Агата Кристи - Большая четверка

Дальше все происходило как во сне. Я даже не пытался возражать, решив, что все это тоже входит в планы моего покойного друга.

Высадили меня в указанном месте. Там уже ожидала машина, и вскоре я кружил по дорогам Фландрии. Заночевал в какой-то маленькой гостинице в Брюсселе, а утром следующего дня двинулись дальше. Поля и равнины сменились горами, кое-где появились небольшие леса, и я понял, что мы приближаемся к Арденнам. Неожиданно я вспомнил, как Пуаро однажды рассказывал мне о своем брате, который живет неподалеку от Спа.

До самого города мы не доехали, а, свернув с автострады, долго колесили по холмам, пока не въехали в маленькую деревушку. На одном из склонов примостилась небольшая белая вилла. Возле ее зеленых дверей машина остановилась.

Как только я вылез из машины, дверь виллы отворилась и из нее вышел пожилой слуга в ливрее.

— Мосье капитан Гастингс? — обратился он ко мне по-французски. — Вас ожидают. С вашего позволения, я провожу вас.

Он прошел через холл и открыл дверь в комнату, пропуская меня вперед.

Очутившись внутри, я зажмурился, так как комната выходила на запад и в это время суток вся была залита солнцем. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел в углу какого-то джентльмена, приготовившегося принять меня в свои объятия.

И тут сердце мое забилось… Нет, не может быть!

— Пуаро! — воскликнул я, все еще не веря своим глазам. — Вы ли это? — И я первым кинулся его обнимать, на что никогда бы не решился в иных обстоятельствах.

— Конечно, это я, мой дорогой друг. Убить Эркюля Пуаро не так-то просто.

— Но зачем же вы…

— Военная хитрость, Гастингс. Теперь все готово для отражения атаки.

— Но уж мне-то вы могли сказать?

— Нет, не мог. Если бы я вам сказал, вы не смогли бы так блистательно сыграть вашу роль на моих похоронах. А похороны были грандиозные, и организовали вы их с таким размахом, что даже Большая Четверка наконец успокоилась.

— Но знали бы вы, что я пережил…

— Не считайте меня таким уж бессердечным. Это была ложь во благо. Я мог рисковать своей жизнью, но вашей — никогда. После взрыва, когда вы лежали в беспамятстве, мне в голову пришла отличная идея, и осуществить ее мне помог доктор Риджуэй. Я погибаю, а вы возвращаетесь в Южную Америку, но вы… вы упорно подвергали свою жизнь опасности, потому и пришлось организовывать письмо адвоката, чтобы убедить вас уехать. И вот вы здесь, мой друг, и мы вместе будем ждать момента, когда сможем покончить с Большой Четверкой.

Из нашего убежища в Арденнах мы наблюдали за развитием событий в мире. Все новости мы узнавали из газет, которые доставлялись нам в огромном количестве. Кроме того, каждый день Пуаро получал большой конверт, содержавший, по-видимому, что-то вроде доклада. Этих бумаг он мне не показывал, но по его поведению и выражению лица при чтении я догадывался, насколько хорошо или плохо продвигаются наши дела. Сам Пуаро был настроен по-боевому и ни на минуту не сомневался в успешном исходе битвы.

— Я постоянно боялся, — однажды признался мне он, — за вашу жизнь, Гастингс. Мысль, что вас могут убить в любую минуту, постоянно действовала мне на нервы. А теперь я, слава Богу, спокоен. Если даже они обнаружат, что вместо капитана Гастингса в Южную Америку прибыл кто-то другой — а я не думаю, что они пошлют туда для проверки кого-то, кто знает вас лично, — то решат, что вы снова задумали их обмануть, со свойственным вам хитроумием, и не придадут вашему исчезновению особого значения. В моей же смерти они уверены полностью и не будут больше откладывать осуществление своих гнусных планов.

— А что же дальше? — оживился я.

— А дальше, mon ami, произойдет воскрешение Эркюля Пуаро. Я появляюсь, когда куранты бьют ровно двенадцать часов, спутываю все их карты — и враг повержен! Пусть знают, как тягаться с самим Эркюлем Пуаро!

Я понял, что тщеславие Пуаро абсолютно неискоренимо, и напомнил ему, что уже несколько раз, будучи на сто процентов уверенным в успехе, он проигрывал партию. Но разубедить Пуаро, когда он уже предвкушает победу, — напрасная трата времени.

— Понимаете, друг мой, — продолжал Пуаро, — нам надо проделать нечто вроде карточного фокуса. Знаете какого? Вы берете четыре валета, кладете одного сверху колоды, другого — снизу, а остальных в середину. Потом колода перемешивается, и все валеты опять вместе. Старый фокус «с бородой». Вот я и хочу проделать такой же трюк с Большой Четверкой. Раньше было так: я сражаюсь сначала с одним членом Четверки, потом с другим и никогда — со всеми вместе. Вот я и хочу, чтобы они собрались разом, как четыре валета в колоде, и уничтожу их всех одним ударом.

— А что вы собираетесь предпринять, чтобы они собрались вместе? — спросил я.

— Затаиться в засаде и ждать подходящего момента.

— Но это ожидание может затянуться надолго! — проворчал я.

