Луиза сглотнула, высморкалась. Ну точь-в-точь как отец…

Она послала ему жилет, белый галстук и другие необходимые мелочи и в карман жилета положила десять франков – а он, конечно же, забыл написать ей и поблагодарить, и в этом он тоже был совсем как отец.

Луиза думала, что конфирмация и первое причастие остудят ему голову, – он выглядел так мило, так торжественно в своей муслиновой рубашке и со свечой в руке; однако в конце семестра, когда была получена новая рапортичка, слова директора оказались даже суровее прежних: «Ученик заслуживает наказания за леность и легкомыслие. Казалось бы, после первого причастия он должен был исправиться, однако с его стороны не заметно никаких усилий. Худший ученик в классе».

Эллен так разозлилась, что решила не говорить с сыном, дабы не сорваться.

Слава богу, хоть Кики вот-вот должен был вознаградить ее за все жертвы – летом ему предстояло сдавать экзамен на степень бакалавра. Месье Фруссар возлагал на него большие надежды. После сдачи экзамена и получения степени Кики предстояло изучать химию. Он был предназначен в ученые в первый же свой день рождения, и, когда речь заходила о старшем сыне, Луи-Матюрен и слышать не хотел ни о каких других занятиях. Шестого марта Кики исполнилось шестнадцать лет, но он мало походил на будущего корифея науки. Он вечно забивался в какой-нибудь уголок и читал там Альфреда де Мюссе или Ламартина, страстно любил Байрона, в особенности «Дон Жуана». Был он рассеян, мечтателен и весьма сентиментален – совсем неподходящие свойства для хорошего химика; а после того как у него сломался голос, выяснилось, что певческие задатки у него почти такие же, как и у отца. Кики обожал музыку и однажды – набравшись храбрости – спросил у матери, нельзя ли ему в будущем заниматься пением, а не науками. Она с мрачным выражением на лице ответила, что тем самым он разобьет отцу сердце. Кики вздохнул и решительно отказался от этой мысли. Ему и в голову не пришло рвать на голове волосы и убегать из дома – как это сделал в его возрасте Луи-Матюрен. Кики слишком любил дом, родных, все те знакомые мелочи, из которых складывалась его повседневная жизнь. В этом он не хотел никаких перемен. Вот если бы время могло остановиться или даже пойти вспять – куда угодно, только не вперед. Все эти вещи – взросление, превращение в мужчину, неясное будущее – совсем ему не нравились.

Вот если бы можно было навсегда остаться семнадцатилетним, и пусть вечно будет лето, думал он, так чтобы можно было бегать, плавать, допоздна разговаривать с дру зьями, смеяться и грустить без всякого видимого повода. И пусть будут стихи, которые можно читать, и музыка, которую можно слушать, пусть будут каждый день и каждую ночь, а другие вещи – страдания, жестокость, нищета, болезни, взаимная ненависть, грусть – исчезнут навеки. Он знал, что для сдачи экзамена на бакалавра нужно читать Горация и Цицерона, но вместо этого доставал карандаш и рисовал профиль сестры Изабеллы, сидевшей за фортепьяно…

За неделю до Пасхи из Булони прибыл Джордж Кларк, предварительно написав сестре, что едет с очень важными новостями.

Эллен улыбнулась про себя и в субботу пригласила на чай Луизу.

Итак, Джордж наконец принял решение. Уж она постарается, чтобы у него были все возможности высказать свои чувства, хотя не исключено, что он это уже сделал в письме; да, наверняка. Луиза приехала из Версаля в новом капоре, явно взбудораженная, и заявила, что ни слова не слышала от капитана Кларка и не слишком ли далеко они занеслись в своих мыслях: непонятно, почему он решил сначала объявить о своих намерениях Эллен, а потом уже хотя бы намекнуть о них самому заинтересованному лицу, то есть ей?

Вздор, откликнулась ее невестка; Джордж всегда был немного застенчив, скорее всего, он захочет сперва посоветоваться с сестрой. От Луизы требуется только одно: оставаться тихой и очаровательной, как всегда. А уж об остальном Эллен и Джордж позаботятся. Как хорошо, что Луи-Матюрен уехал в Лондон – как-то это связано с его несчастным, только что умершим братом, – ибо он никогда не отличался особым тактом и мог бы в самый неподходящий момент обмолвиться о первом Луизином браке.

Джордж объявился в шесть вечера, раскрасневшийся и смущенный. Не прошло и двух минут, как он обернулся к сестре и спросил, позволит ли она ему сделать чрезвычайно важное заявление.

– Ну разумеется, Джордж, – сказала она, глядя на него сияющими глазами, а потом бросила многозначительный взгляд в сторону Луизы – та сидела, скромно потупившись.

Галантный капитан откашлялся и выпятил грудь.

– Я… э-э… намерен жениться, – возвестил он, – и должен сказать, что после того, как мне удалось завоевать любовь своей суженой, я считаю себя счастливейшим человеком на земле. Это милейшее, чистейшее из всех Божьих созданий, и я невероятно счастлив, доволен и горд, что… что я… Эллен, сестричка, мне не хватает слов.

– Мы уже довольно давно ждали такого развития событий, – счастливым голосом откликнулась его сестра, – и знаем, что ты сделал прекрасный выбор.

