– Я встречался с ним пару раз. Мне он не понравился. – И быстро спросил:

– Почему вы не удержали ее от этого брака?

– Как бы я смогла?

– Можно было что-то придумать.

– Можно ли? Не знаю.

Никому из них не показалось это мгновенное сближение странным. Он серьезно сказал:

– Могу сказать вам, если вы еще не догадались, что я глубоко люблю Ширли.

– Я так и подумала.

– Только что в этом толку. Теперь она не оставит больного.

Лаура сухо сказала:

– А вы ожидали чего-то другого?

– Нет. Иначе она не была бы Ширли. Как вы думаете, она все еще его любит?

– Не знаю. Она его ужасно жалеет.

– Как он это переносит?

– Никак, – резко сказала Лаура, – У него нет ни терпения, ни мужества. Он – он просто изводит ее.

– Свинья!

– Надо его пожалеть.

– Я отчасти жалею. Но он всегда плохо с ней обращался. Вы знали об этом?

– Она никогда не говорила. Но я слышала.

– Ширли верная жена.

– Да.

После некоторого молчания Лаура сказала внезапно осевшим голосом:

– Вы правы. Я должна была предотвратить эту женитьбу. Любым путем. Ширли была очень молода. У нее не было времени разобраться. Да, это я виновата.

Он хмуро сказал:

– Вы позаботитесь о ней?

– Ширли – единственная, кого я люблю.

– Она идет, – предупредил он.

Они смотрели, как Ширли идет к ним по газону.

Он сказал:

– Она ужасно похудела и побледнела. Бедная девочка, моя милая храбрая девочка…

* * *

После ленча Ширли и Ричард прогуливались бок о бок вдоль ручья.

– Генри спит. Мне можно выйти погулять.

– Он знает, что я здесь?

– Я ему не сказала.

– Тебе тяжело приходится?

– Да, пожалуй. Что ни скажи, что ни сделай… Главное, ничем не могу помочь. Это так ужасно.

– Ты не против, что я приехал?

– Нет, если это для того, чтобы проститься.

– Ладно, простимся. Ты теперь никогда не оставишь Генри?

– Да, я его никогда не оставлю.

Он остановился и взял ее за руки.

– Только одно, моя дорогая. Если я тебе понадоблюсь – в любое время ты напиши только одно слово:

«Приходи». И я приду с другого конца земли.

– Милый Ричард.

– А теперь прощай, Ширли.

Он обнял ее. Ее усталое изголодавшееся тело словно ожило, затрепетало. Она принялась целовать его безудержно, отчаянно.

– Я люблю тебя, Ричард, люблю, люблю…

Наконец она прошептала:

– Прощай. Нет, не провожай меня…

Она вырвалась и побежала к дому.

Ричард Уайлдинг сквозь зубы выругался. Он проклинал Генри Глин-Эдвардса и болезнь под названием полиомиелит.

* * *

Болдок был прикован к постели. Более того, при нем были две сиделки, к которым он испытывал отвращение.

Единственным светлым пятном бывали визиты Лауры.

Дежурная сиделка тактично удалялась, и Болдок высказывал Лауре все свои чувства.

Голос его поднимался до душераздирающего фальцета.

– Проклятая хитрюга! «А как мы сегодня себя чувствуем?» Я ей сказал, что здесь только я один, если не считать ухмыляющейся косорылой обезьяны.

– Болди, это очень грубо.

– Ба! Сиделки толстокожие. Им все равно. Поднимут палец и скажут: «Ай-я-яй!» Как бы я хотел сварить эту женщину в кипящем масле!

– Не надо волноваться. Это вам вредно.

– Как там Генри? Все еще задается?

– Да. Генри – просто злой дух. Я стараюсь пожалеть его, но не получается.

– Ох уж эти женщины! Жестокосердые! Разводят сантименты над мертвой птичкой и тверже гвоздей, когда бедный парень прошел через ад.

– Это Ширли проходит через ад. А он – он просто повис на ней.

– Естественно. Зачем еще нужна жена, если на ней нельзя повиснуть в трудные времена?

– Я ужасно боюсь, что она сломается.

Болдок презрительно хрюкнул:

– Только не Ширли. Она выдержит. Она крепкий орешек.

– Она живет в жутком напряжении.

– Еще бы. Нечего было выходить за него замуж.

– Она же не знала, что его разобьет полиомиелит.

– Думаешь, ее бы это остановило? Как я слышал, романтический воздыхатель заявился сюда разыгрывать сцену любовного прощания.

– Болди, как вы все узнаете?

– Не закрываю глаз. Для чего еще сиделки, как не для того, чтобы разузнавать у них о скандалах местного масштаба.

– Это был Ричард Уайлдинг, путешественник.

– О да, во всех отношениях славный малый. Перед войной по глупости женился. На знаменитой проститутке с Пикадилли. После войны сбежал от нее. Думаю, очень страдает, что свалял такого дурака. Уж эти мне идеалисты!

– Он милый, очень милый.

