У Киммеля был черный «шевроле» 1941 года выпуска с заля­панной и крепко потертой обивкой, хотя снаружи машина смот­релась почти как новая. Киммель с удовольствием обзавелся бы новым автомобилем, потому что Натан и другие, даже Тони, подшучивали над моделью 1941 года, но, поскольку денег на покупку новенькой машины у него не было, он предпочел оставить свою старушку, чем приобретать на распродаже что-нибудь лишь немногим моложе. В своей машине Киммель ездил с до­стоинством. Он ненавидел скорость, давно заявил всем знаковым, что модель 1941 года как раз по нему, и со временем сам в это уверовал.

Сложив толстые губы, он принялся насвистывать «Reich’ Mir die Hand, Mein Leben»[8]. Он глазел на небо и на здания по сторонам дороги, словно уродливый район Ньюарка, через который он сейчас проезжал, на самом деле отличался красотой. Стояло роскошное осеннее утро, воздух был бодрящий, но в меру. Ким- мель посмотрел вверх на черного каменного орла, украшающего фронтон дома на другой стороне улицы; задранная голова птицы четким силуэтом вырисовывалась на фоне неба, одна когтистая лапа тянулась вперед. Этот орел всегда напоминал ему об извест­ном здании в Бреслау, хотя о Бреслау он никогда не думал; он предпочитал размышлять о том, как мирно живется в Ньюарке, как славно все в лавке и в доме идет заведенным порядком, какие у него знакомые, как он читает и режет по дереву, как ему хорошо и спокойно с тех пор, как Хелен больше нет в доме. Порой он вспоминал, что убил ее, и это представлялось ему непримет­ной, хотя и похвальной победой,— победой, которую молча принял весь окружающий мир, ибо никто никогда не призвал его за это к ответу. Мир просто-напросто продолжал жить своей жизнью, словно ничего не случилось. Киммелю нравилось пред­ставлять себе, будто все в округе — Тони, Натан, библиотекар­ша мисс Браун, Том Брэдли, Кемпбеллы из соседнего дома — знают, что он убил Хелен, и не только не осуждают, напротив, уважают его за это, считают, что он стоит выше законов, управ­ляющих поступками простых смертных. Его общественное поло­жение, несомненно, упрочилось после того, как он зажил без Хелен. Том Брэдли пригласил его домой и познакомил с влия­тельными людьми, а ведь ни разу не приглашал, когда он был женат на Хелен. И само за себя говорило то, что его не коснулась и тень подозрения. Он был в прекрасных отношениях с ньюаркской полицией, вообще со всеми, кто расспрашивал его в связи со смертью жены.

Когда Киммель открыл дверь лавки, было без пяти минут десять. Он и в обычные дни открывал магазин не раньше половины десятого, потому что не терпел подниматься ни свет ни заря, хотя понимал, что иной раз упускает из-за этого покупателей — толпы школьников проходили мимо лавки каждое утро по дороге в среднюю школу, которая была в трех кварталах. C пару меся­цев тому назад у него работала девушка по имени Эдит — она каждое утро приходила открывать магазин и обслуживала поку­пателей до ленча. Потом она стала какой-то дерганой, Киммель даже подумал, уж не беременность ли тому причиной, и в конце концов уволилась. Правда, иной раз Киммелю приходила мысль — не из-за того ли, что подозревала его в убийстве жены? Много чего случалось у нее на глазах. Например, драка, которая стоила ему стеклянного абажура, и все приходы Хелен, когда та заявля­лась требовать денег, начиналась свара и пару раз ему пришлось заламывать ей руки, потому что не было иного способа привести ее в чувство.

Киммель содрогнулся. Что было — то прошло.

Направляясь к столу-бюро, он думал о бланке-заказе Стэк­хауса, лежащем в соответствующей ячейке, однако, усевшись, первым делом вынул из другой ячейки письма, на которые соби­рался ответить, и бросил их на стол. Тут же лежали издательские каталоги и буклеты, что он не успел дочитать. Киммель питал страсть к каталогам и, независимо от того, заказывал или нет по ним книги, прочитывал от корки до корки с наслаждением, какое выказывает гурман, углубляясь в безупречно составлен­ное меню. Вот письмо от старика Клиффорда Рексолла из Южной Каролины — ждет ответа. Рексолл запрашивает еще одно редкое порнографическое издание. Порнография служила для Киммеля главным источником дохода. Среди солидных собирателей лите­ратуры подобного рода он пользовался славой книготорговца, способного раздобыть любую книгу, если только она существует на свете. Киммель раскапывал книги в Англии, Франции, Гер­мании, на острове Мэн и в библиотеке одного американца-оригинала, промышлявшего нефть в Техасе и Персии, а потом удалившегося от дел и поселившегося в Турции. Американец — его звали Диллард — крайне неохотно расставался со своими сокро­вищами, да и то каждый раз после многих месяцев осторожной, мучительной переписки. Но уж если Киммелю удавалось вырвать у Дилларда искомое порнографическое издание, клиен­ту приходилось раскошеливаться.

