Агата Кристи - Большая Четверка. Загадочный мистер Кин. Тринадцать загадочных случаев

Концерт Йоашбима должен начаться в 22.45 — то есть сейчас. Но в программе значится сначала «Фауст», а потом уже «Пастушья песня» с мощной трелью в конце рефрена, от которого… От которого что?

Тон, полутон, обертон[183]. У него снова закружилась голова. Он ничего в этом не смыслит — зато смыслит Истни. Господи, только бы успеть!..

Такси остановилось. Мистер Саттертуэйт выскочил из машины и с прытью молодого атлета взлетел по каменной лестнице на третий этаж. Квартира оказалась незаперта, и мистер Саттертуэйт толчком распахнул дверь. Его приветствовал голос великого тенора. Текст мистер Саттертуэйт помнил, он слышал «Пастушью песню» раньше — правда, в более традиционном исполнении.

«Эй, пастух, что конь твой шибко так идет?.»

Значит, успел! Он ворвался в гостиную. Джиллиан сидела в высоком кресле у камина.

«Байра Миша дочку замуж отдает

— Я скачу на свадьбу поскорей…»

Кажется, она приняла его за сумасшедшего. Он схватил ее за руку и, крикнув что-то нечленораздельное, вытащил, точнее сказать, выволок ее из квартиры на лестничную площадку.

«Я скачу на свадьбу поскорей,

Э-гей!..»

Роскошная верхняя нота прозвучала чисто, сильно, в полный голос — любой исполнитель о таком мог только мечтать. И одновременно с нею раздался еще один звук — нежный звон разбившегося стекла.

В приоткрытую дверь квартиры прошмыгнула бездомная кошка. Джиллиан двинулась было за ней, но мистер Саттертуэйт удержал ее за руку, бормоча при этом что-то не очень вразумительное.

— Нет-нет — это смертельно! Никакого запаха — вы даже ничего не почувствуете. Один вдох — и все кончено… До сих пор точно не изучено, насколько смертоносно его воздействие. Ничего подобного в практике еще не было…

Он повторял слева, слышанные сегодня за ужином от Филипа Истни.

Ничего не понимая, Джиллиан уставилась на него.

Филип Истни проверил время по карманным часам. Половина двенадцатого. Вот уже три четверти часа он выхаживал взад-вперед по набережной. Он взглянул на Темзу и, снова обернувшись, увидел перед собою лицо своего давешнего соседа по ресторанному столику.

— Надо же, — рассмеялся он. — Судьба прямо-таки сталкивает нас сегодня!

— Можете считать это судьбой, если угодно, — сказал мистер Саттертуэйт.

Филип Истни взглянул на него повнимательней, и выражение лица его изменилось.

Что такое? — тихо спросил он.

— Я только что от мисс Уэст, — прямо сказал мистер Саттертуэйт.

— Что такое? — тихо, смертельно тихо повторил тот же голос.

— Мы с ней вынесли из квартиры дохлую кошку.

Некоторое время оба молчали, потом Истни спросил:

— Кто вы?

Настала очередь мистера Саттертуэйта говорить, и он рассказал все от начала до конца.

— Как видите, я успел, — закончил он. Потом, помолчав немного, мягко спросил: — Хотите что-нибудь сказать?

Он ожидал, что сейчас последует взрыв чувств, что начнутся страстные оправдания. Но он ошибся.

— Нет, — тихо сказал Филип Истни и, развернувшись, ушел прочь.

Мистер Саттертуэйт смотрел ему вслед, пока его фигура не скрылась во мраке. Он испытывал невольное уважение к Истни, как художник к художнику, как вечный воздыхатель к истинному влюбленному, как простой смертный к гению.

Наконец, выйдя из оцепенения, он двинулся в ту же сторону, что и Истни. От реки начал подниматься туман. Встретившийся на набережной полицейский оглядел мистера Саттертуэйта весьма подозрительно.

— Вы тут только что всплеска не слыхали? — спросил полицейский.

— Нет, — сказал мистер Саттертуэйт.

Полицейский внимательно вглядывался в речную гладь.

— Видно, опять кто-то в воду сиганул, — мрачно буркнул он. — Ну, народ! Топятся и топятся.

— Возможно, у них есть на то свои причины, — предположил мистер Саттертуэйт.

— Да какие причины? В основном деньги, — сказал полицейский. — Иногда, правда, женщины, — добавил он, поворачиваясь. — Они, может, сами и не виноваты — просто от некоторых женщин кругом одни неприятности.

— Да, бывают такие женщины, — согласился мистер Саттертуэйт.

Когда полицейский ушел, он присел на окутанную туманом скамью и задумался: может, и Троянская Елена была самая обыкновенная женщина, которой — на счастье или на беду — боги даровали прекрасное лицо?

Щурясь на солнышко, мистер Саттертуэйт не спеша шагал по Бонд-стрит[184]. Он был, как всегда, тщательно и с большим вкусом одет и в данный момент направлялся в Харчестерскую галерею, на выставку картин некоего Фрэнка Бристоу. Этот новый, доселе не известный художник стал вдруг стремительно входить в моду, и мистер Саттертуэйт, будучи истинным ценителем искусства, не мог такое пропустить.

В галерее его сразу же узнали и встретили с улыбкой, как самого дорогого гостя.

