Когда Уолтер приехал в больницу, сестра сообщила, что Клара спит; ему, однако, разрешили войти в палату поглядеть на нее. Теперь ее губы были спокойно сомкнуты. Пару недель она будет испытывать сильную слабость, предупредил врач, но уже через день-другой сможет вернуться домой.

— Мне бы хотелось с вами поговорить,— сказал врач.— Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет.

Уолтер проследовал за ним, зная, о чем пойдет разговор.

— Какое-то время ваша жена будет нуждаться в психиатри­ческой помощи. Вы должны понимать: прием снотворного в таком количестве свидетельствует о душевном заболевании. К тому же в нашем штате самоубийство считается преступлением. Ей повезло, что она попала в частную клинику, а то бы ее ожидали неприят­ности покрупнее.

— Как это — «покрупнее»?

— Нам, разумеется, пришлось сообщить о случившемся. Я ее лечащий врач и поэтому несу за нее определенную ответствен­ность. Я должен быть уверен, что она получит психиатрическую помощь, как только выйдет из больницы.

— Понадобится ее уговаривать — психиатров она не лю­бит.

— Меня не касается, как она к ним относится.

.— Понимаю,— сказал Уолтер.

На этом разговор закончился. Уолтер позвонил Джону и сооб­щил новости.

В тот же вечер после десяти Уолтер сидел у ее постели. Заметив, что Клара пошевелилась, он склонился над ней. Уолтер ожидал упреков, что бросил ее в тот вечер одну, но упреков не последовало, она только слабо ему улыбнулась, и он решил, что она, вероятно, все еще не в себе и не узнает его.

— Уолтер.

Ее рука скользнула к нему поверх простыни, он нежно при­нял ее в свои, пересел на край койки и прижался лицом к ее груди под простыней. Он ощущал ее тело, живое и теплое, чувство­вал, что никогда еще не любил ее так сильно.

— Уолтер, никогда не бросай меня, никогда не бросай меня,— проговорила она быстрым невесомым шепотом.— Никогда не бро­сай. Никогда.

— Не брошу, милая.

Он не лукавил.

Клара вышла из больницы в четверг утром. Уолтер внес ее в дом на руках — в машине на нее напала такая вялость, что она не держалась на ногах.

— Как будто вносишь невесту через порог, правда? — тихо сказала она, когда он проходил в парадную дверь.

— Правда.

До этого ему ни разу не довелось перенести ее через порог. Когда они только что поженились, Клара сочла бы такой жест слишком сентиментальным.

Клавдия украсила спальню цветами из сада, Уолтер добавил других. Свежевымытый Джефф с лаем бросился к Кларе лизать­ся, однако Уолтер ожидал от пса более бурных восторгов.

— Как вы тут ладили с Джеффом? — спросила Клара.

— Жили душа в душу. Хочешь еще посидеть или сразу ляжешь?

— И то и другое,— ответила она, рассмеявшись.

Он достал из шкафа ее домашний халат, снял туфли с ее загорелых ног (чулок на ней не было) и повесил на плечики платье — она успела его стянуть. Затем подложил ей под спину подушки. Она попросила лимонада и чтобы побольше сахара. Уолтер сам пошел вниз приготовить напиток, потому что Клавдия корпела над сложным французским блюдом — Клара его обожала.

— Ты кому-нибудь рассказал обо мне? — спросила она, когда он вернулся.

— Только Джону.

— А что знают у меня на службе?

Уолтер уже и забыл, когда ему звонили из Клариной фирмы.

— Я сказал, что у тебя грипп. Не волнуйся, милая, об этом и знать никому не нужно.

— Клавдия сообщила, что здесь была Элли Брайс.

— Заглянула по дороге вечером в понедельник. Да, кстати, она привезла тебе луковицы тюльпанов. Завтра посмотришь. Ска­зала, что сорта очень редкие.

— Как я вижу, ты не больно скучал, пока я лежала в боль­нице.

— Клара, умоляю тебя...— он вторично протянул ей стакан с лимонадом.— Врач велел тебе пить много жидкости.

— Значит, насчет Элли я не ошиблась?

Нельзя на нее сердиться, уговаривал он себя. Она все еще под действием снотворного и не способна мыслить нормально. Тут он вспомнил, что нормальной она не была и до того, как нагло­талась таблеток. Не успев вернуться к жизни, она начала с того, на чем остановилась в тот раз.

— Клара, поговорим лучше завтра. Ты очень устала.

— Почему ты не хочешь признаться, что любишь ее?

— Да не люблю я ее!

Наклонившись к Кларе, Уолтер полуобнял ее. Сейчас он любил ее и хотел ее, как никогда, а она с такой же силой подозревала его в неверности, и это было нелепо.

— Я сообщил ей, что ты больна. Вчера вечером она заглянула справиться о твоем здоровье. Я сказал, что ты чувствуешь себя хорошо.

— То-то она, верно, обрадовалась.

— Сегодня, лапочка, я сплю у себя в кабинете.— Уолтер нежно потрепал ее по руке и поднялся.— Мне кажется, ты лучше отдохнешь, если будешь спать одна,— добавил он, чтобы она не по­няла его превратно.

Но ее застывший обиженный взгляд сказал ему, что она все равно вложила в его слова другой смысл.

