Зал Ваграм... Зимний курорт, автомобиль, который ему так хотелось иметь... Эта старая каналья, этот М. Франсуа, отказавшийся дать ему в долг несколько банкнот, но готовый заплатить много тысяч за одного или нескольких маленьких Ренуаров...

И вот, среди освещенных прожекторами зрителей, наверняка в первом ряду - некто, олицетворяющий все это: картины Ренуара, снег, быстрый автомобиль...

До тех пор, пока этот некто будет оставаться в зале и любоваться боксерами, не будет никакой опасности...

Но почему Марсель позвонил ей? Предчувствие? Может, у него, ни разу не попавшегося, появилось ощущение, что на этот раз он может дать осечку? Может, он хотел, для придания себе твердости, услышать ее голос? Может, он все еще колебался? И если бы она попросила его вернуться как можно быстрее, пожаловалась на одиночество?..

Так нет же! Наоборот! Она выдержала характер! Не хотела никогда ни в чем быть ему помехой. Он должен был чувствовать себя совершенно свободным. Такое решение приняла она с первого дня их совместной жизни.

Она даже ни разу не сказала ему, как это делают все жены и чего очень хотелось ей самой:

- Постарайся не задерживаться...

Она не призналась ему, как тягостны были для нее эти одинокие вечерние часы.

В этом и была ее ошибка. В его распоряжении был примерно час времени. Куда же он поспешил? В какой квартал Парижа?

Но ведь еще нужен был ключ. Обычно это занимает много времени: необходимо или заполучить сам ключ или снять слепок с замочной скважины и сделать дубликат.

На это времени у него не было. Она была уверена, она упорствовала в уверенности, что он ничего не готовил заранее. И ведь он целый год не посещал М. Франсуа.

Почему-то, по какой-то причине, может, из отвращения, может, из страха в конце концов попасться, он решил изменить свою жизнь. И доказательством этому служит то, что он женился на ней. Причем очень спешил с этим. Может, стремился таким образом обезопасить себя от новых соблазнов?

Так ведь бывает: человеку удаются подряд несколько блестящих операций, а потом его вдруг охватывает паника. Закрадывается мысль о том, что была полоса неслыханного везения, но что она не может длиться бесконечно, что в следующий раз наступит расплата.

Опасное состояние для человека, все же решившего рискнуть еще раз, так как именно в таком состоянии и попадаются. Из-за отсутствия уверенности в себе. Или недостатка беспечности. И попадаются глупо, на какой-нибудь идиотской мелочи...

Не могла же она звонить в полицию... Газеты выйдут лишь через час. А утренние газеты не всегда содержат все ночные происшествия.

Она уже видела его в Уголовной полиции, сидящим в кабинете какого-либо инспектора, допрашивающего его, предварительно отобрав у него галстук и шнурки от ботинок... Она видела его в больнице, в...

Нет, только не в морге! От одной мысли об этом она чуть не закричала:

- Ренуар...

Странная вещь: ей казалось, что нужно сделать одно небольшое усилие, чтобы добратьсяё до правды. Почему это имя, Ренуар, казалось ей таким знакомым, нет, художника и его произведения она, конечно, знала, но само это имя, это слово, она где-то слышала его совсем недавно. Более того: она могла поклясться, что произносил его именно голос Марселя. Но когда? Где? По какому поводу?

Такси остановилось на углу улицы Коленкур, она взглянула на освещенные окна своей квартиры, порылась в сумочке. Денег не хватало. Она подумала обо всем, кроме этого.

- Подождите минутку. Я схожу за деньгами...

Бегом взбегая по лестнице, вдруг покраснела, вспомнив, что отдала обойщику мебели все оставшиеся в доме наличные деньги.

- Послушай, Ивет...

Ей было стыдно. Никогда в жизни ей не было так стыдно. А Ивэт преспокойно лежала себе в одной комбинации на диване, с книжкой в руке.

- У тебя есть с собой деньги?

- Тебе много нужно?

- Заплатить за такси... Я даже не помню, сколько... Марселя нет, а деньги обычно у него...

Ивет порылась в своей сумке и протянула ей четыреста франков.

- Хватит?

- Я думаю...

Снова бегом сбежала по лестнице вниз, разговаривая сама с собой, извинилась перед шофером: в эту ночь она чувствовала себя такой несчастной, словно виноватой перед всем светом.

Снова стала подниматься, теперь уже медленно, с трудом переводя дыхание. Ивэт уже надела платье и теперь, со шляпой в руке, направлялась к зеркалу.

- Полагаю, я тебе больше не нужна? Она чуть было не попыталась ее удержать, сказать, что ей страшно оставаться одной, но не посмела.

- Благодарю тебя и прошу прощения за беспокойство... Окажи мне еще одну услугу... Если к девяти часам меня не будет в магазине, пожалуйста, скажи хозяйкам, что я приболела, ладно? Когда-нибудь я тебе объясню... Это гораздо серьезнее, чем ты можешь себе представить...

- Все замужние женщины так говорят... Впрочем, и незамужние тоже...

- Ты не понимаешь...

- Ясное дело... И это все говорят... Потом, уже надевая пальто:

- Может, ты хочешь, чтоб я осталась?