— Вы, как всегда, нетерпеливы, милый мой Гастингс. Но не огорчайтесь. Это долго не протянется. Теперь их ничто не удерживает. Единственный человек, которого они боялись, — мертв. Они начнут действовать самое большее через три месяца.

Когда он произнес слово «мертв», я вспомнил об Инглесе и его трагической смерти. И еще я вспомнил, что забыл рассказать Пуаро о смерти слуги Инглеса.

Пуаро внимательно выслушал меня.

— Слуга Инглеса? Вы говорите, что этот китаец говорил по-итальянски? Удивительно.

— Поэтому-то я и решил, что его подослала ко мне Большая Четверка.

— Если бы они хотели поймать вас на крючок, Гастингс, то их посланник разговаривал бы не по-итальянски, а на пиджин-инглиш.[38] Нет, это был действительно слуга Инглеса. Вспомните, пожалуйста, подробнее все, что он говорил.

— Прежде всего он несколько раз упомянул о какой-то «Хэнделс Ларго» и произнес слово «каррозза». Это означает «экипаж», не так ли?

— Да. Больше он ничего не сказал?

— Потом, в самом конце, он пробормотал что-то вроде «Кара» и какое-то женское имя «Зиа». Не думаю, что все это имеет отношение к делу.

— Не скажите, друг мой, не скажите. Кара Зиа — это очень важно.

— Но я не вижу…

— Мой дорогой друг, вы, англичане, не слишком сильны в географии.

— При чем тут география? — обиженно спросил я.

— Да, сейчас нам очень бы пригодился мосье Томас Кук,[39] — произнес Пуаро и замолчал, как всегда напустив на себя покров таинственности.

Как я ни был раздосадован но все же заметил, что настроение Пуаро значительно улучшилось, как будто он уяснил что-то для себя чрезвычайно важное.

Дни проходили, приятные, но монотонные. Приятные, потому что на вилле была отличная библиотека, а природа вокруг поражала своим великолепием. Монотонные, потому что меня раздражала вынужденная необходимость сидеть сложа руки, вместо того чтобы действовать, и я поражался терпению Пуаро. Так продолжалось до конца июня, когда истек срок предсказанного Пуаро затишья.

Рано утром к вилле подъехала машина. Это было такое редкое явление в нашей уединенной жизни, что я сразу же поспешил вниз. Войдя в гостиную, я увидел, что Пуаро уже там — разговаривает с каким-то симпатичным малым примерно моего возраста.

— Позвольте представить вам, Гастингс, — сказал Пуаро, — капитана Харвея, одного из самых известных сотрудников Интеллидженс сервис.

— Боюсь, совсем неизвестного, — сказал молодой человек, и все рассмеялись.

— Я бы сказал, хорошо известного определенному кругу лиц. Остальные его друзья и знакомые считают его приятным, но несколько глуповатым молодым человеком, у которого на уме одни фокстроты и… какие теперь еще в моде танцы, а?

Все снова рассмеялись.

— Ну а теперь к делу, — уже серьезно сказал Пуаро. — Вы считаете, капитан, что пора?

— Да, сэр. Вчера в Китае что-то произошло. Границы закрыты, телетайпы не работают, радиостанции тоже — никаких сообщений оттуда не поступает.

— Ли Чан-йен начал действовать. А что остальные?

— Эйб Райленд прибыл в Англию неделю назад, затем уехал на континент.

— А мадам Оливье?

— Вчера покинула Париж.

— Она уехала в Италию?

— В Италию, сэр. Судя по имеющейся у нас информации, оба они направляются в то место, которое вы нам указали. А откуда оно вам известно?

— Это не моя заслуга. Здесь поработал Гастингс. Он очень умный, правда, обычно ему удается это скрыть — из скромности… Так что мы очень ему обязаны.

Харвей с уважением посмотрел в мою сторону, мне стало неловко.

— Тогда в путь! Остальное обсудим в поезде, — сказал Пуаро. Он был бледен от волнения. — Наше время пришло. Вы все подготовили?

— Все, что вы сказали. Правительства Италии, Франции и Англии готовы, по вашему сигналу они выступят одновременно.

— Прямо новая Антанта,[40] — сухо заметил Пуаро. — Я рад, что Дежардо наконец поверил. Ну вот и все. Отправляемся в путь. Собственно, отправляюсь я один. Вы, Гастингс, остаетесь здесь. И не спорьте.

Я, конечно, не согласился, сказав, что мое место всегда рядом с ним, и в конце концов Пуаро уступил.

Когда мы сели в вагон, Пуаро признался мне по секрету, что он очень рад, что я еду с ним.

— У вас, Гастингс, — сказал Пуаро, — будет особая роль. Очень важная. И без вашей помощи у меня может ничего не получиться. Я очень рад, что вы настояли на своем, так как я не мог не предложить вам остаться на вилле.

— А что, это опасно?

— Да, mon ami, это очень опасно.

Прибыв в Париж, мы проехали на Восточный вокзал и опять сели в поезд. Здесь Пуаро объявил, что мы едем в Больцано,[41] в Итальянский Тироль.[42]

Воспользовавшись отсутствием Харвея, я спросил Пуаро, почему он считает, что честь открытия штаб-квартиры Большой Четверки принадлежит мне.