Глава 8

C неделю Клара большей частью пролежала в постели, задре­мывая через каждые пару часов. Вечерами Уолтер катал ее в авто­мобиле и покупал ей шоколадное мороженое в Бенедикте с лотка прямо у обочины. Два раза ее навещала Бетти Айртон. Все, похоже, поверили Уолтеру, заявившему, что у Клары была тя­желая форма гриппа. Наконец как-то вечером Клара смогла пойти в кино, а на другой день объявила, что с понедельника выходит на службу. C того дня, как она вернулась из больницы, не прош­ло и двух недель. В тот же вечер — это была пятница — мать Клары позвонила из Гаррисберга.

Уолтер слышал, как Клара сдержанно, невозмутимо поздорова­лась с матерью; затем она долго молчала, мать же, предположил Уолтер, умоляла ее приехать погостить.

— Хорошо, но если тебе не так уж плохо, скажи зачем? — спросила Клара.— Ты же знаешь, у меня тут работа, не могу я срываться с места по чужому капризу.

Уолтер нетерпеливо поднялся и выключил радио. Он знал, что мать у нее не в лучшем состоянии, перенесла два инсульта. Как может Клара быть такой безжалостной к чужим слабостям, удивился он, после того как сама побывала в гостях у смерти всего двенадцать дней тому назад?

— Мама, я тебе напишу. Ты бы посчитала, во сколько тебе обходятся эти разговоры... Да, мама, обещаю, прямо сейчас.

Уолтеру вдруг вспомнились тюльпановые луковицы, которые привезла Элли.

Клара со вздохом повернулась к нему:

— Нет, на нее решительно не наберешься терпения.

— Как я понял, ты не поедешь?

— Разумеется, нет.

— А знаешь, по-моему, месяц отдыха у матери пошел бы тебе на пользу. Если, конечно, ты все из головы выбросишь и не станешь...

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу общества матушки.

Уолтер не стал настаивать. Он стремился обходить темы, кото­рые ее раздражали, а эта, несомненно, относилась к их числу.

— Да, а куда подевались тюльпанные луковицы? Разве Клав­дия тебе их не приносила? Я ее просил.

— Я их выкинула,— бросила Клара, устраиваясь на диване и беря в руки книгу, от которой ее оторвали. Она с вызовом пос­мотрела на Уолтера.

— В этом была какая-то необходимость? — спросил Уолтер.— Зачем срывать злость на дюжине ни в чем не повинных луковиц?

— А я не желаю, чтобы наш сад украшали ее цветы.

Он неожиданно вышел из себя:

— Клара, ты поступила глупо и по-мелочному!

— Если нам понадобятся тюльпаны, мы и сами купим себе луковицы,— возразила Клара.— Так вот зачем ты спроваживаешь меня в Гаррисберг! Чтобы я не мешала тебе порезвиться на воле.

Никогда еще Уолтер так не хотел закатить ей оплеуху. Он с трудом сдержался и сказал:

— Твои слова отвратительны. И унизительны.

— Уезжай к ней. Позвони ей вечером и отправляйся. Ты, должно быть, соскучился — столько времени не встречались.

Уолтер шагнул к Кларе и схватил ее за запястье.

— Может, перестанешь, а? Ты в истерике!

— Убери руку!

Он убрал, она потерла запястье.

— Прости,— сказал он.— Порой мне начинает казаться, что хорошая оплеуха привела бы тебя в норму.

— Шоковая терапия,— съязвила она.— Я-то в своем уме, как тебе прекрасно известно. Почему ты не хочешь признаться, Уолтер? Ты ведь спал с этой девушкой, пока я была в больнице, скажешь нет?

Уолтер хотел возразить, но махнул рукой и вышел. Он отпра­вился на кухню, на ходу расстегивая рубашку. В полусвете, что проникал из гостиной, он все с себя снял, кроме белья, и при­нялся облачаться в старую одежду, что висела в кухонном чула­не за вениками и тряпьем. Он надел старые парусиновые брюки, старую рубашку и свитер — одежду для работы по дому. Извлек из-под швабры теннисные туфли. Вышел из дома и сел в машину.

Он поехал в сторону Бенедикта. Он весь дрожал, главным образом от переутомления. C того самого воскресного вечера, когда она это выкинула, нервы у него были напряжены до предела; теперь она снова на ногах, но лучше не стало. А он, дурак, еще надеялся, что они могут начать все сначала!

«Таверну трех братьев» он обогнул стороной. Ему хотелось отыскать бар, куда он еще не заглядывал. Не доезжая Хантинг­тона, он заприметил у дороги именно то, что требовалось.

Подойдя к стойке, Уолтер заказал двойную порцию разбавлен­ного виски. Он обвел взглядом помещение, изучая публику: двое мужчин, по виду — водители грузовиков; безвкусно одетая дамочка читает журнал, перед ней — рюмка с мятным ликером премерзкого цвета; заурядная супружеская пара средних лет — оба уже под му­хой и переругиваются. Уолтер закрыл глаза и принялся вслу­шиваться в бессмысленные слова песенки, раздававшейся из музы­кального автомата. Он хотел забыться, не помнить ни кто он, ни о чем думал весь вечер. Сидя на стуле перед стойкой, он опустил взгляд, увидел, что одна пуговица на его парусиновых брюках расстегнута, небрежным движением исправил упущение, встал и оперся на стойку. Перебранка между супругами усилилась, теперь их голоса вклинивались в музыку.