— Доброе утро, мистер Саттертуэйт! Мы не сомневались, что вы скоро к нам пожалуете! Вы знакомы с работами Бристоу? Прекрасный художник! Уникальный, в некотором роде.

Купив каталог, мистер Саттертуэйт миновал арочный вход и оказался в длинном зале, где были развешаны работы художника. То были акварели, но выполненные в такой необычной манере, что напоминали скорее цветные гравюры. Мистер Саттертуэйт не спеша обходил зал, внимательно и в целом одобрительно разглядывая картины, и думал, что молодой человек, пожалуй, заслуживает признания. В его картинах, весьма своеобразных, чувствовался верный глаз и в то же время прекрасная техника. Мистер Саттертуэйт задержался перед небольшим шедевром, на котором был изображен Вестминстерский мост[185], запруженный автобусами, трамваями и снующими туда-сюда пешеходами. Маленькая, но какая превосходная вещица! Кстати, и название довольно удачное: «Муравейник». И вдруг, пройдя немного дальше, он судорожно сглотнул и застыл на месте, не в силах отвести взгляд от картины.

Картина называлась «Мертвый Арлекин». На переднем плане был мраморный пол, выложенный черными и белыми квадратами. Посреди пола, широко раскинув руки, лежал Арлекин в черно-красном лоскутном костюме. Арлекин лежал на спине, над ним светилось окно, и за окном на фоне заката вырисовывалась фигура как будто того же самого Арлекина, который глядел на распростертое тело.

Картина взволновала мистера Саттертуэйта по двум причинам. Во-первых, он узнал — или ему показалось, что узнал, — лицо изображенного на ней человека. Арлекин имел явное сходство с неким мистером Кином — знакомым мистера Саттертуэйта, с которым они уже не раз сталкивались при весьма загадочных обстоятельствах.

— Не может быть, чтобы я ошибся, — пробормотал он. — Но, в таком случае, что бы это могло означать?..

Ибо мистер Саттертуэйт успел убедиться, что каждое явление мистера Кина непременно что-нибудь означало.

Как уже говорилось, была и вторая причина, по которой картина заинтересовала мистера Саттертуэйта: он узнал место, где лежал мертвый Арлекин.

— Террасная зала в Чарнли, — сказал себе мистер Саттертуэйт. — Любопытно, любопытно!..

Он еще раз внимательно взглянул на картину, пытаясь разгадать замысел художника. Один Арлекин лежит на полу, другой заглядывает в окно… А может, за окном вовсе не другой, а тот же самый Арлекин? Он медленно двинулся дальше, рассеянно скользя взглядом по картинам, но не видя их, потому что мысль его все еще была прикована к поразившему его сюжету. Жизнь, еще сегодня утром казавшаяся ему несколько поблекшей, вдруг заиграла новыми красками. Он точно знал, что он на пороге необыкновенных и волнующих событий. Развернувшись, он прошагал прямо к столу мистера Кобба, смотрителя галереи, которого знал много лет.

— Хочу приобрести номер тридцать девятый, — сказал он, — если, конечно, картина еще не продана.

Мистер Кобб заглянул в свой журнал.

— Это украшение зала, — шепнул он. — Настоящая жемчужина… Нет, пока еще не куплена! — Он назвал цену. — Прекрасное капиталовложение, мистер Саттертуэйт! Через год вам пришлось бы выложить за нее втрое больше.

— Ну-ну, вы всегда так говорите! — улыбаясь, отвечал мистер Саттертуэйт.

— А разве я хоть раз слукавил? — притворно возмутился мистер Кобб. — Готов поручиться: вздумай вы хоть завтра распродавать свою коллекцию, среди всех ваших картин не отыщется ни одной, за которую вы выручили бы меньше, чем заплатили!

— Я беру эту вещь, — сказал мистер Саттертуэйт. — Пожалуй, я сразу выпишу чек.

— Вы не пожалеете! Мы верим в Бристоу.

— Он молод?

— По-моему, лет двадцать семь — двадцать восемь.

— Интересно было бы с ним познакомиться, — сказал мистер Саттертуэйт. — Хорошо, если бы он как-нибудь зашел ко мне поужинать.

— Если хотите, могу дать его адрес. Думаю, он не упустит случая: вы ведь в среде художников человек известный.

— Вы преувеличиваете, — улыбнулся мистер Саттертуэйт и собирался уже отойти, но Кобб его удержал.

— Да вот и он сам! Сейчас я вас познакомлю.

Он встал из-за стола, и они вместе с мистером Саттертуэйтом подошли к рослому, неуклюжему молодому человеку, который, подперев стену, стоял в стороне и взирал оттуда на мир с видом грозным и неприступным.

После формального представления мистер Саттертуэйт, как положено, произнес маленькую речь.

— Я только что имел удовольствие приобрести одну из ваших работ — «Мертвого Арлекина»…

— Ну, на «Арлекине» вы не прогадаете, — не слишком любезно отозвался мистер Бристоу. — Отличная вещь, хоть и не пристало автору себя расхваливать.

— Вещь безусловно отличная, — согласился мистер Саттертуэйт. — Меня очень заинтересовали ваши работы, мистер Бристоу. Я бы назвал их необычайно зрелыми для столь молодого человека. Не откажете ли вы мне в любезности как-нибудь у меня отужинать? Может быть, вы свободны сегодня вечером?