Эрл Стенли Гарднер - Беспечный Амур

Судья, внимательно изучавший взглядом Селму Энсон, повернулся к помощнику окружного прокурора:

— Имеются ли у вас какие-либо возражения против того, чтобы определить сумму залога в пятьдесят тысяч долларов?

— Разумеется, имеются. Считаю эту сумму недостаточной. А вообще считаю, что залог недопустим…

— Обвиняемая получает право внести залог в размере ста тысяч долларов наличными, — твердо заявил мировой судья, решивший, очевидно, что помощник окружного прокурора пытается ущемить его законные права, — или же залог под имущество в размере…

— Мы захватили чеки с собой, — прервал его Мейсон, — так что все будет оформлено за несколько минут.

— Прекрасно, — важно продолжал судья, — обвиняемая освобождается под залог в сто тысяч долларов, которые немедленно будут внесены наличными.

Мейсон поклонился:

— Благодарю вас, ваша честь.

Перри Мейсон провел Селму Энсон к креслу рядом со своим за столом защиты.

— А что, жюри не будет? — спросила она.

— Не будет, — ответил адвокат, — дело слушает судья Лиленд Краудер.

— Но разве не лучше было бы, если бы заседали и присяжные?

— Их присутствие не всегда бывает полезным, далеко не всегда. Если речь идет о таком деле, исход которого известен заранее, где обвинение диктует условия, жюри необходимо. Иногда удается сыграть на сочувствии присяжных или же привлечь на свою сторону несколько человек из двенадцати и добиться того, что состав присяжных не придет к единому мнению. Однако на этот раз я не захотел, чтобы дело слушалось присяжными, потому что вас освободили под залог.

— Разве это что-то меняет?

Мейсон слегка улыбнулся, посмотрел на переполненный зал, потом перевел глаза на часы.

— Судья Краудер немного задерживается… Это не похоже ла него, обычно он сама пунктуальность. Краудер известен тем, что любит сажать своих присяжных под замок. В делах, где неизбежна газетная шумиха, судья почти обязательно это делает на время всего процесса, чтобы исключить возможность влияния на членов жюри.

— Ну и что?

— Подумайте о психологическом эффекте, — сказал Мейсон, — в особенности если кто-то из присяжных принимает материалы обвинения за чистую монету. «Вот женщина, обвиняемая в убийстве мужа, а она разгуливает совершенно свободно повсюду, где ей захочется, обедает в ночных клубах, ходит в театры и на концерты, в то время как мы, присяжные, сидим взаперти, нас стерегут, как стадо баранов».

— Им это не может нравиться, конечно.

— Конечно.

— Я понимаю вашу мысль, мистер Мейсон, но меня сейчас больше всего тревожит другое: я боюсь, чтобы они не упрятали меня за решетку на время процесса.

— Я постараюсь убедить судью, чтобы он этого не делал, — пообещал Мейсон. — Не могу поручиться, что мне это непременно удастся, но…

— Мистер Мейсон, если судья признает меня виновной, если мне придется отправиться в тюрьму или хотя бы в камеру предварительного заключения на время процесса, я умру. Я просто умру…

— Это вовсе не так страшно, — улыбнулся Мейсон, — во всяком случае, камера предварительного заключения на короткое время.

— Мистер Мейсон, я говорю совершенно серьезно. Мне этого позора не пережить. Нет, я не пойду в тюрьму!

— Что за ребячество! Вам придется это сделать, если судья прикажет.

— А я не пойду… Покончу с собой.

— Вы говорите серьезно?

— Совершенно серьезно.

— А вам не кажется, что вы пытаетесь Меня шантажировать? Суд — это трудное испытание, которое требует ясного ума и собранной в кулак воли. Советую вам выбросить из головы эти недостойные мысли и взять себя в руки. Ведь очень многое будет зависеть от того, как вы будете держаться. Я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах. Обвинение, несомненно, приготовило какой-то сюрприз. Не представляю, что бы это могло быть? Во всяком случае, они считают это достаточным, чтобы выиграть дело.

— Что вы скажете про судью Краудера, он честный человек?

— Кристально честный. Более того, у него широкий кругозор. Отсутствует предубежденность. Если, к примеру, он допускает, что обвиняемый виновен, но не может считать приведенные доказательства бесспорными, не оставляющими даже и тени сомнения, он отпускает подсудимого с миром. В прокуратуре его не любят. Они говорят, что… Ага, вот и он появился.

Бейлиф ударом молотка поднял собравшихся на ноги и громогласно произнес принятую формулу, извещающую о начале судебного заседания.

Судья Краудер, подобрав свою широченную черную мантию, уселся в кресло с высокой спинкой и кивнул бейлифу.

— Можете садиться, — разрешил последний.

Судья Краудер заговорил:

— Слушается дело жителей штата Калифорния против Селмы Энсон. Обвиняемая в суде и представлена защитником?

