— Нет, Рыжик, дорогой, так не надо…

Голос у нее — я знаю другие слова, но уж будем держаться этого — звучал мило. В нем был мускус, в нем был тембр. Не знаю, откуда взялась эта подружка бандита, но либо она воспитывалась в хорошей семье, либо хватала все на лету. Время от времени, когда оркестр брал передышку, до меня доносилось несколько слов, но из них я уяснил только, что ни она, ни ее буйный кавалер ничего не имеют друг против друга.

Когда она пришла, ресторан был почти пустой. К десяти он наполнился, а десять для клиентов Лароя — время детское. Я стал меньше интересоваться подругой О’Лири, хотя она была мила, и больше — другими соседями. Мне бросилось в глаза, что женщин тут маловато. Я присмотрелся — в самом деле, по сравнению с мужчинами их было чертовски мало. Мужчины — мужчины с крысиными лицами, мужчины с угловатыми лицами, с квадратными челюстями, с отвисшими подбородками, бледные мужчины, сухопарые мужчины, странного вида мужчины, свирепого вида мужчины, обыкновенные мужчины — сидели по двое за столиком, по четыре за столиком, и приходили все новые, а женщин чертовски мало.

Эти люди разговаривали друг с другом так, будто им было не очень интересно, о чем они говорят. Как бы невзначай они окидывали взглядом зал, и глаза их делались особенно безразличными, когда натыкались на О’Лири. И непременно этот безразличный, скучающий взгляд задерживался на О’Лири секунду-другую.

Я снова обратился к О’Лири и Нэнси Риган. Он сидел на стуле чуть прямее, чем прежде, но по-прежнему свободно, без скованности, и, хотя плечи он немного ссутулил, в них тоже не чувствовалось напряжения. Она ему что-то сказала. Он засмеялся и повернул лицо к середине зала — казалось, что он смеется не только ее словам, но и над тем, кто сидит вокруг, чего-то дожидаясь. Смеялся он от души, молодо и беззаботно.

У девушки сделался удивленный вид, как будто этот смех чем-то ее озадачил, потом она продолжила свой рассказ. Не понимает, что сидит на бочке с порохом, решил я. О’Лири же понимал. Каждый его жест, каждый сантиметр его тела будто говорил: я большой, сильный, молодой, лихой и рыжий; когда я понадоблюсь вам, ребята, — я буду тут.

Время текло потихоньку. Несколько пар танцевали. Джин Ларой ходил с выражением хмурого беспокойства на круглом лице. Его кабак был полон посетителей, но лучше бы он был пустым.

Около одиннадцати я встал и поманил Джека Конихана. Он подошел, мы обменялись рукопожатиями, «как делами» и «ничего себе», и он сел за мой столик.

— Что происходит? — спросил он под гром оркестра. — Ничего не вижу, но в воздухе что-то зреет. Или у меня истерика?

— Ничего, скоро начнется. Волки собираются, а ягненок — Рыжий О’Лири. Пожалуй, можно бы найти и понежнее, если бы был выбор. Но эти бандюги, видишь ли, ограбили банк, а когда настал день получки, в конвертах у них оказалось пусто, да и конвертов-то не оказалось. Прошел слух, что Рыжий может знать, как это получилось. Результат мы наблюдаем. Сейчас они ждут, — может, кого-то, а может, когда покрепче наберутся.

— А мы сидим тут, потому что это будет самый ближний стол к мишени, когда начнется пальба? — спросил Джек. — Подсядем прямо к Рыжему? Это еще ближе, а кроме того, мне приглянулась его дама.

— Не спеши, развлечений тебе хватит, — пообещал я. — Мы не хотим, чтобы О’Лири убили. Если будут торговаться с ним благородно, мы не встреваем, но если станут бросать в него предметами, ты и я вызволим его и подругу.

— Славно сказано, мой любезный. — Он улыбнулся побелевшими губами. — Будут конкретные указания или вызволяем просто и без лишней суеты?

— Видишь ту дверь у меня за спиной, справа? Когда начнется буза, я иду туда и открываю ее. Ты удерживаешь подступы — на полдороге. Когда тявкну, сделаешь все, чтобы Рыжий сумел до нее добраться.

— Слушаюсь. — Он оглядел зал, наполненный громилами, облизнул губы и посмотрел на свою руку с сигаретой, дрожащую руку. — Надеюсь, вы не думаете, что я загрустил, — сказал он. — Но я же не такой застарелый убивец, как вы. Естественно, у человека реакция на предстоящую бойню.

— Реакция, слыхали! Да ты ни жив ни мертв от страха. Только бет глупостей, учти. Если будешь ломать тут комедию, я докончу то, что не успеют с тобой сделать эти зверюги. Выполняй что тебе сказано — ничего больше. Если возникнут остроумные идеи, побереги их, потом поделишься.

— Поведение мое будет примерным! — заверил он меня.

Было около полуночи, когда появился тот, кого ждали волки. Беспокойство все явственнее проступало на лицах, и теперь от напускного безразличия не осталось и следа. Ноги и ножки стульев скребли по полу — люди слегка отодвигались от столов. Мышцы пошевеливались, готовили тела к действию. Языки пробегали по губам, глаза с нетерпением смотрели на входную дверь.

В зал вошел Бритва Вэнс. Он вошел один, кивая знакомым налево и направо, высокий и легкий, грациозно неся свое тело в прекрасно скроенном костюме. Лицо с резкими чертами улыбалось самоуверенно. Не торопясь, но и не мешкая он подошел к столу О’Лири. Лица Рыжего я не видел, но мускулы у него на шее напряглись. Девушка сердечно улыбнулась Вэнсу и подала руку. Она сделала это естественно. Она ничего не знала.

