Уолтер замолчал, поскольку молодой человек подошел и спро­сил:

— У вас есть что-нибудь по подвесным лодочным моторам?

Киммель вышел из-за стола.

Все получалось не так. Уолтер представлял себе обстоятель­ную беседу с Киммелем, в которой за последним даже было остав­лено право возмущаться, но ему, Уолтеру, полагалось высказать все, что он имел сказать. Теперь, однако, он не мог ничего выска­зать. Когда Киммель вернулся, он решил попробовать сначала.

— Мне тоже безразлично, виновны вы или нет,— тихо про­молвил он.

Киммель, склонившийся над столом — он только что сделал запись в блокноте,— повернулся к Уолтеру.

— А вы как считаете? — спросил он.

Уолтер считал, что Киммель виновен. Так считал Корби. Но держался ли он, как лицо виновное? Уолтер этого не считал.

^— Ну! — спросил в упор Киммель, выпрямляясь и завинчивая колпачок авторучки.— Ваше мнение — это ведь очень важно, не так ли?

— Я считаю, что вы виновны,— ответил Уолтер,— но для меня это не имеет значения.

Если Киммель и растерялся, то лишь на миг.

— То есть как это — не имеет значения?

— В этом все дело. Я вторгся в вашу жизнь. Меня тоже счита­ют виновным. По крайней мере, полиция ведет дознание так, будто считает. Мы с вами в одинаковом положении.

Уолтер замолчал, но ему требовалось сказать кое-что еще. Он ждал, что ответит Киммель.

— Почему вы думаете, что ваша невиновность не должна мне быть безразличной? — спросил тот.

Уолтер не стал отвечать — ему было жизненно важно сказать о другом.

— Мне хочется поблагодарить вас за то, что вы не обязаны были делать. Вы ведь не сообщили Корби, что я был у вас раньше.

— Не стоит благодарности,— отмахнулся Киммель.

— Вам не могло навредить, если б вы рассказали, а вот мне навредило бы, и, может, безнадежно.

— Я еще могу рассказать,— холодно заметил Киммель.

Уолтер сморгнул. Киммель словно плюнул ему в лицо.

— Вы намерены рассказать?

— А какой у меня интерес вас защищать? — спросил Ким­мель, и его низкий голос дрогнул.— Вы понимаете, что вы на меня навлекли?

— Да.

— Вы понимаете, что все это будет тянуться бог знает сколь­ко — и для меня и, вероятно, для вас?

— Да,— ответил Уолтер, хотя на самом деле так не думал. Он отвечал Киммелю, будто маленький мальчик, которого рас­пекают и поучают. Сжав зубы, он решил больше не отвечать Киммелю, но тот прекратил вопросы.

— Вы убили жену? — спросил Уолтер. Он отчетливо видел безобразный рот Киммеля, видел, как в недоверчивой улыбке вздернулся дрожащий уголок толстых губ.

— Думаете, так я вам и выложил, вы, кретин, сующий нос в чужие дела?

— Мне нужно знать,— ответил Уолтер, наклоняясь к нему.— Я хочу сказать, мне безразлично, докажет ли вашу вину полиция. Это меня не интересует. Мне только нужно знать.

И Уолтер посмотрел на Киммеля. Он чувствовал, что Киммель все-таки даст ответ, и что все — его, Уолтера, жизнь и судьба — зависло над пропастью, как огромный камень, и что от ответа Киммеля будет зависеть, обрушится камень или нет.

— Вам безразлично, докажут ли мою вину,— со злостью про­шептал Киммель,— а в то же время каждым своим шагом, в том числе и тем, что вы сейчас здесь, вы ставите меня под удар.

— Вы меня покрыли, и я не собираюсь вас выдавать.

— Ни за что не скажу. Неужели вы думаете, что вам можно хоть что-то доверить? Даже невиновность других?

— Можно. Невиновность — можно,— Уолтер посмотрел Ким­мелю прямо в глаза.

— Я невиновен,— сказал Киммель.

Уолтер не поверил, но понял, что сам Киммель успел убедить себя в собственной невиновности. Об этом говорили и высокомер­ный вид, с каким Киммель выпрямился, и уязвленный вызываю­щий взгляд, брошенный им на собеседника. Это поразило Уол­тера. До него вдруг дошло: ему хочется верить в виновность Киммеля, тогда как логика подсказывает, что тот вполне может быть и невиновным. Последнее приводило Уолтера в ужас.

— И вам это совсем не приходило в голову? — спросил Уолтер.

— Убить жену? — удивленно фыркнул Киммель.— Нет, но вот вам, судя по всему, приходило!

— Не тогда, когда я вырвал заметку,— я сделал это с другой целью. Мне действительно пришло в голову, что вы убили вашу жену. Признаю. Признаюсь и в том, что думал убить свою таким же способом. Но не убил. Вы должны мне поверить.

Уолтер оперся об угол бюро.

— Почему это я должен верить каждому вашему слову?

Уолтер оставил вопрос без ответа.

— Вы вините меня в своих неприятностях? — нетерпеливо спросил Киммель.

— Конечно, нет. Если я виновен, то разве что помыслом.

— Минуточку! — остановил его Киммель и крикнул поверх бюро: — Вы от Уэйнрайта?

Он пошел к двери, где стоял человек со связкой книг на плече. Уолтер опустил глаза и переступил с ноги на ногу, чувствуя без­надежность своих попыток сказать то, что хотел сказать, ощущая бесполезность этой поездки, которая закончится ничем. Он упрямо тянул свое до конца, как дурной актер, которого публика освиста­ла, а режиссер попросил удалиться со сцены, но который продол­жает там топтаться, хотя ему и обидно и стыдно. Уолтер собрался с силами для новой попытки, увидев возвращающегося Ким- меля.