— Да, ваша честь, — поднялся с места Мейсон, — обвиняемая здесь, ее представляю я.

— Обвинение готово?

Александр Хилтон Дру, помощник окружного прокурора, который до этого выступал в нескольких громких процессах и всюду добивался успеха, тоже поднялся на ноги:

— Я представляю прокуратуру, — сказал он.

— Прекрасно, — наклонил голову судья, — приступайте.

Селма Энсон наклонилась ближе к Мейсону и чуть слышно шепнула:

— У этого судьи невероятно грозный вид.

— Не обманывайтесь. У него действительно грозный вид, но зато доброе сердце. Ну и, кроме того, есть еще одна немаловажная особенность.

— Какая?

— Он верит в эффективность тестов с помощью полиграфа, если, конечно, они проведены опытным исследователем, он знаком с Дунканом Монроу и с его работой.

— Ага, мне кое-что становится ясным…

— С разрешения суда, — начал Александр Дру, — поскольку это дело разбирается судом без участия присяжных, мы не станем делать никаких вводных заявлен, ний, а просто дадйм возможность свидетельским показаниям говорить самим за себя.

— Очень хорошо, — произнес судья, — вызывайте своего первого свидетеля.

— В качестве нашего первого свидетеля я вызываю доктора Боланда Доуса, — объявил Дру.

Доктор поднялся на возвышение для дачи свидетельских показаний, его привели к присяге, после чего Дру приступил к допросу:

— Доктор Доус, были ли вы знакомы с Уильямом Харпером Энсоном при его жизни?

— Да.

— И вы также знакомы с обвиняемой, Селмой Энсон?

— Да, сэр.

— Что связывало Селму Энсон с Уильямом Энсоном?'

— Они были мужем и женой.

— Уильям Энсон сейчас мертв?

— Да.

— Вы лечили его во время его последнего заболевания?

— Да.

— Где он умер?

— В мемориальной больнице Риксона.

— Что явилось причиной смерти?

— Отравление мышьяком.

— КогДа вы последний раз видели тело Уильяма Эн-сона?

— Примерно двадцать четыре часа назад после того, как его эксгумировали.

— Вы производили с кем-то вместе вскрытие?

— Да, сэр. Я работал вместе с судебным патологоанатомом.

— Есть ли у вас какие-то соображения, за сколько времени до наступления смерти был введен яд покойному?

— Судя по состоянию тела и по истории болезни, как она мне известна, я бы сказал, что яд был введен примерно за двадцать часов до кончины.

— Известно ли вам, где Уильям Энсон находился в тот период времени, то есть за двадцать часов до смерти?

— Только из того, что мне сообщил сам пациент.

— Можете допрашивать, — Дру повернулся к Мейсону.

Мейсон повернулся к врачу:

— Вы абсолютно уверены, что причиной смерти Уильяма Энсона было отравление мышьяком?

— Да.

— Вы лечили покойного во время его последнего заболевания и подписали свидетельстве о смерти?

— Да.

— И в этом свидетельстве о смерти вы назвали причиной смерти гастроэнтерические нарушения, иначе говоря, острое несварение желудка?

— Теперь мне известно боль. % чем тогда.

— Отвечайте на вопрос, доктор. Вы подписали свидетельство о смерти, определяющее причиной смерти гастроэнтерические нарушения?

— Да.

— В то время вам не приходило в голову, что возможно отражение мышьяком?

— Для то.) чтобы я мог это заподозрить, не было никаких оснований. Нет, сэр.

— Что заставило вас изменить мнение?

— Анализ, сделанный нами после эксгумации.

— Вы обнаружили мышьяк?

— Да.

— И поскольку патологоанатом сообщил вам об этом, вы пошли на попятный и отказались от своих прежних выводов?

— Но мы же нашли мышьяк!

— Кто его нашел?

— Мы оба производили вскрытие.

— А кто производил токсикологический анализ?

— Криминологическая лаборатория.

— Так что вы безусловно признали заявление о присутствии мышьяка?

— Ну… да.

— И тут же изменили свое мнение касательно причины смерти?

— Хорошо, если вам угодно сформулировать это таким образом, пожалуйста. Никто из нас не застрахован от ошибок.

— Очень печально слышать такое заявление от врача… Уверены ли вы, доктор, что сейчас опять не ошиблись?

— Не думаю.

— Но ведь когда вы ошиблись, подписывая в первый раз свидетельство о смерти, вы были точно так же уверены в своей правоте, как и сейчас?

— Увы… На моем месте любой, врач подумал бы то же самое.

— Благодарю вас, доктор. Это все.

Следующим Дру вызвал в качестве свидетеля обвинения Германа Болтона. Тот показал полис о страховании жизни Уильяма Энсона, назвал дату смерти и подчеркнул тот факт, что обвиняемая, вдова покойного Селма Энсон, получила сто тысяч долларов страхования.