— С Митчеллом связана какая-то история, и отель не хочет, чтобы она вышла наружу. Что-то для последних вечерних газет.

— Вроде чего?

— Вроде убийства и самоубийства. Это я говорю только к примеру. Вы заметили, что названия большого отеля редко упоминаются в газете, если гость выбрасывается из окна? Это всегда «отель в центре города», или «хорошо известный отель», или «крупный отель», или вроде этого. А если это отель высокого класса, то в его фойе никогда не увидите полицию, что бы ни происходило в номерах.

Он отвел взгляд в сторону, я тоже повернул голову. Игроки в канасту расходились. Марго Уэст двинулась в бар с одним из мужчин; ее мундштук торчал как бушприт.

— Ну?

— Ага, — сказал я, рассчитывая варианты вслух, — если Митчелл сохранил за собой свой номер такой-то…

— 418-й, — спокойно вставил Кларендон. — С видом на море. Четырнадцать долларов в день. В сезон — восемнадцать долларов.

— Не слишком дешево для человека с бензином на нуле. Но, скажем, он сохранил за собой номер. Значит, он просто уехал на несколько дней. Вывел машину, положил багаж в семь утра. Самое время для отъезда, учитывая, что вчера вечером он был пьян как свинья.

Кларендон откинулся, и его руки в перчатках повисли. Я понял, что усталость начинает одолевать его.

— Но тогда отель предпочел бы убедить вас, что Митчелл съехал с концами? Тогда вам придется искать его в другом месте. Если вы его и впрямь ищете. — Я встретил его выцветший взор. Он ухмыльнулся. — Меня вы не убедили, мистер Марло. Я болтаю и болтаю, но не потому, что мне нравится звук собственного голоса. Я его все равно не слышу. Разговаривая, я получаю возможность изучить своего собеседника, не нарушая правил хорошего тона. Я изучил вас. Моя, так сказать, интуиция подсказывает, что ваш интерес к Митчеллу носит косвенный характер, иначе вы бы не выражали его столь прямо.

— Угу. Может быть, — сказал я. Тут было самое место для абзаца изысканной прозы. Генри Кларендон IV не растерялся бы на моем месте. Но мне больше нечего было сказать.

— Ну идите, играйте, — сказал он. — Я устал. Пойду в номер и прилягу. Приятно было познакомиться, мистер Марло. — Он медленно поднялся на ноги и выпрямился, опираясь на трость. Это потребовало усилий. Я стоял рядом с ним.

— Я избегаю рукопожатий, — сказал он, — мои руки болезненны и безобразны. Поэтому я ношу перчатки. Спокойной ночи. Если я вас больше не увижу — всего доброго.

Он ушел, медленно вышагивая и высоко держа голову. Я увидел, что и идти ему не просто. Он преодолел одну за другой две ступени к арке, с продолжительным отдыхом на первой ступеньке. При ходьбе он припадал на правую ногу, тяжело опираясь на трость. Он прошел арку и пошел к лифту. Я решил, что Генри Кларендон IV был довольно дошлым стариканом.

Я зашагал к бару.

Марго Уэст сидела в тени с одним из игроков в канасту. Официант ставил перед ними коктейли. Я не очень заинтересовался ими, потому что чуть дальше, за столиком, отделенным перегородкой, сидела более известная мне особа. В одиночестве.

Костюм на ней был тот же, но она сняла ленту со лба и распустила волосы. Я присел. Официант подошел и принял мой заказ. Он ушел. Откуда-то доносилась тихая музыка.

Она чуть улыбнулась.

— Извини, я вышла из себя, — сказала она.

— Оставь. Я это заслужил.

— Ты меня искал?

— Не то чтобы специально.

— А ты… Ах, я забыла, — она достала сумочку и положила себе на колени. Она порылась в ней и что-то протянула мне. Это была чековая книжка. — Я обещала.

— Нет.

— Возьми, дурак! Я не хочу, чтоб официант увидел.

Я взял книжку и положил в карман. Я сунул руку в нагрудный карман и вынул маленькую квитанционную книжку. Вставил копирку и написал: «Получено от мисс Бетти Мэйфилд, «Каса дель Пониенте», Эсмеральда, Калифорния, сумма 5000 долларов в дорожных чеках «Америкэн Экспресс» по 100 долларов каждый, подписаны владельцем. Эти чеки остаются собственностью мисс Мэйфилд и будут возвращены ей по требованию, пока стороны не договорятся о гонораре и пока я, нижеподписавшийся, не возьму на себя охрану ее интересов».

Я подписал эту абракадабру и протянул ей книжку.

— Прочти и подпишись в нижнем левом углу. — Она взяла ее и приблизила к лампе.

— Ты меня утомляешь, — сказала она. — Чего ты хочешь этим добиться?

— Я хочу показать, что я не жулик и что ты это понимаешь.

Она взяла перо, которое я протянул ей, подписала и отдала обратно. Я вырвал оригинал квитанции и протянул ей, затем спрятал книжку.

Подошел официант и поставил мой бокал. Он не ждал, чтобы я заплатил.

Бетти покачала головой. Он ушел.

— Почему ты не спросишь, нашел ли я Ларри?

— Хорошо. Нашли ли вы Ларри, мистер Марло?

