— Киммель убедился, что меня нельзя трогать, мистер Стак­хаус. Вам тоже не мешало бы в этом убедиться.

На худых щеках Корби выступил румянец. Он передернул плечами, поправляя одежду, затем снял пальто и бросил на стол.

— Я спросил вас, что будет дальше,— произнес Уолтер.— Или вы готовите мне сюрприз? За кого вы себя принимаете, что скармливаете газетам вранье?

— Ни в одной газете нет ни слова лжи. Есть всего лишь одна возможная неправильность, которая везде фигурирует как непод­твержденный факт, в силу чего и может оказаться неверной.

Удобное словечко, подумал Уолтер,— ^неправильность». Он наблюдал, как Корби, худой и самонадеянный, ходит и ходит вокруг сидящего Киммеля, словно Киммель — попавший в за­падню, но еще живой слон. Голова и лицо у Киммеля были по­крыты потом, хотя в комнате было очень холодно. Уолтер заметил, что Киммель вздрагивает всякий раз, как Корби оказывается перед ним, и внезапно понял, почему Киммель выглядит таким безобразным и голым: он был без очков. Должно быть, Корби задал ему жару, подумал Уолтер, вероятно, работал над ним всю ночь. И это после того, как Киммель так славно потрудился в ре­дакциях! Уолтер еще крепче сжал в карманах кулаки. После каждого обхода вокруг стула Корби бросал на Уолтера взгляд. Затем он неожиданно произнес:

— C вами, Стакхаус, я попробовал сдержанный метод, он не сработал.

— Что это значит — «сдержанный»?

— Не стал сообщать газетчикам все, что мог бы сообщить. Я хотел, чтобы вы сами поняли, насколько глупо утаивать то, про что вы сами знаете, что это правда. Метод не сработал. При­дется прибегнуть к давлению. Сегодняшние газеты — это только начало. У меня безграничные возможности давить на вас!

Корби стоял, расставив ноги, и мрачно смотрел на Уолтера. Одно веко у него подергивалось, что еще усиливало исходящее от него впечатление пьяной сосредоточенности.

— И над вами есть начальство,— сказал Уолтер.— Мне, ви­димо, следует поговорить с капитаном Ройером.

Корби еще сильнее нахмурился.

— Капитан Ройер поддерживает меня целиком и полностью. Он полностью удовлетворен моей работой, и его начальство тоже. За пять недель я сделал то, с чем ньюаркская полиция не могла справиться за два месяца по свежим следам убийства!

Подобное, подумалось Уолтеру, возможно только при Гитле­ре или в стенах сумасшедшего дома.

— Вот и Тони,— Корби указал на молодого человека,— со­гласен с тем, что Киммель мог уйти из кинотеатра сразу после того, как они там встретились, в пять минут девятого. Тони припоми­нает даже, что вечером после кино он хотел зайти к Киммелю, но того не было дома.

— Нет, он не говорил, что хотел,— боязливо возразил Ким­мель каким-то не своим, аденоидным голосом,— он не сказал, что заходил...

— Киммель, от вас за милю разит преступлением! — заорал

Корби; его голое скрипуче отскочил от голых стен. Вы так же виновны, как Стакхаус!

— Не убивал, не убивал! — тупо повтори,rI Киммель, как мо­литву, гнусавым голосом с сильным иностранным акцентом, кото­рого Уолтер не замечал за ним раньше. В страстных отрицаниях Киммеля было нечто жалкое, напоминающее последние судороги тела, в котором не осталось пн одной целой кости.

— Тони знает про связь вашей жены с Эдом Киннардом, он мне сам сказал нынче утром. Он узнал об этом от всех соседей! во­пил Корби в лицо Киммелю. Он знает, что вы могли убить Хелен за это, да и за много меньшее, верно? Ну. убнли?!

Уолтер с ужасом наблюдал эту сцену. Он пытался представить Тони в кресле для свидетелей - смертельно напуганного неум­ного хулигана, чья внешность подсказывает: за деньги или угро­зами от него можно добиться любых показаний. Корби работает грубыми методами, однако добивается результатов. Киммель, казалось, вянет прямо на глазах, плавится, словно гора жира. Он опять повторил высоким голосом:

— Не убивал, не убивал!

Внезапно Корби лягнул ножки стула, на котором сидел Ким­мель, но ему не удалось выбить стул из-под Киммеля, тогда он наклонился и дернул за задние ножки. Киммель скатился со стула и с глухим ударом плюхнулся на пол. Тони привстал, словно соби­рался помочь Киммелю встать, но остался на месте. Корби пихнул Киммеля ногой. Тот медленно поднялся с выдохшимся достоинст­вом раненого слона. Голос Корби не смолкая призывал Киммеля сознаться, вдалбливал, что ему не оправдаться. Уолтер в точности знал, что будет говорить ему Корби, когда придет его очередь: припомнит ему посещения лавки, сделает вид, что безоговорочно верит истории Киммеля о разговоре про убийство и о том, как он потом исповедался Киммелю, притворится, что верит, будто все прочие ей тоже верят, и что Уолтер попал в самое безнадежное положение, какое только можно представить. Уолтер увидел, что Корби, жестикулируя, идет к нему, услышал отрывистые фразы, что он бросал на ходу, словно обращался к огромной аудитории: — ...этот человек! Это он навлек на вас все неприятности, Киммель! Уолтер Стакхаус, эта бестолочь!

