону, Стрейнджуэйс, почему вас не устраивает версия самоубийства, и должен признать, ваши доводы в высшей степени разумны. Обратите внимание, я на вашей стороне, но они, эти доводы, слишком разумны, чтобы их могло переварить обычное жюри присяжных. Все, что умеют эти ребята, так это взять след, пахнущий чем-то вроде аниса. Что с них возьмешь – деревенщина, лавочники. Однако же… гм… гм… так на чем я остановился? Ах да. Даже если отвлечься от того, что у нас нет достаточных оснований утверждать, что имело место убийство, все равно, мне кажется, нам нечего пока предпринять. Да, записка мисс Трейл производит на первый взгляд убийственное впечатление – смотрю, веселая компания собралась в Дауэр-Хаусе, Стрейнджуэйс, сплошь плуты да мошенники, – но адвокат защиты всегда скажет: «Неужели вы думаете, что женщина, решившая от кого-то избавиться, будет писать записку, которая, если ее вовремя не уничтожить, выдает ее с головой? Кто, собственно, мешал ей условиться о встрече изустно?»