– Мы сейчас выясняем, – сказал лейтенант.

– Поздравляю! – буркнул скучающим тоном Великий человек.

– Кто может относиться к вам с такой ненавистью, чтобы не пожалеть десяти тысяч долларов и заплатить их наемному убийце?

Мун сухо улыбнулся:

– Сотни людей, лейтенант. Буквально сотни.

– Дело нешуточное, – посуровел полицейский.

– Зависит от того, с какой стороны посмотреть, лейтенант. Когда я представляю, как бедняга Памела, лежа со мной на диване, втыкает мне между ребер нож, или подсыпает в вино яд, или, скажем, душит проволокой, на которой висит картина, меня разбирает смех. У нее было одаренное тело, а ум – сентиментальной малолетки.

Из угла комнаты послышался свистящий звук. Это Пьер Шамбрен выдохнул сквозь стиснутые зубы. В пентхаус он пришел вместе с полицейским. Его необычно взволновала трагедия Памелы Прим.

– Десять тысяч долларов – немаленькая сумма, – заявил Гарди. – Не может быть, мистер Мун, чтобы сотни людей не любили вас до такой степени.

– Я был бы в высшей степени разочарован, если бы это было не так, – ответил Великий человек.

– Ради бога, давайте прекратим ломать комедию, – взмолился лейтенант.

Мун повернулся и посмотрел на него с усталым презрением.

– Молодой человек, некто готов щедро заплатить, чтобы не позволить мне перевалить за семидесятипятилетнюю годовщину. Но он идиот, если сложил все яйца в одну корзину. Под корзиной я подразумеваю бедную Памелу. На роль убийцы она подходит менее всего. Поищите-ка, у кого еще внезапно появились банковские счета.

– Вы хотите сказать, что кому-то еще могли предложить деньги за такую же работу? – спросил, нахмурившись, Гарди.

Великий человек усмехнулся:

– Если бы я хотел расправиться с человеком, подобным Обри Муну, – конечно, если сделать невероятное предположение, что найдется другой человек, подобный Обри Муну, – я бы приберег запасной вариант и наплевал на расходы. Не вызывает сомнений, лейтенант, что мне необходима защита. Ваше начальство, наверное, будет не в восторге, если вы заключите, что с самоубийством маленькой несчастной Памелы опасность миновала.

– Если вы чувствуете себя в опасности, – предложил бесцветным, невыразительным голосом Шамбрен, – лучше последовать совету и отменить праздник. Иначе окажетесь главной целью среди двухсот пятидесяти неуправляемых приглашенных.

– Дорогой мой Шамбрен, никому не позволено указывать мне, что делать, или заставлять менять планы. Ваша задача управляющего отелем, равно как и задача лейтенанта, следить за моей безопасностью.

– Праздник? Какой праздник? – встрепенулся Гарди.

– Мистер Мун намерен отпраздновать чудо-достижение семидесяти пяти лет, – объяснил Шамбрен. – В большом бальном зале с двумястами пятьюдесятью приглашенными. В субботу вечером.

– Полагаю, если дело не прояснится, комиссар полиции не позволит вам пойти на такой риск, – сказал лейтенант.

– Не позволит? – Глаза Муна сверкнули. – Интересно посмотреть, как он собирается меня остановить. Если я решу устроить праздник, я его проведу – здесь, в «Бомонте», или где-нибудь еще, если мистер Шамбрен сумеет объяснить совету директоров, почему он отказывается от выгодной сделки.

Шамбрен пожал плечами:

– Жизнь ваша, мистер Мун. Если вы решите ею рискнуть, меня это нисколько не заботит.

Великий человек усмехнулся:

– Вот видите, лейтенант, меня никто не любит.

– Я ничего такого не вижу, – уперся Гарди. – А вот вы не принимаете дело всерьез или нам что-то недоговариваете?

– Я ничего не знаю, – ответил Мун. – Кроме одного: некто хочет сыграть со мной весьма дорогостоящую шутку. Ждет, что я брошусь под чью-нибудь защиту, спрячу голову под крыло, стану потехой общества. Если процитировать известного политика, которого больше никак не упоминают, – я отказываюсь![3]


Не возникло вопросов, каким образом несчастная девушка по вызову Памела Прим рассталась с жизнью. Это было самоубийство. Лейтенанта Гарди заботило одно – угроза жизни Обри Муну, о чем стало известно из письма, найденного в сумке покойной. Интуиция подсказывала ему, что эта шутка – чудовищная забава, случайно приведшая к смерти человека. Но подобное предложение отклонялось, когда он вспоминал о деньгах. Десять тысяч долларов были положены на счет мисс Прим в трастовой компании «Уолтхэм», и она ими воспользовалась. С точки зрения лейтенанта, десять тысяч долларов совсем не шуточная сумма.

Они вернулись в кабинет Шамбрена, откуда Гарди доложил о расследовании по телефону комиссару полиции. Благодаря тому, что в деле был замешан Обри Мун, по официальным коридорам потянуло холодным ветерком.

Гарди посмотрел на женщину, приглашенную управляющим отелем. «А ведь эта мисс Элисон Барнуэл очень привлекательна, – подумал лейтенант. – Но хватит ли в ней решимости, чтобы справиться в сложившейся ситуации с прессой?»

– В наши обязанности не входит защищать его, – внушал Шамбрен пресс-секретарю. – Наше дело – защищать отель. Ущерб уже нанесен. Новость о самоубийстве появится в вечерних газетах, и ее уже сообщают по радио и телевидению. Благодаря участию Муна информация попадет на первые страницы изданий. Следующие несколько дней все репортеры и все писаки желтой прессы будут толпиться у дверей отеля. – Он раздраженно показал на памятную записку на столе. – Уиллард Шторм уже просится взять у меня интервью.

Уиллард Шторм был журналистом из яркой новой молодежи. Его ежедневная колонка «центра Шторма» уже потеснила таких старичков, как Уинчел, Салливан и других. Шторм был из плеяды журналистов, которых Шамбрен ненавидел. Материал любой ценой, не важно, кто от этого пострадает.

– В этом деле присутствует какое-то безумие, – заметил Гарди. – Чтобы подстроиться под других, надо самому слететь с катушек.

Изящно очерченное лицо Элисон было бледным.

– Я согласна с лейтенантом, – кивнула она. – Трудно представить угрозу шуточной. Все-таки десять тысяч долларов!

Управляющий отелем нетерпеливо махнул рукой.

– Величина сумм не должна вас удивлять на такой работе, Элисон. Утром я прочитал вам по этому поводу небольшую лекцию. В отеле проживает много людей, для которых десять тысяч долларов – деньги на карманные расходы. Для вас годовая зарплата, для них бумажки, чтобы раз пройтись по магазинам. – Шамбрен уперся кулаком в стол. – Знаете, к чему приводит работа в отеле? – Его голос стал сердитым. – Здешние работники становятся почитателями денежных мешков. Понаблюдайте за стенографистками и продавщицами, когда они смотрят на витрины в вестибюле. Девушки мечтают о том дне – который никогда не наступит, – когда они сумеют купить что-нибудь из того, что видят их глаза. И пока они так грезят, мимо них проходит толстосум и хватает все подряд. Возьмите наших телефонисток. В их руках судьбы сотен неверных мужей и жен. Они следят за тем, чтобы в номера не дозвонились те, кому не следует, а разговоры не подслушали. Сидят все вместе в одной комнате на третьем этаже и счастливы, если получат за год пять долларов чаевых. Богачи уверены, что их положено обслуживать. Стоит девушке ошибиться – пропустить не тот звонок или не так передать информацию, и они требуют от меня ее крови. Вспомните Амато, нашего организатора банкетов. У него язва, которая всю предстоящую неделю будет кровоточить, потому что Мун решил сделать из него мальчика для битья. Праздник пройдет на высшем уровне, но Амато свое получит. Ненавижу супербогачей. Мне отвратителен тот, кто способен выложить десять тысяч долларов для того, чтобы довести несчастную девушку, вроде Прим, до самоубийства. Ее охватило отчаяние, потому что она поняла, что год за годом ночью и днем являлась оплачиваемой шестеренкой в машине их развлечений.

– А мы, – глаза Элисон вспыхнули, – главные механики этой машины удовольствий. «Бомонт» – игровая площадка богачей Нью-Йорка. Ведь так и говорится в нашем буклете.

– Именно! – Шамбрен разозлился. – Мы служим богатым сутенерам. Но не обязаны целовать им ноги.


В номере на четырнадцатом этаже Уилз снова растянулся на кровати и сквозь клубы сигаретного дыма смотрел в потолок. Морщинки в уголках его глаз собрались, словно он испытывал боль. Боль в самом деле была не проходящая, не утихающая – он жил с ней двенадцать лет.

Джон Уилз было его легальным именем, присвоенным судом, а от рождения он звался Джоном Макайвером. Фамилия Макайвер могла кое-что напомнить Шамбрену. Она была на слуху любого журналиста, писавшего в пятидесятые годы. Фамилия капитана Уоррена Макайвера, изгнанного из рядов британской армии за связь с женой командира, не сходила со страниц тогдашних газет. Но это была не просто измена. Военный трибунал пытался доказать, что Макайвера интересовала не любовная интрижка с женой полковника, а секретная информация, которой располагал командир. И поскольку тот участвовал в проекте «Бомба», Макайвера, несмотря на его заявление о невиновности, объявили важным преступником. Он, естественно, отрицал свою связь с женщиной и категорически отвергал обвинения в шпионаже. Ход процесса был нарушен всплеском эмоций на свидетельской трибуне. Женщина, которой приписывали связь с Макайвером, заявила, что ее любовником был известный литератор, журналист и путешественник Обри Мун. Абсурд! Ведь управляющий отелем, горничная и официант как один утверждали, что именно Уоррен Макайвер был тем человеком, который, заполняя регистрационную карточку, обманул гостиничную администрацию, написав «мистер и миссис». Затем гостей видели в номере в компрометирующих позах. Муна даже не вызвали в качестве свидетеля. В качестве кинозвезды он был прекрасно известен британской публике, и его, мрачноватого изящного брюнета, никто бы не спутал с блондином Макайвером.

Обвинение в шпионаже не было доказано, хотя общественность не сомневалась, что это факт. Люди бросались глубокомысленными замечаниями, мол, дыма без огня не бывает. Макайвера с позором уволили со службы. И два года спустя капитан Макайвер застрелился в маленьком номере ливерпульской гостиницы.