Джон Диксон Карр - Бесноватые

Джеффри не двигался с места ровно столько, сколько нужно было, чтобы сосчитать до десяти. Затем он приблизился к люку в полу.

– Доктор Эйбил, – сказал он, – вам придется открыть дверь.

– Но вы не отдадите меня им, ведь нет? – вскричала Пег. – Это какое-то безумие! Это все мне снится? Вы ведь не позволите им увести меня?

– Они могут забрать вас, Пег…

– Нет!

– Они могут забрать вас, Пег, но долго вас не продержат. С этим проклятым миром приходится воевать его оружием. Да будет так! Откройте дверь, доктор Эйбил.

На следующее утро, часов около семи, над крышами ковент-гарденских домов заклубился дым, нарушивший однообразие пасмурного неба. Начался день с обычными в этом районе драками, скандалами, криками.

Здешние дома, довольно высокие и красивые, из красного кирпича с белой облицовкой вокруг окон, выглядели снаружи почти как новые. Однако из-за шума, который постоянно доносился со стороны зеленных рядов и ларей небольшого пока еще рынка, расположившегося в центре площади, вокруг колонны Иниго Джонса[34], все люди с претензией на аристократизм уже давно съехали отсюда. И сейчас между пассажами, так называемыми пьяццами, идущими вдоль северной и восточной сторон площади, и банями, названными турецкими, развелось множество подозрительных мест и еще больше подозрительных людей.

Пьяццы облюбовали себе расфуфыренные проститутки, которые, если не удавалось завлечь клиента, лазали по карманам. Вокруг рынка с криками гоняли мяч подмастерья, постоянно налетающие на прохожих, сбивающие их с ног и считающие, что игра служит им оправданием. Тут же торговки рыбой, которую они держали в закрытых корзинах, громко расхваливали свой товар, употребляя выражения, считавшиеся у них весьма остроумными. А уж что касается дешевого джина, то законно торговать им или нет[35], но каждый мог за два пенса напиться здесь в стельку.

Джеффри Уинн проснулся в своей комнате над табачной лавкой в северной пьяцце. Голова у него болела после всех попыток выручить Пег, продолжавшихся до двух ночи.

Безнадежно! Доселе абсолютно безнадежно. Закон крепко взялся за нее. И впрямь, люди, к которым он хотел обратиться, либо избегали его, либо просто отказывались принять. И хотя он понимал, что лезет на рожон и в лучшем случае добьется отсрочки, он не мог не разыграть все карты, которые были у него на руках.

– А если нет… – вдруг подумалось ему.

Хозяйка, привыкшая к ругани постояльцев и изумлявшаяся, лишь когда слышала ее от мистера Уинна, принесла его утренний шоколад. Он умылся и побрился у ведерка с холодной водой, которое для этой цели обычно приносили ему по утрам. Затем надел единственный приличный запасной костюм: камзол и штаны из дешевого бархата; при этом на нем было чистое белье и шпага, которой не приходилось стыдиться.

Но денег не было.

На почтовую карету, на непредвиденные экипажи и носилки, равно как и на некое секретное дело, ушли все деньги, полученные от сэра Мортимера Ролстона, – все до последнего фартинга. Хотя у себя на Сент-Джеймсской площади этот горлопан и обещал не скупиться в дальнейшем, Джеффри дал себе клятву ничего не брать у него.

«Когда ты наконец поумнеешь? – думал он. – Ну поумнеешь ты когда-нибудь?»

На улице было промозгло и зябко. Человек десять еще спали под сводами пассажа, выдыхая остатки винных паров. Слева от Джеффри, на западной стороне Боу-стрит, маячило здание театра «Ковент-Гарден», возвышающееся над остальными домами. Джеффри взглянул в ту сторону, но подумал при этом о судье Филдинге, готовящемся к слушанию дел сегодняшнего дня, которое происходило в тесном зале судебных заседаний, примыкающем к его квартире на восточной стороне той же улицы.

Но еще не настало время обращаться к судье Филдингу; во всяком случае, так казалось Джеффри. Сначала нужно нанести еще один удар. И Джеффри зашагал, почти побежал по улице.

Менее чем через двадцать минут, пройдя около мили, молодой человек ступил на площадь, лежащую в самом сердце района, где проживала аристократия; район этот отличался от Ковент-Гардена так же, как старая леди Мэри Уортли Монтегю – от Толстухи Нелл или Резвушки Кэт.

Величественные особняки по краям мощенной булыжником площади взирали на восьмигранник решетки, окружающей огромный круглый пруд. Здесь проживал его светлость герцог Норфолкский, а также милорд Бристол и сэр Джордж Ли. И еще адмирал Боскавен. И мистер Уильям Питт, еще не ставший графом Чатэмским, но уже проявивший себя как гениальный стратег, которому суждено было впоследствии утвердить британский флаг над половиной мира[36]. Пройдя по Чарлз-стрит, Джеффри вышел на Сент-Джеймсскую площадь и взбежал по ступенькам дома на северной стороне. Джеффри слегка удивило, что ставни на окнах первого этажа открыты в столь ранний для этого района час.

Джеффри взялся за молоток и постучал, но никто не открыл. Дверь оставалась закрытой, как и в первый раз, когда он приходил сюда поздно ночью. Начиная злиться, Джеффри начал стучать опять и стучал ровно две минуты. Потом – как будто кто-то в доме нарочно отсчитывал время – дверь неожиданно отворилась, и на пороге появился надменного вида мажордом.

