— Вы думаете, я в это поверю? Не верю я вам.

Но он поверил. Вот чему он не мог поверить — так это глупо­сти ‘Стэкхауса.

— Если не верите мне, спросите Стэкхауса,— ответил Корби, возвращая обрывок газеты в бумажник.— Разве вам не хочется с ним встретиться?

— Мне совершенно неинтересно с ним встречаться.

— И тем не менее я, пожалуй, устрою вам встречу.

Киммеля словно тяжким молотом в сердце ударило, и с этой минуты он начал ощущать, как его могучая грудь содрогается от сердцебиения. Он развел руками, как бы давая понять — он не против того, чтобы встретиться со Стэкхаусом, только не видит в

этом смысла. Киммель опасался, что Стакхаус может расколоться прямо у него в лавке или в другом месте, где их сведет Корби. Стакхаус признается, что еще раньше приезжал на него посмот­реть, а то еще станет его обвинять, будто он признался ему в убий­стве Хелен и объяснил, как это сделать. Киммель не мог пред­сказать, как поведет себя Стакхаус. Он почувствовал, что дрожит с головы до ног, поерзал на месте и повернулся к Корби почти что спиной, уставившись перед собой невидящим взглядом.

— Мне известно кое-что о личной жизни Стакхауса. У него было достаточно причин убить жену, как, впрочем, и у вас, когда вы ее возненавидели в достаточной степени. Но вас толкало на убийство еще и предвкушение удовольствия, верно? В известном, понятно, смысле.

Киммель пальцами погладил нож в левом кармане. Он все еще чувствовал, как бьется сердце. Детектор лжи — пришло ему в голову. Раньше он был уверен, что выдержит проверку детектором, если придется ее пройти. Возможно, однако, что и не выдержит. И ведь Стакхаус, не Корби, обо всем догадался. И Стакхаус же с чудовищной глупостью наследил, где только мог, привел след к самому его порогу.

— Вы собрали все необходимые улики против Стакхауса? — спросил Киммель.

— Начинаете бояться, Киммель? У меня только косвенные улики, но он сознается во всем остальном. C вами будет труднее. Против вас понадобится еще собрать дополнительные улики и разрушить алиби. Ваш дружок Тони желает вам добра, он счи­тает, что вы весь вечер просидели в кино, но с таким же успехом я сумею склонить его к другой точке зрения, если побеседую с ним сколько нужно. Он всего лишь...

Внезапно Киммель запустил Корби стаканом в голову, вце­пился ему в рубашку и потащил на себя через столик. Он отвел назад правую руку, чтобы нанести зубодробительный удар, и тут словно пуля вошла ему в диафрагму. Он ударил правой и про­махнулся. Руку завернули вниз, ее пронзила острая боль; ноги у него оторвались от пола, в животе сделалось тошнотворно пусто, он закрыл глаза и почувствовал, что летит по воздуху. Призем­лился он на бедро, да так, что в окнах зазвенели стекла, и обна­ружил, что сидит на полу. Он поднял глаза на расплывающуюся удлиненную фигуру Корби, которая возвышалась над ним. Пух­лая левая рука Киммеля поднялась сама по себе, как взлетевший воздушный шарик. Он до нее дотронулся и ничего не почувство­вал.

— Руку сломали! — пожаловался он.

Корби фыркнул и поправил манжеты.

Киммель повернул голову вправо, потом влево, осматривая пол. Он встал на колени.

— Вы не видите моих очков?

— Держите.

Киммель почувствовал, как очки суют в его левую, все еще воздетую руку, сомкнул пальцы на тонкой позолоченной дужке, почувствовал, как она выскользнула, услышал, как очки упали на пол, и по звуку понял, что стекла разлетелись.

— Сукин сын! — крикнул он, поднимаясь. Покачиваясь, он шагнул к Корби.

Тот небрежно отступил в сторону.

— Не советую повторять. Будет то же самое, только хуже.

— Пошел вон! — заревел Киммель.— Убирайся отсюда, ты, вонючий... ты, таракан! Педераст!

Киммеля понесло в область анатомии и сексопатологии. Корби быстро шагнул к нему и поднял руку. Киммель замолк и отпря­нул.

— Трус,— сказал Корби.

Киммель повторил все, что он думает о Корби.

Корби надел пальто.

— Предупреждаю, Киммель, я вас в покое не оставлю, и это станет известно всем в городе, всем вашим дружкам и приятелям. А в ближайшее время я приведу к вам Стакхауса. У вас с ним много общего.

C этими словами Корби вышел, хлопнув дверью.

Несколько минут Киммель постоял на месте, подобравшись, насколько мог, всем своим дряблым телом и уставясь прямо перед собой глазами, в которых все расплывалось. Он представил, как Корби идет к библиотекарше мисс Браун, к Тому Бейли, бывшему муниципальному советнику, умнейшему человеку из всех, кого Киммель знал в округе, чью дружбу завоевал с самым большим трудом и ценил превыше всего. Том Бейли и понятия не имел о связи Хелен с Эдом Киннардом, но Корби, в чем Киммель не сом­невался, не преминет всем рассказать о ней, как только узнает сам, расскажет со всеми пакостными и мерзкими подробностями, включая и то, что Хелен подцепила Киннарда прямо на улице, как обычная проститутка, потому что все это было известно Лине, лучшей подруге Хелен. Хелен перед ней похвалялась! Корби в каж­дого из них заронит сомнения.

Киммель стронулся с места. Чтобы удержать равновесие, ему приходилось семенить. Ощупью, придерживаясь за стену, он доб­рался до кухни, где под краном умылся холодной водой. Затем так же ощупью добрался до телефона в гостиной. Он долго наби­рал номер, ошибся, набрал снова.

— Привет, Тони,— сказал Киммель бодрым голосом,— что делаешь, старина?.. Вот и хорошо, а то у меня беда, и немалая. Я сломал очки — споткнулся о коврик; вероятно, не одни очки сломаны, но стекла вдребезги. Загляни на часок посидеть со мной, а то читать я не могу, вообще ничем не могу заниматься.

Киммель слушал в трубке голос Тони, объяснявшего, что обя­зательно придет, вот только кое-что закончит, терпеливо слушал этот скучный, застенчивый голос, с удовольствием вспоминая об услуге, которую оказал Тони три года назад, когда Тони обрю­хатил одну девчонку и метался в поисках подпольного акушера. Киммель за несколько минут им такого нашел, надежного и не очень дорогого. Тони от признательности ползал перед ним на коленях, потому что одна мысль о том, что его весьма религиоз­ное семейство, не говоря уже о родных девушки, может узнать об этом, повергала его в ужас.

Положив трубку, Киммель поднял перевернутый столик, по­ставил на него лампу и вывинтил разбитую лампочку. Падение в комнате могло, конечно, причинить урон, однако в разумных гра­ницах. Потом он подошел к книжному шкафу и начал играть с резными фигурками, переставляя их части под разными углами и наблюдая, как меняется от этого общая композиция. Напря­гая глаза, он различал их нечеткие очертания на фоне светлого дерева, картина получалась забавная. Сигарообразные формы были соединены в цепочку невидимой проволокой. Одни напоми­нали животных о четырех ногах; другие, составленные из десятка, если не более, частей, вообще были ни на что не похожи. Даже у Киммеля не было для них определенного имени. Про себя он иногда называл их своими щенятками. Тут не было и двух похо­жих фигурок, он сам придумывал формы, в которых отдаленно угадывались персидские мотивы. Поверхность фигурок в корич­невых пятнышках была так отшлифована мелкозернистой шкур­кой, что на ощупь казалась бархатной. Киммель любил оглажи­вать их подушечками пальцев. Этим он и занимался, когда в дверь позвонили.

Тони вошел, держа шляпу в руке, и неуклюже плюхнулся на стул, прежде чем Киммель успел предложить ему снять пальто. Тони неизменно льстили вечерние приглашения домой к Киммелю, До этого такое случалось раза три-четыре. Тони вскочил помочь Киммелю найти в стенном шкафу вешалку для пальто.

— Выпьешь пива? — спросил Киммель.

— Как же, не откажусь.

Киммель, хотя и наполовину слепой, величественно прошест­вовал через холл и ощупью включил свет на кухне. Тони, как он полагал, чувствовал себя слишком скованно, чтобы вызваться принести пиво. Бестолковость Тони вызывала у Киммеля отвра­щение, но, с другой стороны, благоговейный страх мальчишки перед его начитанностью и хорошими манерами в непривычном, как догадывался Киммель, для Тони сочетании с компанейским духом льстил Киммелю.

— Тони, не мог бы ты оказать мне любезность — выкроить завтра утром время отвезти меня на моей машине к оптику? — спросил Киммель, ставя на столик бутылку и пивные стаканы.

— Конечно, мистер Киммель. Во сколько?

— Около девяти.

— Конечно,— повторил Тони, нервно перекладывая ногу на ногу.

Просто не верится, подумал Киммель, что этот ничтожный соп­ляк с оспинами на безвольном лице и вправду сумел обрюхатить девчонку. Киммель был уверен, что Тони просто-напросто не поду­мал о последствиях, не имея ни малейшего представления о том, откуда берутся дети. Поэтому-то ему и было раз плюнуть. По прикидке Киммеля, Тони занимался любовью примерно раз в не­делю. У Тони имелась постоянная подруга, но не из тех девчонок, с которыми спали окрестные парни. Киммель частенько подслуши­вал их разговоры из выходившего в переулок окошка лавки. Осо­бым спросом у них пользовалась девица, которую звали Конни, но никто ни разу даже не упомянул Франку, девушку Тони, хотя Киммель не пропустил бы ее имени мимо ушей.

— Что поделываешь в последнее время, Тони?

— Да все то же, стою за прилавком, хожу играть в кегли.

У него всегда был один и тот же ответ. Но Киммель неизменно задавал ему этот вопрос из долга вежливости, которую, как он понимал, тот не оценит.

— Да, кстати, Тони, полиция, вероятно, снова будет тебя рас­спрашивать в ближайшие дни — или недели. Не давай им себя запугать. Расскажи им...

— Нет, не дам,— ответил Тони, хотя слегка испуганно.

— Расскажи им в точности то, что было, то, что ты видел соб­ственными глазами,— продолжал Киммель тихо и четко.— Ты видел, как я в восемь вечера сел на свое место в кинотеатре.

— Ну, конечно, мистер Киммель!