— Слушай, Дик, давай уволимся в следующем месяце,— пред­ложил он.— Давай позвоним Шерману и скажем, что снимем по­мещение под бюро с первого декабря или даже с середины ноября, если он успеет его подыскать.

Шерман ведал наймом помещений в здании на 44-й улице, где они планировали обосноваться.

Дик Дженсен с минуту участливо смотрел на него, не говоря ни слова, и Уолтер понял, что в его голосе прозвучали истерические нотки и Дик, вероятно, решил — из-за Клары.

— Может, подождем, пока все немного уляжется,— ответил Дик.— Я-то, понятно, и в мыслях... я знаю, что ты, Уолт, в этом никак не замешан, но не годится открывать юридическое бюро в таких обстоятельствах.

— Будущим нашим клиентам плевать на это с высокого де­рева,— возразил Уолтер.

Дик отрицательно помотал головой. Он все стоял у своего пись­менного стола с тревожным выражением на лице.

— Я тоже не думаю, Уолт, что это может нас погубить. Но, по-моему, ты не отдаешь себе отчета, насколько все это выбило тебя из колеи. Я же всего-навсего стараюсь удержать нас от поспешного шага.

Это может означать только то, подумал Уолтер, что он не же­лает открывать на паях консультацию, которая может запросто прогореть из-за дурной репутации партнера. Как, однако, этот же самый Дик распинался во вторник о своей вере в него, в его чест­ность и неподкупность!

— Ты же сам говорил, что не сомневаешься — все утрясется. К первому декабря, конечно, утрясется. Но я о другом: лучше заранее предупредить Кросса о нашем уходе, за месяц, если ты не против, и дать объявление о бюро. Если тянуть с этим до первого декабря, пока все придет в норму, так мы до середины января про­сидим без клиентов.

— И все-таки, Уолт, я думаю — лучше повременим.

Уолтер смерил взглядом полноватые телеса Дика, облаченные в костюм строгого покроя, и слегка выступающее под жилетом брюшко — результат бесчисленных яичниц с ветчиной, съеденных на завтрак, и такого же количества неспешных ленчей из трех блюд. Дома у него покладистая жена, жива и здорова. Он-то мог себе позволить спокойно выжидать. Уолтер бросил портфель на пол и стал натягивать пальто.

— Сматываешься? — спросил Дик.

— Сматываюсь. Мне здесь тошно. Эту дребедень можно про­честь и дома.

Уолтер пошел к двери.

— Уолтер...

Он обернулся.

— Я не хотел сказать, что рано предупреждать Кросса. Сов­сем напротив, думаю, его нужно предупредить за месяц. Так что в понедельник на той неделе — это будет первое ноября,— думаю, самое время.

— Прекрасно,— ответил Уолтер.— У меня заявление уже написано, осталось только проставить число.

Но, направляясь к, лифту, Уолтер сообразил, что Дик согла­сился по одной простой причине: если он передумает, его всегда возьмут обратно. А вот подписывать договор о найме помеще­ния — это Дик не спешил.

По дороге к !автостоянке Уолтер заметил витрину магазина стеклотоваров, зашел и купил для Элли массивную вазу швед­ского стекла. Он не был уверен, одобрит ли она его выбор, но решил, что в ее квартире ваза будет смотреться нормально. Элли не гналась за стилем и обставляла комнату чем угодно, лишь бы ей нравилось.

Заглянув в Бенедикте еще в несколько лавок, он купил биф­штекс, трюфели, овощи для салата и бутылку красного вина. Клав­дии он сказал, что вечером приходить не надо, последние три ве­чера она вообще не являлась, потому что они с Джоном пред­почитали сами себе готовить. Днем он читал материалы, которые принес со службы, а около половины седьмого приступил на кухне к приготовлению обеда. Затем разжег в камине гостиной огонь.

Элли позвонила в дверь в две минусы восьмого. Он был на­столько уверен, что она явится вовремя, что ровно в семь начал смешивать мартини.

— Это тебе,-— сказала Элли* протягивая букетик в вощеной бумаге.

Уолтер улыбнулся:

— Ты смешная девчонка.

— Почему это?

— Любишь дарить мужчинам цветы.

— Никакие это не цветы, а сорняки с газона у меня перед домом.

На кухне Уолтер развернул стеклянную вазу и поставил, в нее цветы. Клевер и маргаритки с их коротенькими стебельками едва не утонули, но он успел принести вазу Элли.

— Это тебе.

— Ох, Уолтер! Ваза? Какая красивая!

— Вот и хорошо,— ответил он, радуясь, что ваза ей и в самом деле понравилась.

Элли переставила цветы в другой сосуд, а пустую вазу поста­вила на столик у дивана, где могла любоваться ей, пока они пили коктейли. На Элли были темно-серое платье-костюм — его он ви­дел впервые, сережки и черные замшевые лодочки, которые так ему нравились. Он знал, что она специально постаралась одеться сего­дня поэлегантней.

— Когда ты переедешь из этого дома? — спросила она.

— Как-то не думал. Ты считаешь, мне нужно переехать?

— Уверена.

— На днях переговорю об этом. Сотрудники «Найтсбриджа» уже предложили заняться домом, если я захочу от него изба­виться.