– Что угодно? – спросил он.

При виде его Джеффри чрезвычайно удивился и даже отступил на шаг.

– Кто вы такой? – спросил он. – А где Киттс?

– Прежде, – произнес мажордом, окидывая взглядом костюм Джеффри сверху вниз, – скажите мне, кто вы. И какое у вас дело.

– Вас недавно наняли, не так ли? Во всяком случае, не более двух месяцев. А Киттс больше здесь не служит?

– Кого это может интересовать, – спросил мажордом, – кроме моего хозяина? Но кто вы? И какое у вас дело?

– Мое имя – Уинн. Я желаю говорить с сэром Мортимором Ролстоном.

– Ну что ж, это возможно. Хотя вовсе не значит, что вы будете с ним говорить. Какое у вас к нему дело?

– Я, кажется, сказал, – произнес Джеффри, несколько возвышая голос, – что желаю говорить с сэром Мортимером.

– А я спросил: какое у вас к нему дело?

Тем не менее мажордом неожиданно сделал один большой шаг назад, потом другой и отступил в глубь дома, оставив при этом дверь открытой. У Джеффри возникло смутное чувство, что приход его предвидели и что в доме его ждут.

Он переступил порог и вошел в вестибюль.

Искусство строителя и архитектора можно купить, что и было сделано при возведении этого дома. Можно сделать в вестибюле мраморный пол, можно установить в нем ионические колонны с витыми позолоченными капителями и построить лестницу из темного дерева, идущую вдоль стен, обшитых светлыми панелями.

Но какие сырые и неприятные сквозняки гуляли по этому вестибюлю! Из-за штор, закрывавших высокие окна, здесь было почти совсем темно. За какие-то месяцы вся атмосфера дома – вместе с главным его слугой – полностью переменилась.

Мажордом с жезлом, символом должности, в руке отступил в середину вестибюля. Следуя за ним, Джеффри заглядывал в комнаты, расположенные по обе стороны, и видел, что и мебель в них тоже сменили.

Незадолго до того светские модники начали сходить с ума по всему китайскому или псевдокитайскому. И здесь на фоне белых стен красовались часы в деревянных футлярах, украшенных спиралями и завитушками, стулья с львиными и драконьими головами, аляповатые комоды в виде пагод с колокольчиками по углам.

Джеффри огляделся.

– Интересно знать, – произнес он, – сколько времени она уже здесь распоряжается?

– Кто?

– Миссис Крессвелл. Давно она сюда вселилась?

Мажордом сощурился.

– Послушайте меня, – произнес он резко, протягивая вперед левую руку. – Вы не желаете сообщить мне вашего дела, стало быть, вы не увидите сэра Мортимера. Впрочем, вы бы все равно с ним не встретились. У сэра Мортимера сейчас врач-шотландец с Джермин-стрит. Сэр Мортимер заболел.

– Какая жалость! А сейчас, будьте добры, проводите меня к нему. В противном случае, поскольку я сам знаю, как пройти в его комнату, я…

– Да? – прервал его мажордом.

Он поднял свой жезл с металлическим наконечником и резко опустил его на мраморный пол. Для уверенности он проделал это дважды. Из двух боковых комнат – той, что в глубине вестибюля, и из комнаты на площадке – появились четверо лакеев в ливреях и замерли в полумраке.

– Да? – повторил мажордом. – Да, приятель? И что же вы тогда сделаете?

Джеффри молчал.

– Тогда слушайте меня, приятель. Госпожа сказала, что если случится так, что вы сюда заявитесь, вы можете поговорить с ней, с госпожой. Вот и все. И скажите спасибо. Будете вы говорить с госпожой, приятель? Или как?

– Я буду говорить с миссис Крессвелл.

– Давно бы так.

На это Джеффри ничего не ответил. Как странно, что этот дом был жилищем Пег Ролстон. И в этом доме, источающем сейчас лицемерие, с его слугами, похожими на брайдвеллских тюремщиков, она прожила всю свою жизнь. Какая глупость, что он первым делом направился сюда! Но ведь надо когда-то учиться. Все еще не говоря ни слова, подавляя в себе ярость и страх, он проследовал за одним из лакеев к закрытой двери в передней части дома.

– Входите, – донесся до него из-за двери голос миссис Крессвелл, слишком низкий для такой маленькой, хотя и крепко сбитой женщины. – Вы там целый день собираетесь стоять? Входите!

Джеффри вошел в комнату и поклонился.

– К вашим услугам, сударыня.

– Приветствую вас, мистер Уинн. – Она произнесла это даже с некоторым кокетством. – А чем я могу вам служить?

Никакой китайской мебели здесь не было. Эта большая комната с высоким потолком, но душная из-за наглухо закрытых окон, могла бы служить будуаром любой знатной даме.

Зеркало на туалетном столике и сам столик были задрапированы синим шелком, который спускался складками до самого пола. Вдоль очень белых стен стояли стулья с гнутыми ножками. В алькове, расширяющемся в направлении стены, располагалась огромная кровать с раздвинутым балдахином из желтой парчи на резном карнизе. По обычаю того времени, Лавиния Крессвелл принимала посетителя сидя в постели и обложившись подушками.