— Нет. Он смылся из отеля. У него была комната на четвертом этаже с той же самой стороны, что и твой номер. Должно быть, прямо под твоим номером. Он собрал девять чемоданов и уехал в своем «бьюике». Местный соглядатай по имени Явонен — он именует себя заместителем директора, «выполняющим оперативные функции», — убежден, что Митчелл заплатил по счету и даже за неделю вперед за свой номер. Его ничто не беспокоит. Ему я не понравился, конечно.

— Кому-нибудь ты понравился?

— Тебе — на пять тысяч долларов.

— Ах, ты и впрямь идиот. Ты думаешь, Митчелл вернется?

— Я же сказал, что он заплатил за гостиницу за неделю вперед.

Она спокойно отпила из своего бокала.

— Сказал. Но что это может означать?

— В виде предположения я могу сказать, что по счету платил не он, а кто-то другой, кто-то, кому нужно было время, чтобы управиться — например, с трупом на твоем балконе прошлой ночью. В смысле, если там был труп.

— Перестань!

Она допила свой коктейль, потушила сигарету, встала и оставила счет мне. Я расплатился и вышел. В вестибюле, подчиняясь какому-то предчувствию, я увидел Гобла, входившего в кабинку лифта с озабоченным выражением лица. Он повернулся и заметил мой взгляд, но виду не подал. Лифт пошел вверх.

Я вышел к машине и поехал обратно в «Ранчо Дескансадо». Лег на диван и уснул. Это был утомительный день. Может, если я отдохну, то пойму, что, собственно, я делаю в Эсмеральде.

Глава 17

Часом позже я припарковался перед скобяной лавкой. Это была не единственная скобяная лавка в Эсмеральде, но только она выходила фасадом в переулок с громким названием аллея Полтона. Я пошел на восток, считая магазины. Их было семь, все блестели витринами в металлических рамках. На углу был магазин одежды, с манекенами в витрине, косынками, перчатками и украшениями. Цены указаны не были. Я свернул за угол и пошел на юг. Вдоль тротуара росли массивные эвкалипты с толстыми стволами, совсем не похожие на высокие и стройные деревья вокруг Лос-Анджелеса. В конце аллеи Полтона был гараж. Я шел вдоль его стены, глядя на сломанные ящики, картонки, мусорные бачки, пустые стоянки для машин. Я считал дома. Это было легко. Вопросов задавать не приходилось. Свет горел в маленьком окошке лачуги, которая когда-то, давным-давно, была простым и добротным домом одного из первых обитателей Эсмеральды. Деревянное крыльцо со сломанными перилами. Когда-то его покрасили, но это было давно, еще до появления магазинов. Когда-то, может, тут был и садик. Парадная дверь была грязно-горчичного цвета. Окно было плотно закрыто. Его, по-моему, никогда не мыли. За ним висели обломки старых жалюзи. В крыльце было когда-то две ступени, но лишь на одну можно было ступить. За хижиной, вплотную к скобяной лавке, был, по всей видимости, сортир. Я видел, что сквозь шаткую стенку этого сооружения входил водопровод. Домовладелец благоустраивает свои владения. Трущоба на одного.

Я переступил через сломанную ступеньку и постучал в дверь. Звонка не было. Никто не ответил. Я взялся за ручку. Дверь не была заперта. Я толкнул ее и вошел. У меня было предчувствие, что я найду там что-то очень неприятное.

Лампочка светила в обгоревшем и искривившемся колпаке с порванным абажуром. Диван был покрыт старым одеялом. Старое кресло из тростника, качалка, стол, покрытый засаленной клеенкой. На столе рядом с чашкой кофе лежала местная газета на испанском языке «Эль Диарио», блюдечко с окурками, грязная тарелка, маленький транзистор, передававший музыку. Я выключил его.

Тишина упала, как перина. Затем из-за полуоткрытых дверей раздалось тиканье будильника, затем звон цепочки, шелест крыльев и надтреснутый голос сказал быстро: «Quieu es? Quieu es? Quieu es?»[5] За ним последовало сердитое бормотание. Затем вновь тишина.

Из большой клетки в углу на меня глядел круглый, сердитый глаз попугая.

Он крутился на насесте.

— Амиго, — сказал я.

Попугай разразился безумным хохотом.

— А ну не кипятись, братишка, — сказал я.

Попугай перебрался на другой конец насеста, клюнул из белой чашки и пренебрежительно стряхнул овсинки с клюва. В другой чашке была вода.

— У тебя, видно, нет жилищной проблемы, — сказал я. Попугай уставился на меня и фыркнул. Он наклонил голову и уставился на меня другим глазом.

— Necio! — заорал он. — Fuera![6] Где-то капала вода из протекающего крана. Часы тикали. Попутай передразнивал их. Я сказал:

— Попка-дурак.

— Hijo de la chingada[7], — ответил попугай.

Я фыркнул на него и толкнул полуоткрытую дверь в местный вариант кухни.

Линолеум на полу перед умывальником был протерт до досок. Ржавая газовая плита с тремя горелками, открытая полка с несколькими тарелками и будильником. Титан старинного типа для горячей воды в углу, из тех, что взрываются, потому что у них нет предохранительного клапана. Узкая задняя дверь была заперта, и ключ торчал из скважины. Единственное окно было закрыто. Лампочка свисала с потолка. Потолок над ней потрескался и был весь в подтеках. За моей спиной попугай бесцельно крутился на своем насесте и время от времени тоскливо урчал со скуки.