Кстати, вдруг вспомнил Уолтер, в Гаррисберге еще осталось имущество Клариной матери. Полойина егологзавещаникг должна была отойти к нему, хотя Клара умерла раньше матери, но у мис­сис Хэвмен где-то в Пенсильвании проживала сестра. Уолтер намеревался отказаться от наследования в. ее пользу.

— Ты ночью спишь? — спросила Элли.

— Вполне достаточно.— Ему захотелось подойти и поцело­вать ее, но он удержался.— Ладно, в следующем месяце у меня будет и новый дом, и новая работа. Дик согласился подать в по­недельник на той неделе заявление об уходе. Не позднее первого декабря мы уже обоснуемся в новом бюро.

— Я рада. Значит, Дика не очень волнует, что пишут газе­ты?

— Нет,— ответил Уолтер.— К тому времени все утрясется.

К нему вернулись оптимизм и уверенность. Мартини был пре­восходен и действовал именно так, как ему положено. Уолтер встал, подошел к Элли, сел рядом и обнял ее. Она поцеловала его в губы долгим поцелуем, поднялась и отошла. Уолтер удивленно на нее посмотрел.

— Это ничего, если я спрошу, где во всем этом мое место? — произнесла она с улыбкой.

— Я люблю тебя, Элли. Вот где твое место,— ответил он и замолк. Он понимал: она не рассчитывает, что он прямо сейчас предложит ей руку и сердце, прошло слишком мало времени. Ей всего лишь хотелось лишний раз убедиться в том, что он ее любит. Это, по крайней мере, будет легко доказать, подумал он. Сегодня он был в этом уверен.

Прикончив кувшин мартини, они смешали еще полкувшина и пошли на кухню заниматься обедом. Картошка была уже в ду­ховке. Элли говорила о Дуайте, чудо-ребенке в ее школе, а он мыл и чистил грибы. После неполных двух месяцев обучения Дуайт уже брался играть сонаты Моцарта. Интересно, подумал Уолтер, может ли у них с Элли родиться музыкально одаренный ребенок? Он представил себе, что они женаты, представил, как Элли летом загорает на верхней веранде их дома или вообще на веранде, вы­тянув длинные гладкие ноги, представил ее в накрученном на голову шерстяном шарфе, когда они зимой гуляют по снегу. Он представил, как знакомит ее с Чадом. Они, должно быть, понра­вятся друг другу.

— Ты меня не слушаешь,— рассердилась Элли.

— Что ты, слушаю. Дуайт играет Моцарта.

— Я уже добрых пять минут говорю про другое. Ты не счи­таешь, что самое время ставить бифштекс на огонь?

Уолтер понес мясо к плите, но тут зазвонил телефон. Они пере­глянулись, Уолтер поставил бифштекс на стол и пошел ответить.

— Алло. Это мистер Стакхаус?

— Да.

— Говорит лейтенант Корби. Не мог бы я на несколько минут с вами встретиться? Дело довольно серьезное. Это не займет много времени.— В молодом любезном голосе было столько уверенно­сти, что Уолтер не нашелся, как ему отказать.

— А по телефону нельзя? Именно сейчас я...

— Это займет всего пару минут. Я тут рядом, в Бенедикте.

— Хорошо,— согласился Уолтер.

Он вошел на кухню, громко ругаясь, и сдернул с пояса кухон­ный фартук.

— Корби,— объяснил он.— Сейчас приедет. Сказал, что всего на пару минут, но, по-моему, тебе, Элли, лучше с ним не встре­чаться.

Она прикусила губу:

— Ладно.

Она заторопилась, и Уолтер не ,стал ее удерживать. Был риск, что они с Корби столкнутся в дверях, а этого Уолтеру не хоте­лось.

— Поезжай к «Трем братьям», закажи что-нибудь выпить, я тебе туда позвоню, как только он смотается.

— Пить я не хочу,— ответила она,— но подождать — подо­жду.

Он подал ей пальто.

— Прости, Элли.

— Что ж, это от тебя не зависит.

Она ушла.

Уолтер обвел взглядом гостиную, взял со столика бокал Элли — его собственный остался на кухне. Хорошо еще, что не успели накрыть. Снова зазвонил телефон. Уолтер сунул бокал на каминную полку поглубже в нишу.

Звонил Билл Айртон. Он сообщил, что от него только что уехал некий лейтенант Корби из филадельфийской полиции, который выспрашивал о личной жизни Уолтера, о его бенедиктских зна­комых и об отношениях с Кларой.

— Ты знаешь, Уолтер, мы знакомы давно, почти три года. Я не могу сказать о тебе ничего плохого — и не сказал. Ты меня понимаешь?

— Да. Спасибо, Билл.— Уолтер услышал, как подъехал Корби.

— Я ему объяснил, что вы с Кларой были не самой счастли­вой парой на белом свете, не мог же я это отрицать, но заявил, что даю голову на отсечение — ты никак не причастен к ее смерти. Он спросил, не доводилось ли мне слышать, что у тебя с Кларой дело доходило до рукоприкладства. Я ему выложил,, что еще не встречал другого такого миролюбивого па^ня, как ты.

Злой рок, подумал Уолтер. Голос Билла все гудел и гудел в трубке, а ему еще нужно было вытряхнуть пепельницу в гости­ной.

— Он спросил, знал ли я, что вы собираетесь разводиться. Я ответил, что знал.