– Любезничаешь с ним?

– Он тот, за кого Ширли следовало бы выйти замуж.

– О, я было подумал, что ты присмотрела его для себя.

Жаль.

– Я никогда не выйду замуж.

– Та-ра-ра-бумбия! – свирепо отозвался Болдок.

* * *

Молодой врач сказал:

– Миссис Глин-Эдвардс, вам нужно уехать. Сменить обстановку, отдохнуть – бот что вам необходимо.

– Но я не могу уехать. – Ширли была возмущена.

– Вы очень истощены и измучены. Предупреждаю вас. – Доктор Грейс заговорил настойчивее:

– Если вы не позаботитесь о себе, вы просто свалитесь.

Ширли засмеялась.

– Со мной все будет хорошо.

Врач в сомнении покачал головой.

– Мистер Глин-Эдвардс очень утомительный пациент.

– Если бы он мог хоть немного смирить себя, – сказала Ширли.

– Да, он совсем не способен терпеть.

– Вы думаете, что я не правильно себя веду? Я раздражаю его?

– Миссис Глин-Эдвардс, вы его предохранительный клапан. Вам тяжело, но вы делаете благородное дело, поверьте.

– Спасибо.

– Продолжайте давать ему снотворное. Доза большая, но ночью ему надо отдыхать, раз он так себя изводит. Только не оставляйте лекарства там, где он может до них дотянуться.

Ширли побледнела.

– Вы же не думаете…

– Нет, нет, нет, – поспешно прервал ее врач. – Он не такой человек, чтобы что-то сделать над собой. Временами он грозится, но это просто истерика. Нет, опасность в том, что спросонья человек может забыть, что уже принял дозу, и повторит. Так что будьте Осторожны.

– Конечно буду.

Она попрощалась и пошла к Генри.

Генри был сильно не в духе.

– Ну и наговорил! «Все идет удовлетворительно! Пожалуй, пациент несколько взвинчен! Не стоит об этом беспокоиться!»

– О Генри. – Ширли устало опустилась в кресло. – Не мог бы ты быть несколько добрее?

– Добрее к тебе?

– Да. Я так устала, так смертельно устала. Хоть изредка – будь добрым.

– Тебе не на что жаловаться. Не ты превратилась в кучку бесполезных костей. У тебя все хорошо.

– Значит, ты считаешь, что у меня все хорошо?

– Врач уговаривал тебя уехать?

– Он сказал, что я должна сменить обстановку и отдохнуть.

– Конечно же ты поедешь?

– Нет, я не поеду.

– Почему бы это?

– Не хочу оставлять тебя.

– Мне наплевать, уедешь ты или нет. Какой от тебя прок?

– Кажется, никакого, – тусклым голосом сказала Ширли.

Генри завертел головой.

– Где мои снотворные таблетки? Вчера ты мне их так и не дала.

– Дала.

– Не дала. Я проснулся, просил, а нянька наврала, что я их уже принимал.

– Принимал. Ты забыл.

– Ты собираешься вечером пойти в викариат?

– Нет, если ты этого не хочешь, – сказала Ширли.

– Ох, уж лучше ступай! А то все будут говорить, какой я негодяй. Я и няньке сказал, чтобы она шла.

– Я останусь.

– Незачем. Со мной будет Лаура. Вот забавно – я никогда не любил Лауру, но в ней есть что-то такое, что успокаивает, когда болен. Какая-то особая сила.

– Да, она такая. Она вселяет силу. Она лучше, чем я. По-моему, я только злю тебя.

– Иногда ты ужасно раздражаешь.

– Генри…

– Да?

– Ничего.

Перед тем как ехать в викариат, она зашла к Генри, и ей показалось, что он спит. Она наклонилась над ним. На глаза навернулись слезы. Она уже повернулась уходить, и тут он схватил ее за рукав.

– Ширли.

– Да, дорогой?

– Ширли, не надо меня ненавидеть.

– Что ты! Как бы я могла тебя ненавидеть?

Он забормотал:

– Ты такая бледная, худая… Я тебя замучил. Ничего не могу с собой поделать.. Я всегда терпеть не мог болезни и боль. На войне я думал, что пусть лучше меня убьют, я не мог понять, как другие переносят ожоги или увечья.

– Я понимаю. Я понимаю…

– Я знаю, я эгоист. Но мне станет лучше – я имею в виду рассудок, а не тело. Мы могли бы с этим ужиться, если ты потерпишь. Только не бросай меня.

– Я тебя никогда не брошу.

– Я люблю тебя, Ширли… Люблю. Всегда любил.

Кроме тебя, для меня никого не было – и не будет. Все это время ты была такой доброй, такой терпеливой. Я знаю, что сам я был сущим дьяволом. Скажи, что ты меня прощаешь.

– Мне нечего прощать. Я тебя люблю.

– Знаешь, радоваться жизни можно, даже если ты калека.

– Мы будем радоваться жизни.

– Не знаю как!

Дрожащим голосом Ширли сказала: