— Я сукиного сына в должности понижу, — сказал Дегармо убийственно ровным тоном. — Только и знают, что трепаться. Пропади они пропадом, пустоголовые идиоты!

— Значит, тут один треп? — спросил я.

— О чем вы? — Дегармо посмотрел на сигарету.

— О том, что Олмор убил жену и благодаря связям замял дело.

Дегармо встал, подошел и наклонился надо мной:

— Ну-ка, повтори, что сказал, — мягко попросил он. Я повторил.

Он ударил меня по щеке открытой ладонью. Голова у меня мотнулась, лицо сделалось большим и горячим.

— Повтори еще раз, — сказал он.

Я повторил. Он размахнулся, и голова у меня мотнулась снова.

— Еще разок.

— Нет уж. На третий раз мне может повезти, и вы промахнетесь. — Я поднял руку и потер лицо.

Он стоял надо мной, оскалив зубы, со звериным блеском в очень голубых глазах.

— Теперь будешь знать, как надо говорить с полицейским. В следующий раз отведаешь чего похлеще.

Я крепко сжал губы и потер щеку.

— И еще — только сунь свой длинный нос в наши дела, — сказал он, — очнешься ночью на помойке среди кошек.

Я не сказал ни слова. Дегармо, тяжело дыша, вернулся на свое место и сел. Я бросил тереть щеку и, вытянув руку, пошевелил пальцами, чтобы снять напряжение.

— Я все запомню, — сказал я. — И первое, и второе.

21

Когда я вернулся в Голливуд к себе в контору, начинало смеркаться. Здание уже опустело. В коридорах была тишина, двери стояли нараспашку, и уборщицы возились в кабинетах с пылесосами, швабрами и тряпками.

Я отпер свою дверь, подобрал конверт, который валялся под прорезью для почты, и, не читая, бросил на стол. Потом открыл окна и, принюхиваясь к теплому запаху еды, поднимающемуся из вентиляции соседнего кафе, уставился на ранние неоновые огни.

Сняв пиджак и галстук, я сел за стол, вынул из ящика бутылку со стаканом и хлебнул виски. Лучше мне от спиртного не стало. Я хлебнул еще раз — с тем же результатом.

К этому времени Уэббер, видимо, уже встретился с Кингсли. Кристл объявили в розыск или вот-вот объявят. Дело представляется им проще пареной репы: скверная история между двумя довольно скверными людьми — слишком много любви, слишком много алкоголя, слишком много постели, а в результате — дикая ненависть, кровожадные инстинкты, смерть.

Нет, чересчур уж все это просто, подумал я.

Я взял конверт и раскрыл его. Марки на нем не было. Письмо гласило:

Мистер Марло!

Родители Флоренс Олмор, мистер и миссис Юстас Грейсон, проживают но адресу: Саут, Оксфорд-авеню, 640, здание «Россмор Армс». Я проверила и по телефону. Их номер есть в справочнике.

Ваша Адриана Фромсет

Такой же изящный почерк, как и рука, которая водила пером. Я отложил письмо в сторону и сделал еще глоток. Злость стала проходить. Я подвигал туда-сюда вещи на столе. Собственные руки казались мне опухшими, горячими, неловкими. Проведя пальцем по углу стола, я посмотрел на прочерченную в пыли полоску, посмотрел на грязный палец, вытер его, посмотрел на часы, на стену и уставился в никуда.

Убрав бутылку, я сполоснул под краном стакан, вымыл руки и побрызгал холодной водой на лицо. В зеркале было видно, что краснота на левой щеке исчезла, но лицо все же припухло. Совсем немного припухло, но меня заколотило снова. Я причесался, разглядывая седину в волосах. Ее становилось все больше. Лицо выглядело каким-то нездоровым. Мне оно не понравилось.

Я вернулся к столу, перечел письмо мисс Фромсет, расправил его на стекле, понюхал, снова расправил, сложил и убрал в карман пиджака.

Я сидел очень тихо, слушая, как успокаивается за открытыми окнами вечер. И постепенно я успокоился тоже.

22

«Россмор Армс» оказалось мрачноватым, из бурого кирпича зданием, охватывающим крыльями огромный двор. В обитом плюшем вестибюле было тихо, стояли кадки с деревцами, а в огромной, похожей на собачью конуру клетке скучала канарейка. Пахло половиками, пылью и увядшими гардениями.

Грейсоны жили в левом крыле на пятом этаже. Они оба сидели в старомодной, тесно заставленной комнате: пузатая мебель двадцатилетней давности, бронзовые дверные ручки в форме яйца, огромное зеркало в позолоченной раме, мраморный стол у окна и темно-красные плюшевые портьеры. Пахло табачным дымом, а еще мой нюх уловил, что на обед хозяева ели бараньи котлеты со спаржей.

Жена Грейсона оказалась пухлой старушкой с вьющимися седыми волосами и светло-голубыми глазами. Теперь они выцвели и выглядели чуть выпуклыми за стеклами очков. Скрестив толстые лодыжки, еле-еле доставая ногами до пола, она сидела с большой корзинкой для шитья на коленях и штопала носки.

Сам Грейсон был высокий, с узкими сутулыми плечами, желтоватым лицом, густыми бровями и почти без подбородка. Верхняя часть его лица намекала на решительность, нижняя с ней как бы прощалась. Нацепив двухфокусные очки, он с недовольным видом читая вечернюю газету. Я успел посмотреть о нем в городском справочнике. Он там значился бухгалтером, да и выглядел бухгалтером на все сто процентов. Даже пальцы были в чернилах, а из кармана жилетки торчало четыре карандаша.

Он раз семь прочел мое удостоверение, оглядел меня с ног до головы и медленно спросил:

— По какому делу вы пришли к нам, мистер Марло?

— Меня интересует человек по имени Давери. Он живет через дорогу от доктора Олмора. Ваша дочь была за Олмором замужем. А Лавери как раз тот, кто нашел ее в ту ночь, когда… когда она… умерла.

Я специально запнулся на последнем слове, и они замерли, словно охотничьи собаки над дичью. Грейсон посмотрел на жену, она отрицательно помотала головой.

— Мы бы не хотели говорить на эту тему, — сказал он сразу. — Она причиняет нам боль.

Я помолчал, грустно посмотрел на них и сказал:

— Не могу вас осуждать, тем более заставлять. Мне бы только связаться с человеком, которого вы наняли тогда для расследования.

Они снова посмотрели друг на друга. На этот раз миссис Грейсон головой не мотала.

— Зачем он вам? — спросил Грейсон.

— Сейчас я вам кое-что расскажу.

Не упоминая имени Кингсли, я рассказал им, какое вел дело. Рассказал и про вчерашний инцидент у дома Олмора. Они опять замерли.

— Если я правильно понял, — резко сказал Грейсон, — с мистером Олмором вы не знакомы, и ваши пути не пересекались, но он, тем не менее, вызвал полицейского лейтенанта только потому, что вы стояли у его дома. Так?

— Да. Стоял там около часа. Вернее, стояла моя машина.

— Очень странно, — сказал Грейсон.

— Доктор явно нервничал, — сказал я. — А Дегармо спросил, не наняли ли меня ее родители — имея в виду вас. Такое ощущение, что Олмор не чувствует себя в безопасности.

— В безопасности от чего? — спросил он, не глядя на меня. Он неторопливо разжег трубку, потом концом большого металлического карандаша утрамбовал табак и снова разжег.

Я пожал плечами и не ответил, Он кинул на меня быстрый взгляд и отвернулся. Миссис Грейсон не поднимала глаз, но ноздри у нее раздувались.

— Как он узнал, кто вы такой? — внезапно спросил Грейсон.

— Записал номер машины, позвонил в автоклуб, а потом посмотрел в справочнике. Во всяком случае, я бы поступил именно так, да и он сделал то же, судя по тому, что я видел через окно.

— Значит, полиция работает на него, — сказал Грейсон.

— Не обязательно. Они могли просто допустить ошибку, а теперь не хотят, чтобы это всплыло.

— Ошибку?! — он визгливо хохотнул.

— Ладно, — сказал я. — Хоть тема и больная, но немного свежего воздуха ей не помешает. Вы же считали, что Олмор убил вашу дочь. Не так ли? Поэтому и наняли ищейку… я хочу сказать — детектива.

Миссис Грейсон подняла на меня острые глазки, потом опустила голову и свернула заштопанные носки. Грейсон молчал.

— У вас были против него улики? Или доктор просто вам не по душе? — спросил я.

— Были, — горько заметил Грейсон и продолжал внезапно четким голосом, словно наконец решился выложить все начистоту. — Должны были быть. Нам о них говорили. Но достать их не удалось. Полиция об этом позаботилась.

— Я слышал, они посадили этого человека за вождение машины в пьяном виде. Верно?

— Верно.

— Он вам успел сказать, что знал?

— Нет.

— Мне это не нравится, — сказал я. — Похоже, что он сам не решил, предоставить улики вам или прижать с их помощью доктора.

Грейсон снова посмотрел на жену. Она тихо сказала:

— Мистер Талли произвел на меня хорошее впечатление. Маленький, спокойный, скромный. Я, конечно, понимаю, что могла ошибиться.

— Значит, его зовут Талли, — сказал я. — Среди прочего я надеялся узнать у вас и это имя.

— А что еще вы надеялись узнать? — спросил Грейсон.

— Как найти Талли и… что заронило в вас подозрения. Иначе вы бы его не наняли.

Губы Грейсона тронула вымученная улыбка. Длинным желтым пальцем он поскреб свой скошенный подбородок.

— Наркотики, — сказала миссис Грейсон.

— Именно, — тут же зачастил Грейсон, словно единственное слово жены дало ему зеленый свет. — Доктор специализируется на наркотиках. Нам рассказала об этом дочь. Кстати, в его присутствии. Ему это очень не понравилось.

— Что вы имеете в виду под специализацией на наркотиках, мистер Грейсон?

— Он лечит в основном людей, которые от разгула и пьянства находятся на грани нервного срыва. Им постоянно подавай успокаивающее. Наступает пора, когда добросовестный врач должен прекратить уколы и отправить человека в больницу. Но Олмор этого не делает. Пока пациент жив, не окончательно сошел с ума и платит деньги, он его колет, а если тот станет тяжелым наркоманом, это доктора не тревожит. Занятие, конечно, уголовно наказуемое, но очень прибыльное.