— И где это тебя вчера так угораздило? — спросил Дик, похлопывая его по спине и стараясь обратить дело в шутку.

Уолтер даже не пытался ответить. Он собирался послать Киммеля к черту, сказать, пусть пакостит, как сумеет, но сейчас у него не было сил сопротивляться. Потная одежда липла к телу. Дик довел его до кожаного дивана в углу, ц, если б не смочен-

ное холодной водой полотенце на лицо, он бы, как казалось ему, мог потерять сознание.

— Ты не думаешь, что отравился птомаином? — спросил Дик.

Уолтер отрицательно покачал головой. Он видел смуглое, с мешками под глазами лицо Кросса, сидящего за своим столом,— тот беспокойно поглядывал через плечо. И ты катись к черту, по­думал Уолтер. Наконец Уолтер поднялся и заявил, что постарается собраться с силами у себя в кабинете.

— Мне очень жаль,— сказал он Кроссу.      

— Мне тоже,— сухо ответил тот.— Ступайте домой, раз плохо себя чувствуете.

Из нижнего ящика своего письменного стола Уолтер извлек бутылку виски и как следует отхлебнул. Ему немного полегчало.

C работы он ушел около половины одиннадцатого.

Без пяти двенадцать он добрался до дома. В доме никого не было. Клавдия обычно уходила в одиннадцать. Уолтер опасался, что Киммель мог позвонить до одиннадцати и поговорить с Клав­дией.

Он прямиком прошел в кабинет и вытащил портативную пишущую машинку. Он старался действовать проворно и четко, хотя все еще чувствовал себя слабо и неуверенно. Письмо он ад­ресовал в административный отдел Колумбийского юридического института. Уолтер сообщал, что открывает в Манхаттане юри­дическое бюро по мелким искам и приглашает в помощники двух-трех студентов-старшекурсников, которые могли бы рабо­тать посменно. Он просил вывесить соответствующее извещение на институтской доске объявлений, с тем чтобы заинтересованные студенты могли с ним связаться. У него не получилось все это гладко изложить с первого раза, поэтому пришлось перепечатать письмо.

В разгар работы зазвонил телефон.

Уолтер поднял трубку в холле.

— Здравствуйте, мистер Стакхаус,— произнес голос Киммеля.

— Ответ все тот же — нет.

— Вы совершаете большую ошибку.

— Я поговорил с Корби,— сказал Уолтер.— Если вы что-ни­будь прибавите к моему рассказу, Корби вам не поверит.

— Меня не интересует, что вы там рассказали Корби. Меня интересует то, что я сам расскажу газетчикам. Вас это тоже долж­но интересовать.

За абсолютной невозмутимостью Киммеля Уолтер различил злобу на то, что дело не выгорело.

— Они вам не поверят. И не станут печатать.

Киммель оглушительно рассмеялся.

— Напечатают как миленькие каждое слово, если я приму на себя всю ответственность за мое сообщение, что я, разумеется, с удовольствием сделаю. Итак, вы отказываетесь передумать и по­жертвовать всего лишь пятьюдесятью тысячами долларов?

— Отказываюсь.

Киммель замолк, но Уолтер чего-то ждал, держа трубку в руке. Наконец Киммель повесил трубку.

Уолтер вернулся к письму. Даже руки у него ослабели, на ладонях выступил пот, поэтому печатал он очень медленно. Он добавил еще один абзац, чувствуя себя слегка ненормальным, похожим на тех психов, что дают в газеты объявления о продаже поместья, которого у них нет, или покупке яхты, которая им не по карману.

«Я особенно заинтересован в привлечении нескольких серьез­ных студентов, молодых людей из числа тех, кто будет лишен дру­гой возможности приобрести практический опыт в самом начале своей юридической деятельности и готов предпочесть предла­гаемую мной работу более скучным и безликим заданиям, которые им предстоит выполнять, если они поступят в крупные юридические фирмы на должность младшего юриста.

Я был бы весьма благодарен за уведомление о получении на­стоящего письма.

C уважением Уолтер П. Стакхаус».

Он приложил адрес и телефон «Кросса, Мартинсона и Бух­мана», а также адрес новой конторы на Сорок четвертой улице, где они с Диком предположительно должны были обосноваться ко вторнику. Уолтер обсудил с Диком, не пригласить ли им в по­мощь себе для работы в контору пару студентов-юристов, и Дик счел предложение дельным. Теперь же Уолтеру казалось, что он написал это письмо лишь для того, чтобы не остаться в новой конторе совсем одному, будто он уже знал, что при следующей их встрече Дик откажется начинать дело с ним на паях.

Уолтер выпил неразбавленного виски, и ему сразу стало лучше. Он догадался, что целебное действие напитка было чисто пси­хическим. Что ж, если говорить о психике, разве он не решил тогда, вечером в среду, сидя в машине у полицейского участка в Ньюар­ке, что ему уже все равно? А то, что сегодня у него упадок сил, так это случайность, подумал он. Ну, напечатают газеты бе­зумные россказни Киммеля — что из того? Одной ложью станет больше, только всего. Он уже вынес столько вранья: почему он оказался на стоянке автобуса, почему у него была та газетная вырезка, почему он снова ездил в Ньюарк поговорить с Киммелем. Что ж, теперь ему предстоит узнать, почему он в первый раз побывал в лавке у Киммеля, и с этой ложью он тоже как-нибудь спра­вится. Когда свихнувшиеся стражи закона придут за ним — в свое время,— они застанут его погруженным в дела юридического бюро на Сорок четвертой улице. Возможно, он будет один. Он сделал еще один хороший глоток.

Потом он пошел на кухню, нашел в буфете банку томатного супа, открыл и поставил разогреваться. Тишину на кухне наруша­ло только урчание газовой горелки. Уолтер постоял, подождал и принялся расхаживать взад и вперед, чтобы перебить тишину. Тут он услышал наверху шаги Клары и застыл на месте. На мозги вы­пивка тоже подействовала. Он и вправду слышал ее шаги, так яс­но, как если б это была музыкальная фраза,— шесть или семь шагов.

До Уолтера дошло, что он стоит посреди лестницы, уставив­шись в пустой холл. Уж не Клару ли он ожидал там увидеть? Он не помнил, как поднялся по лестнице. Когда он вернулся на кухню, томатный суп кипел и убегал через край банки. Он налил супа в чашку, сел за кухонный стол и начал есть.

Он услышал голос Клары, призрачный обрывистый шепот. Он поднял голову, напрягая слух, и чем сильнее вслушивался, тем отчетливей было впечатление, что он действительно его слышит, хотя и смутно, так что слов не разобрать. Нечто шелестящее, нечто веселое, словно она где-то в доме забавляется с Джеффом. Или так, как она и в самом деле несколько раз обращалась к нему в первые месяцы, когда они только переехали в этот дом. Уолтер знал, что Джефф спит, свернувшись калачиком в кресле в гости­ной. Если бы эти звуки существовали в действительности, уж Джефф-то...

Уолтер встал. Может, он и вправду сходит с ума? А может, все дело — в доме? Он запустил пятерню в волосы, потом тороп­ливо подошел к окну и распахнул его.

Он стоял у окна, пытаясь заставить себя думать, прийти к реше­нию, вспомнить — вспомнить Клару в этих стенах и часы, когда они были счастливы в этом доме, вспомнить, пока еще есть что вспоминать, но прошло несколько безумных мучительных секунд, и он осознал, что вообще ни о чем не думает, а если и чувствует, так одно лишь смятение.

Он подошел к телефону и набрал номер маклерской фирмы «Найтсбридж». До радости и ужаса знакомый номер. Как будто Клара снова жива. Гудки вызова раздавались один за другим, Уолтер понял, что сегодня контора Филпотов закрыта, однако по­ложил трубку лишь где-то на пятнадцатом вызове.

После этого он позвонил миссис Филпот домой. Она оказалась у себя, и он сообщил, что хотел бы немедленно продать дом. Он сказал, что ему не составит труда переехать к понедельнику, а завтра он займется продажей кое-какой мебели. Миссис Филпот заверила, что нет ничего проще: «Найтсбридж» купит дом за двад­цать пять тысяч долларов.

— Надо же, какое совпадение,— заявила она,— завтра к нам приходит агент кое-что оценить, в частности из мебели. Может, мне прийти с ним завтра утром? Вы будете дома часов в две­надцать?

— Буду,— ответил Уолтер.

— Уж в чем, а в оценке мебели и тому подобном я разбира­юсь. Я не позволю вас надуть,— рассмеялась она.

Днем Уолтер начал отбирать вещи, чтобы отдать Клавдии. Отец с Клиффом, подумал Уолтер, может быть, захотят взять какую-нибудь мебель из гостиной. Нужно ответить на письмо брата, оно пришло дней десять тому назад — третье или четвер­тое от Клиффа после смерти Клары,— и в нем было столько брат­ской заботы и свойственного Клиффу застенчивого, скрытого со­чувствия, что оно тронуло Уолтера чуть не до слез. Но он так и не ответил.

Он поднялся наверх и принялся выкладывать на кровать по­стельное белье, но скоро понял, что запутался, и решил подож­дать до вечернего прихода Клавдии, чтобы закончить с ее по­мощью.

Он собрался позвонить Элли, сказать, что продает дом, и уже подошел к телефону, но передумал. Он решил съездить в Бенедикт отправить письмо в институт, сел в машину и поехал в Бене­дикт.

Часы показывали 3.12. Он раздумывал: оставить где-нибудь машину и совершить долгую прогулку в лесу — или вернуться домой и в одиночестве напиться? Элли уже в пути. Она должна была около двух выехать в Корнинг проведать мать, а воз­вратится только завтра. Но в Корнинге, конечно, тоже читают га­зеты. Может быть, Элли прочтет уже сегодня вечером, а завтра уж точно. Интересно, увидит ли он Элли еще раз. Он резко развер­нулся и погнал машину в Нью-Йорк. Он сделает то, что хочется,— дождется в Манхаттане вечерних выпусков. Припаркуется где- нибудь и пойдет бродить по улицам. Ему всегда нравилось гулять по Манхаттану. Никто на него не глядит, никто не обращает вни­мания. Можно остановиться поглазеть в витрину на ряды бле­стящих ножей и ножниц и ощутить себя не более чем парой без­ликих глаз.

Он гулял, бродил и ждал. Заходил в бары выпить рюмку бренди с чашечкой кофе и шел себе дальше. В выпусках, выходящих к де­сяти вечера, не было того, чего он боялся. Час за часом он обду­мывал, не позвонить ли Корби и попросить его остановить Ким- меля; да, проглотить гордость и умолять Корби остановить его. По ходу этого спора с самим собой гордость неожиданно взбры­кивала, и он с высокомерием отчаявшегося человека решал, что ему на все наплевать. Как бы то ни было, но Корби в роли спаси­теля — совершенная дичь. В этом деле он будет на стороне Киммеля. Вернее, станет поддерживать того из них, кто постарается обвинить другого.