Киммель зажег газовую плитку — отнюдь не лишнее добав­ление к двум едва теплым батареям под окнами на улицу, снова уселся за стол и запустил руку в ячейку, где лежали заказы. Из дюжины бланков он извлек заказ Стакхауса и взглянул на листок. Все верно. Стакхаус. И адрес на Лонг-Айленде. Киммель сложил листок вдвое и еще раз вдвое. Заказанная Стэкхаусом книга еще не поступала. Нет никаких особых причин уничто­жать этот бланк, подумал Киммель, напротив, это может пока­заться вдвойне подозрительным. И все же его обуревало жела­ние упрятать бланк в тайник под маленьким ящиком, самом ниж­ним в левом отделении, или схоронить на дне коробки из-под сигар, где он держал огрызки карандашей и резиновые штампы. Зажав листок между большим w указательным пальцами, Ким­мель взвешивал все «за» и «против».

Дверь в лавку открылась, вошел человек.

Киммель встал.

— Простите,— сказал он,— но магазин сегодня закрыт.

Мужчина не остановился.

— Здравствуйте,— произнес он, улыбаясь.— Вы — Мельхиор Киммель?

— Да. Чем могу быть полезен? — спросил Киммель, у кото­рого перехватило дыхание: до него только тогда дошло, что это полицейский сыщик, когда тот осведомился о его имени. Обычно Киммель соображал быстрее.

— Я лейтенант Корби из филадельфийской полиции. Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Разумеется. В чем дело?

Он сунул руку с листком в карман брюк, левую руку тоже сунул в карман.

— В совпадении обстоятельств.— Молодой лейтенант оперся локтем на бюро и сдвинул шляпу на затылок.— Вам случайно не попадалось на глаза сообщение о женщине, которая недавно погибла недалеко от стоянки автобуса?

— Да, попалось как раз нынче утром,— ответил Киммель, под­ражая искренней, прямой и, как ему казалось, истинно американ­ской манере общения.— Я его, понятно, прочел.

— Мне бы хотелось знать, не приходила ли вам мысль, что это один и тот же убийца, а также не стало ли вам известно после гибели жены нечто, бросающее подозрение на определенное лицо?

Киммель усмехнулся.

— Если бы стало, то сразу заявил. Я поддерживаю связь с ньюаркской полицией.

— Совершенно верно, а я из Филадельфии,— сказал Корби с улыбкой.— Но эта, последняя, смерть приключилась в моем штате.

— По-моему, в газете говорилось о самоубийстве,— заметил Киммель.— А что, муж виновен?

Лейтенант Корби снова улыбнулся.

— Скажем, не полностью вне подозрений. Пока мы ничего не знаем. Он ведет себя так, будто виновен.

Он вытащил сигарету, закурил, отошел от стола на пару шагов и обернулся. Киммель с тревогой следил за ним. Вид у лейтенанта был глуповатый и озорной. Киммель все еще не мог определить, насколько тот умен.      

— В конце концов, такой удобный способ убийства,— произ* иес Корби.— Езжай себе следом за автобусом до первой останов­ки.— Корби задержал на Киммеле взгляд голубых глаз.— Дело­то почти верное, жена наверняка пошла бы с ним в какое-нибудь укромное место...

Столь примитивная уловка вызвала у Киммеля презритель­ную ухмылку; чтобы скрыть ее, он заморгал своими маленькими глазками, поправил очки, затем вообще их снял, подышал на стекла и принялся не спеша протирать чистым носовым платком. Он пытался придумать какое-нибудь ехидное или убийственное возражение.

— Только у Стэкхауса даже нет алиби,— добавил Корби.

— Возможно, он невиновен.

— Вам не приходило в голову, что Стакхаус мог убить жену таким способом?

Ничего себе вопрос, подумал Киммель. В газете утвержда­лось открытым текстом, что Стакхаус мог бы убить ее именно так. Киммель смерил Корби надменным взглядом.

— Мне не доставляет удовольствия читать про убийства, что, по-моему, вполне понятно. Утром я всего лишь просмотрел эту заметку. Я ее перечту, газета у меня дома.

Мистер Стакхаус на кухонном столе. Корби был еще непри­ятнее Киммелю, чем Стакхаус. У Стэкхауса могли иметься свои основания. Киммель скрестил на груди руки.

— О чем конкретно вы хотели меня расспросить?

— Ну, вообще-то я уже расспросил,— несколько сдержаннее ответил Корби. Он нервно прохаживался по свободному пятачку между бюро и одним из длинных столов, заваленных книгами.— Нынче утром я как раз просматривал в полиции дело об убийстве вашей жены. В тот вечер вы были в кино, так?

— Да,— ответил Киммель, теребя пальцами закрытый нож в левом кармане и листок заказа — в правом.

— Алиби подтвердил Энтони Рикко.

— Совершенно верно.

— И у вашей жены не было врагов, которые могли бы ее убить?

— Враги-то у нее, думаю, были,— сказал Киммель. Он чуть ли не игриво поморщился и устремил взгляд на залитую ярким светом доску письменного стола.— Характер у нее, у покойницы, был не ангельский. Ее многие не любили. Однако же, чтобы взять и убить — таких не знаю. Я не назвал ни одного человека, которого мог бы подозревать.

Корби кивнул.

— А вас самого не подозревали?

Брови Киммеля еще выше полезли на лоб. Если Корби хочет его спровоцировать, то не выйдет.