- Спасибо... Ты очень добра... Я попытаюсь немного вздремнуть...

- Вот и прекрасно!... Давно бы так!... Все в конце концов уладится... Я там оставила немного коньяка... Советую выпить...

В это утро она, со своим бледным лицом и красноватыми веками, очень походила на клоуна, и прощальная гримаса - нелепая, ободряющая улыбка еще больше усилила это сходство.

- Доброй ночи, подруга!... Если так можно сказать...

Жермена чуть было не бросилась ее догонять, поскольку, едва оставшись одна, сразу же отчетливо услышала голос Марселя, звавшего ее, нуждавшегося в ней, призывавшего ее на помощь.

Она готова была бежать. Но куда?

Через полчаса крыши домов посветлеют, станут серебристо-серыми, и изо всех труб Парижа потянется дымок; меж домами отчетливо прорежутся улицы, послышится шум автобусов, шаги сотен тысяч человечков, закопошившихся в этом холодном и сыром декабрьском городе.

Где-то в нем находился и Марсель, и Жермена, вцепившись пальцами в холодные перила своего балкона, напряженно вглядывалась в открывавшуюся перед ней гигантскую панораму, словно надеясь, что взгляд ее в конце концов замрет на какой-то точке, и она сможет воскликнуть, осененная:

- Он там...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БОЛЬШАЯ СЕВРСКАЯ ВАЗА И ДЯДЮШКА ГРАФИНИ

Половина восьмого. С балкона виден грузовик, развозящий утренние газеты. Он останавливается и у бистро напротив. Водитель в кожаной фуражке идет через тротуар с большой кипой газет с еще свежей типографской краской.

Жермена опускается вниз. Консьержка протирает влажной тряпкой пол в коридоре. Жермена еще не очень хорошо ее знает, эту слегка косящую женщину. Весь месяц всячески старается она ее задобрить, так как в Париже совершенно необходимо быть в хороших отношениях со своей консьержкой, но эта, возможно, из-за косоглазия, выглядит очень недоверчивой.

- Кажется, у вас были посетители сегодня ночью? - замечает она. Надеюсь, ничего не случилось?

Некоторые люди обладают поразительным чутьем на несчастья. Эта женщина им точно обладает. Осторожно! Жермена заставляет себя приветливо улыбнуться и говорит:

- Муж присылал из редакции одну из секретарш... Ему пришлось срочно выехать в Лондон... Там сегодня большой матч... Он был назначен в последнюю минуту... Мне пришлось отвести ему вещи в редакцию...

- А-а! А я подумала, не заболел ли у вас кто...

В самую точку!

Теперь - газета. Она покупает ее, входит в небольшой бар, выпивает у стойки чашку кофе, надламывает булочку, самым непринужденным образом листая при этом газету.

Матч в зале Ваграм... Статья в три четверти колонки... Подписана Марселем Блан.

Это производит на нее странное впечатление. Как письмо уже успевшего умереть человека. Или кадры фильма с давным-давно умершим актером.

Но нет! Марсель не умер! Она съедает одну, вторую, третью булочку! Ей стыдно, но она очень проголодалась. Четыре булочки! Читает статью. И сразу понимает, что она написана не им. Она прекрасно знает особенности его стиля; присущие ему словечки и обороты... Она знает также, что журналисты охотно оказывают друг другу, разумеется, взаимообразно, подобные услуги...

- Слушай, будь другом, напиши сегодня за меня статью и отправь в редакцию...

Поднимается к себе. Ивет почти осушила бутылку коньяка. Жермена всегда подозревала ее в пристрастии к спиртному. Она допивает остатки. Вытягивается на диване, так как от усталости у нее ломит поясницу. В утренней газете не сообщалось ни о каком ограблении, или каком-либо ином происшествии, могущем иметь отношение к Марселю. Но это ничего не значит... Она устыдится этого еще больше, чем давешнего аппетита, но она засыпает.

Десять часов. Звонка по-прежнему нет. Через полчаса на больших бульварах, снабжаемых первыми, начнут продавать дневной выпуск. Она одевается. Хотя она выпила лишь то, что оставалось на донышке, чтобы немного расслабиться, голова у нее словно деревянная, как после настоящей оргии. Вспоминает Ивет, выпившей три четверти бутылки... В сумочке у нее всего около сотни франков. Тем хуже! Останавливает такси! Покупает дневной выпуск. Ноги у нее словно ватные, голова деревянная, и это воскрешает в памяти одно воспоминание. Не так давно она немного перепила, будучи с Марселем в гостях у...

Заходит в кафе Мазарен, усаживается за столик - и на первой же странице обнаруживает имя, которое только что тщетно пыталась вспомнить:

Попытка ограбления у графа Нийель.

Черт побери, конечно же у графа и маленькой графини, как ее называют, поскольку она прехорошенькая и подвижная, как чертенок! Пара, интересующаяся всем на свете: спортом, искусством, кино... Ничего не пропускающая и часто устраивающая приемы в своей квартире на проспекте Иен. Однажды они были у них с Марселем. Тогда там собралось по меньшей мере человек триста: журналисты, актеры и актрисы, известные врачи и адвокаты. Была ужасная сутолока.