У Киммеля в руках были накладные. На одной он расписался, на другой поставил штамп, а подписанную вернул посыльному.

— Вам лучше уйти. Лейтенант Корби может заявиться в любую минуту. Ведь вы этого не хотите?

— Мне нужно сказать еще об одном.

— О чем?

— Я чувствую... я чувствую, что в каком-то смысле мы оба виноваты.

— Еще раз повторяю: я невиновен.

Мучительный разговор вполголоса продолжался своим че­редом.

— А вот мне кажется, что виновны,— возразил Уолтер и выпа­лил: — Я говорил вам, что думал об этом; я мог бы это совершить, если б увидел жену. Но я с ней не встретился, я ее так и не ви­дел.— Он наклонился к Киммелю: — Я обязан вам это сказать, и мне наплевать, что вы об этом подумаете и что подумает полиция, если вы ей сообщите. Понятно? Мы оба виноваты, и в каком-то !смысле я разделяю вашу вину.

Но Уолтер отдавал себе отчет, что только он понимает смысл сказанного, что чаши весов уравновешивает лишь его убежден­ность в виновности Киммеля, а не сама виновность, которая еще не доказана. Теперь Киммель его внимательно слушал, но, как только это дошло до Уолтера, он застеснялся и оборвал излияния.

— Вы моя вина! — произнес он.

— Заткнитесь! — замахал на него Киммель.

Уолтер понял, что говорит слишком громко. Кроме них в лав­ке находился еще одни человек.

— Простите,— сокрушенно сказал он.— Пожалуйста, про­стите.

Киммель по-прежнему раздраженно хмурился. Он оперся о край столешницы массивными ляжками, взял несколько блокно­тов и принялся раздраженно бросать их один за другим на стол. У Уолтера возникло ощущение, будто все это он уже видел когда- то. Приподняв брови, Киммель с опаской покосился на дверь и обратился к Уолтеру:

— Я вас понимаю, хотя от этого вы не становитесь мне сим­патичней. Вы мне очень не нравитесь.— Киммель помолчал с та­ким видом, словно ждал, пока его гнев наберет силу.— Я жалею, что вы вообще переступили порог этого магазина! Вам это по­нятно?

— Конечно, понятно,— ответил Уолтер. Странным образом на душе у него вдруг полегчало.

— А теперь я прошу вас уйти!

— Ухожу.

Уолтер попытался улыбнуться. На прощанье он окинул Ким- меля взглядом — гора горой, стекла очков, как и в тот раз,— не­проницаемые кружочки света, подобранный рот выглядит похот­ливым, но отнюдь не глупым. Уолтер повернулся и быстро пошел к выходу.

Он не замедлял шага, пока не очутился на том самом перекрест­ке, где колебался — идти или не идти. Там он опять остановился и огляделся с радостным облегчением; на улице чуть-чуть стемнело. Уолтер сунул в рот сигарету и поднес зажигалку. Затяжка показа­лась ему удивительно душистой и восхитительной на вкус, будто он не курил много дней. Прикусив фильтр, он направился к ма­шине.

Теперь он верил в виновность Киммеля крепче,, чем когда-либо раньше, хотя, перебирая в памяти события этого дня, не мог ука­зать, что именно укрепило его уверенность. Я уже сказал вам, что невиновен, звучал у него в ушах голос Киммеля, в котором звенела правда. Я вас понимаю, хотя от этого вы не становитесь мне симпатичней, вы мне очень не нравитесь... Уолтер шел бодрым шагом. Он чувствовал, что сбросил с плеч тяжкую ношу, хотя какую имен­но — этого он не смог бы точно сказать. Киммелю не было дела, виновен он или нет! Уолтеру так полегчало, что он не мог поверить, будто это только из-за того, что он сказал Киммелю давившие на него слова, которые тот выслушал без всякого интереса. А с чего, собственно, ему взбрело в голову, что они должны заинтересо­вать Киммеля? Что это за признание такое — признание в невинов­ности? Тебя обличает уже одна мысль об убийстве Клары, поду­мал Уолтер далеко не в первый раз. Одно лишь намерение убить ее для тебя так же губительно, как если б ты исполнил его соб­ственными руками. Уолтер почувствовал, что мысли его выходят из-под контроля, устремляются в никуда, устремляются в опасное русло. А ведь он уже было решил поведать Элли о разговоре с Киммелем! Беседа с Киммелем прошла хорошо, прошла удач­но, вот почему он собирался с ней поделиться, а еще потому, что любит ее. Но любит ли? Он припомнил, как на прошлой неделе Элли хотела, чтобы он провел ночь у нее, а он настоял на своем и поехал к себе. Не то чтобы его согласие или отказ что-то там до­казывали, но его тогдашнее поведение теперь показалось ему эго­истичным и нечутким. Ему было стыдно за тот вечер и за ту пер­вую ночь, что он провел с Элли, когда еще была жива Клара. Чтобы оправдаться в собственных глазах, Уолтер попытался на минуту воссоздать безобразную обстановку тех дней — доводя­щие до бешенства обвинения Клары, которые и погнали его к Элли. Но ему не удалось убедить себя, что это было так же бе­зобразно, как день нынешний, или так же несправедливо, или так же сводило с ума. Тогда хоть была жива Клара.