– Погоди, ты сначала посмотри на нее! – воскликнул Джордж, стремительно шагнул к двери и высунулся в коридор. – Джорджи, сердечко мое ненаглядное, войди, представься!

Сестра уставилась на него в замешательстве, а Луиза, так и не проронившая ни слова, вскинула глаза, точно перепуганная лань.

Они не успели ничего сказать, не успели даже переглянуться. Джордж, с напыщенной улыбкой на лице, снова вошел в комнату, держа за руку румяную от смущения, хихикающую девицу лет девятнадцати, нелепо разнаряженную и невероятно смазливую.

– Позвольте представить вам мисс Джорджину Льюис, будущую миссис Джордж Ноэль Кларк! – возвестил галантный капитан, лучась восторгом и самодовольством с высоты своих пятидесяти пяти лет.

Эллен, сделав невероятное усилие, сдержала свои чувства и вместо ужаса выдавила на лицо нечто более или менее похожее на приветственную улыбку, после чего направилась к счастливой чете.

– Очень рады с вами познакомиться, – выговорила она. – Кики, Джиги, Изабелла, подойдите и поздоровайтесь со своей новой тетушкой.

Мальчики с раскрытым ртом пожали руку прекрасному созданию, которому с виду лет было столько же, сколько им самим; Кики залился ярким румянцем, когда она его поцеловала. Эллен так и не смогла заставить себя взглянуть на Луизу, когда та в свою очередь подошла и сдавленно пробормотала краткое поздравление, – а вместо этого погрузилась в разливание чая. Как раз принесли горячий чайник – не желает ли мисс Льюис снять капор и устроиться поуютнее?

Мисс Льюис экзальтированно вскричала:

– Ах, миссис Дюморье, милочка, зовите меня Джорджи, прошу вас!

Нахал Эжен немедленно воспользовался этим предложением и, подавая ей кусок поджаренного хлеба с маслом, пробормотал:

– Хорошего вам мужа, тетя Джорджи.

Эта его выходка сломала лед, через миг все расселись у стола, завязался оживленный разговор, и даже Эллен оправилась от потрясения и начала расспрашивать брата, где и как он нашел себе столь неожиданную партию. Одна лишь Луиза сидела молча, собирая хлебные крошки со своей тарелки; несчастные ее губы искривила улыбка, от которой, казалось, того и гляди трещины пойдут по лицу; на скулах пятнами горел неестественный румянец.

– Мы познакомились год назад в Индии, – рассказывал Джордж. – Она приехала в гости к брату, который служил в нашем полку, и на ее восемнадцатый день рождения мы устроили танцы. Разумеется, меня сразу же оттеснили. Молодежь вилась вокруг нее, как пчелы вокруг банки с медом, – так ведь, Джорджи?

Джорджи надула губки и повела плечиками.

– Словом, тогда я не произвел на нее никакого впечатления. Дряхлый старик, да и только. Кому он нужен? Но потом возьми и случись нечто… Моя надменная барышня отправилась на верховую прогулку, жеребец ее понес – и я его, честно говоря, не виню. Ты меня понимаешь, Кики, приятель? В общем, именно дряхлый старик укротил этого негодника, и тут она вдруг решила, что он не такая уж и развалина!

Он откинулся на спинку стула, засунув большие пальцы под жилет, пожирая глазами свою нареченную.

Джорджи послала ему через стол воздушный поцелуй.

– Короче говоря, после этого мы сдружились, – продолжал бравый вояка, – и к моменту отъезда из Индии у нас возникло взаимопонимание. Я переговорил с ее братом, тот замолвил за меня словечко, но мисс Джорджи не сразу приняла решение – да и кто станет ее винить: ей едва исполнилось девятнадцать лет. Она вернулась в Англию, я уехал в Булонь. Мы переписывались. Я открылся маме, мама пригласила ее к себе погостить. И вот она живет у нас уже вторую неделю. А позавчера она сделала меня счастливейшим человеком на земле.

При воспоминании об этом событии на глаза капитана навернулись слезы счастья, он вытащил носовой платок и громогласно высморкался.

– Да, ваша мамочка такой ангел, просто ангельская душенька! – разразилась потоком слов очаровательная Джорджи. – Самая прелестная женщина на всем свете. Я ее просто обожаю. Она буквально засыпала меня подарками – надарила платьев и показала мне все-все-все в Булони. С ней было ужас как весело! Нам нравятся одни и те же вещи, мы невероятно подходим друг другу. Все время смеемся, болтаем, надо всеми подшучиваем. Джордж просто умирает от ревности, правда же, душка?

Джордж покачал головой – глаза плывут, рот приоткрыт.

– Когда же намечена свадьба? – осведомилась Эллен.

– Как только мое сокровище соберет приданое, – нежным голосом проговорил Джордж. – Сами знаете, каковы женщины. Никак им без этих рюшек и финтифлюшек. Мужчине незачем в это соваться. Кроме того, мама все взяла в свои руки. Наша старушка страсть как разволновалась. Даже и не поймешь, кто из них двоих выходит замуж. Понятное дело, она просто боготворит Джорджи.

– Надеюсь, она ее не избалует, – заметила Эллен.

– Избалует? Она ее уже избаловала. Да мы все будем ее баловать. Она всегда будет поступать только так, как ей самой захочется, правда, душенька?