Поздоровавшись с Нэнси, Вэнс с улыбкой обратился к рыжему великану — в улыбке было что-то от кота, играющего с мышью.

— Как дела, О’Лири? — спросил он.

— У меня — лучше не надо, — грубовато ответил Рыжий.

Оркестр смолк. Ларой стоял возле входной двери, отирал лоб платком. За столиком справа от меня человек в полосатом костюме — громила с широкой грудью и перебитым носом — тяжело выпускал воздух между золотых зубов и выпученными глазами смотрел на О’Лири, Вэнса и Нэнси. Он ничем не выделялся в этом смысле — очень много людей вели себя точно так же.

Вэнс повернул голову, окликнул официанта:

— Принеси мне стул.

Стул принесли и поставили у свободного края столика, напротив стены. Вэнс сел, лениво развалился, боком к О’Лири; левую руку он закинул за спинку стула, в правой дымилась сигарета. Разместившись так, он начал:

— Ну, Рыжий, что ты можешь мне сказать? — Голос звучал вежливо, но достаточно громко и слышен был за соседними столиками.

— А ничего. — О’Лири даже не пытался говорить приветливо или осторожно.

— Что, денег нет? — Тонкие губы Вэнса еще больше растянулись в улыбке, а в темных глазах возник веселый, хотя и неприятный блеск. — Тебе для меня ничего не передавали?

— Нет! — выразительно сказал О’Лири.

— Ничего себе, — сказал Вэнс. Глаза его блеснули еще веселее и неприятнее. — Вот неблагодарность! Поможешь мне получить, Рыжий?

— Нет.

Мне был противен Рыжий; я с удовольствием бросил бы его в беде. Почему не выдумает какую-нибудь отговорку, чтобы Вэнс хотя бы наполовину поверил? Нет, он будет чваниться своей храбростью, как мальчишка, ему непременно надо устроить представление, хотя достаточно было чуть-чуть пошевелить мозгами. Если бы расправились только с этой орясиной, я бы не возражал.

Но страдать придется и нам с Джеком, а это уже обидно. Мы не можем потерять Рыжего, он для нас слишком ценен. Мы будем спасать осла от награды, причитающейся ему за упрямство, и из нас сделают отбивные. Какая несправедливость!

— Мне задолжали много денег, О’Лири, — с ленивой насмешкой проговорил Вэнс. — И эти деньги мне нужны. — Он затянулся, небрежно выдул дым Рыжему в лицо и продолжал: — Ты знаешь, что в прачечной за одну пижаму берут двадцать шесть центов? Мне нужны деньги.

— Спи в подштанниках, — сказал О’Лири.

Вэнс засмеялся. Нэнси Риган улыбнулась, но смущенно. Она, очевидно, не понимала, в чем дело, но что какое-то дело есть, догадывалась.

О’Лири наклонился вперед и проговорил раздельно, громко, чтобы слушали все желающие:

— Вэнс, у меня для тебя ничего не будет — ни сегодня, ни завтра. И то же самое для остальных, кому интересно. Если ты или они думаете, что я вам должен, — попробуйте получить. Пошел ты к черту, Вэнс! Не нравится — тут у тебя кореша. Зови их!

Ну какой отъявленный идиот! Ни на что, кроме санитарной машины, он не согласен, и меня повезут вместе с ним.

Вэнс зло улыбнулся, блеснув глазами.

— Ты этого хочешь, Рыжий?

О’Лири растопырил широкие плечи, потом опустил.

— Можно и потолковать, — сказал он. — Только отправлю Нэнси. Ты беги, детка. У меня сейчас тут дело.

Она хотела что-то сказать, но с ней заговорил Вэнс. Он говорил легкомысленным тоном и не возражал против ее ухода. Речь его сводилась к тому, что ей будет одиноко без Рыжего. Но он коснулся интимных подробностей этого одиночества.

Правая рука О’Лири лежала на столе. Она переместилась ко рту Вэнса. За это время она успела превратиться в кулак. Удар из такого положения неудобен. Веса в него не вложишь. Действуют только мышцы руки, и не самые сильные. Однако Вэнс улетел со своего стула к соседнему столику.

Стулья в ресторане опустели. Гулянка началась.

— Не зевай, — шепнул я Джеку Конихану и, изо всех сил стараясь сойти за нервного толстячка, что было не так трудно, побежал к задней двери, мимо людей, которые пока еще медленно двигались к О’Лири. Я, наверное, неплохо изобразил спасающегося от неприятностей — никто меня не остановил, и к двери я поспел раньше, чем стая окружила О’Лири. Дверь была закрыта, но не заперта. Я повернулся к залу, с гибкой дубинкой в правой руке и револьвером в левой. Передо мной были люди, но все — спиной ко мне.

О’Лири возвышался перед своим столиком, на его грубом красном лице было выражение отчаянной лихости, и он уже пружинил на носках, оторвав от пола пятки. Между нами, лицом ко мне, стоял Джек Конихан, его рот кривила нервная усмешка, глаза метались от восторга. Вэнс поднялся. С тонких его губ на подбородок стекала кровь. Глаза были холодны. Он смотрел на О’Лири с деловитостью лесоруба, прикидывающего, куда свалить дерево. Шайка Вэнса наблюдала за атаманом.