— Заткнитесь! — произнес Уолтер.— Вы прекрасно знаете, что я не виновен. Вы говорили об этом раз, говорили два, одному Богу ведомо, сколько раз вы об этом говорили! Но если вы сумеете придумать захватывающую историю, чтобы какой-нибудь тупоум­ный сукин сын из ваших начальников погладил вас за нее по го­ловке, вы будете лгать и передергивать факты тысячекратно, лишь бы уверить всех в истинности своей бредовой теории.

— А вот это — ваша бредовая теория,— парировал Корби, отнюдь не рассердившись.

И Уолтер ему врезал. Удар пришелся под челюсть, перед Уолтером мелькнули в воздухе на фоне белой стены ноги Корби. и вот уже тот лежал на полу, роясь под пиджаком. Корби взял его на мушку и медленно поднялся.

— Еще один такой выпад — и я пущу в вас пулю — преду­предил Корби.

— И останетесь без вожделенного признания,— сказал Уолтер.— Почему вы меня не арестуете? Я же ударил офицера по­лиции!

— Не стану я вас арестовывать, Стакхаус,— окрысился Кор­би.— Это даст вам слишком много преимуществ. Вы такого не заслуживаете.

Корби стоял неподвижно и держал Уолтера на прицеле. Уолтер еще раз внимательно изучил его жесткое небольшое лицо, холод­ные светло-голубые глаза и спросил себя: а что, если Корби и в самом деле считает его убийцей? Считает, решил Уолтер, по той простой причине, что в душе у Корби не осталось и малейшего уголка, где могло бы гнездиться сомнение в его вине, и эту уве­ренность не поколебать, какой бы новый факт ни подвернулся в доказательство его невиновности. Уолтер взглянул на Киммеля: тот смотрел на него совершенно пустыми измученными глазами. Уолтеру неожиданно пришло в голову, что Корби довел Киммеля до безумия. Они оба спятили, и Корби и Киммель, каждый на свой лад. И этот молодой придурок на стуле!

— Либо я арестован, либо ухожу,— произнес Уолтер, повер­нулся и направился к двери.

Корби прыжком перегородил ему дорогу, наставив револьвер.

— Назад,— приказал он, придвинувшись к Уолтеру. На его костистом веснушчатом лбу выступили бисеринки пота, на челюсти, куда пришелся удар, розовело пятно.— Да и куда вам, собственно, идти? Что, по-вашему, ждет вас там, за дверями? Свобода? Да кто станет разговаривать с вами? Кто вам теперь друг?

Уолтер не отступил. Он посмотрел в лицо Корби, напряжен­ное и застывшее, как у безумца, и вспомнил Клару.

— Что вы намерены теперь делать? Угрожать револьвером, чтобы вырвать у меня признание? Я не сознаюсь, даже если вы меня пристрелите.

Неестественное спокойствие, которое приходило к нему всякий раз, как Клара начинала бушевать, пришло и теперь; пистолет внушал ему не больше страха, чем если бы был игрушечным.

— Давайте, стреляйте,— предложил Уолтер.— Заработаете на этом медаль. А уж повышение — это точно.

Корби отер губы тыльной стороной руки.

— Ступайте туда, к Киммслю.

Уолтер повернулся вполоборота, но не сдвинулся с места. Корби приблизился к Ким мелю, продолжая держать Уолтера на прицеле. Уолтер подумал: отсюда нельзя выбраться, потому что Корби — сумасшедший с револьвером.

Свободной рукой Корби потер челюсть.

— Расскажите. Стакхаус, что вы почувствовали, когда утром раскрыли газеты?

Уолтер оставил вопрос без ответа.

— А вот Тони,— Корби махнул револьвером в его сторону,— Тони газеты просветили. Он пришел к выводу, что Киммель впол­не мог и убить жену, так же, как вы убили свою.

— Просветился, начитавшись газет? — рассмеялся Уолтер.

— Да,— ответил Корби.— Киммель думал, что это он вас разо­блачает, но другим концом палка ударила по нему самому. Он продемонстрировал Тони, как все могло произойти. Тони — пар­нишка смышленый, охотно нам помогает,— самодовольно заметил Корби, неспешно направившись к Тони, который весь сжался от страха.

Уолтер засмеялся громче. Откинувшись назад, он разразился хохотом, и тот обрушился на него, отраженный стенами. Он погля­дел на Тони, сидящего все с той же миной испуганного придурка, затем на Киммеля, на лице которого все явственнее проступала обида, словно он воспринимал этот смех как личное оскорбление. Теперь Уолтеру казалось, что он псих не хуже любого из них, и бе­зумные раскаты собственного смеха заставляли его вновь захо­диться от хохота. Ноги подгибались под ним, и все же частью соз­нания, остававшейся совершенно спокойной, он понимал, что смех идет исключительно от нервов и усталости и что он выставляет себя идиотом и бестолочью. Корби олицетворяет закон ничуть не больше, чем Киммель или Тони, подумал Уолтер, тогда как он правовед, но он перед ними бессилен. Тот беспристрастный судья, которого рисовал себе Уолтер,— невозмутимый седовла­сый мудрец в черной мантии, готовый выслушать его, выслушать до конца и признать невиновным,— такой судья существует толь­ко в его воображении. Никто никогда не выслушает его, ему не пробиться сквозь полчища всяких корби, и никто не поверит в то, что было на самом деле — или чего на самом деле не было.