– У меня нет ни малейшего желания знать, кто вы такой, дерзкий мальчишка, a тем более вставать, не то я научил бы вас, что негоже стучать в двери и горланить над моим ухом, – сказал он низким голосом, более походившим на рычание тигра. Аллен, не привыкший к столь нелюбезному обращению, стоял с широко открытыми глазами и готов был уже уйти, когда услыхал на дворе топот копыт и голоса своих спутников.

От незнакомца тоже не укрылись эти звуки, и он пришел в неописуемую ярость: опрокинул блюдо с орехами на пол и диким голосом стал звать хозяина. Вышедший встречать гостей трактирщик, напуганный до смерти громовым голосом постояльца, бросился к нему со всех ног. На бегу он успел обратиться к только что пришедшим и умоляюще пролепетать:

– Ради всего святого, будьте с ними повежливее, не раздражайте его, а то не сносить мне моей головы!

– Да кто же он такой? – удивился сэр Найджел, но хозяин уже исчез за дверью, откуда доносились новые потоки брани.

– Как смел ты, негодная скотина, обмануть меня, когда я спрашивал, нет ли у тебя в доме каких-либо насекомых? Вот мы приехали, и что? Здесь ползает полно англичан! Гони их вон, мерзавец, чтобы и духу их здесь не было, я не могу слышать их поганого языка! Шевелись, или я вышибу из тебя мерзкую душонку! – не унимался господин.

– Слушаюсь, слушаюсь, сэр! – бормотал трактирщик, которого даже пот прошиб от страха, и вдруг исчез за дверью.

– Уж вам, господа, лучше всего уехать отсюда. До Вильфранша около шести миль, и там вы найдете великолепный отдых, – проговорил хозяин.

– Я не сдвинусь с места до тех пор, любезнейший, пока не рассмотрю поближе эту редкую птицу. Я хочу знать его имя и титул, – проговорил твердо сэр Найджел, потирая руки от удовольствия. – Кажется, уже только ради него стоило ехать в такую даль.

Как раз в это время распахнулась дверь, и на пороге появился незнакомец, лицо которого стало еще некрасивее от ярости. Он обрушился на трактирщика:

– Выкинь их отсюда, негодных псов, – взревел он, – если они не хотят отведать этого хлыста!

Вельможа готов был броситься на приезжих, но вдруг увидел герб на щите сэра Найджела и в изумлении остановился, опустив руку с хлыстом. Взгляд его стал мягче, улыбка тронула губы.

– Да ведь это мой старый бордоский знакомец! Я хорошо знаю этот герб, не далее как три дня назад я взирал на него на турнире в Бордо. Узнаете ли вы, сэр Найджел, свою работу? – При этом он показал на свою правую руку, перевязанную у плеча шелковым платком.

Сэр Найджел был поражен не меньше свирепого рыцаря.

– Да, теперь я узнаю вас, Бертран Дюгесклен, – промолвил он, не в силах очнуться от удивления.

– Вы угадали! – крикнул француз, разразившись грубым смехом. – Это действительно я! Знаете ли, сэр Найджел, при всей моей ненависти к англичанам я все же должен исключить из их числа трех человек, с которыми всегда рад встретиться. Первый из них – это принц, второй – Чандос, a третий – вы. Вот вам моя рука!

– Теперь я могу со спокойной совестью сложить свой меч, – проговорил сэр Найджел, пожимая руку французу, – ведь всю жизнь я грезил о том, что далось мне наконец на старости лет: я сразился со знаменитейшим рыцарем великой Франции. Быть может, сэр, вы снизойдете до того, чтобы продолжить бой? Конечно, я недостоин такой чести, но все же кое в каких боях я поучаствовал!

– Клянусь всеми святыми, – сказал француз, – мне известна ваша слава. Теперь моя дорогая супруга может рассказывать всем, что видела столь знаменитого рыцаря, как вы, сэр Найджел. К сожалению, пока я не могу состязаться с вами, вы видите мою руку, но леди Тифен внесет ваше имя в список. При случае мы сразимся, как подобает, а теперь пойдемте в зал, и пригласите своих оруженосцев.

С этими словами он взял сэра Найджела под руку, и они вошли в комнату, где сидела леди Тифен, супруга Бертрана Дюгесклена.

Сэр Найджел, проведя бо`льшую часть жизни на коне, вдали от женского общества, почувствовал себя неловко при виде этой великосветской дамы, один вид которой порабощал всех присутствующих. Он с бо`льшим удовольствием оказался бы в настоящий момент в пылу битвы, нежели перед проницательным, пытливым взором этой женщины, молва о которой уже достигла и его ушей: она предсказывала будущее, одним прикосновением руки исцеляла тех, перед которыми медицина была бессильна. Сердце сэра Найджела дрогнуло, когда он здоровался с этой опасной леди, но не прошло и нескольких минут, как он и два его юных оруженосца были уже очарованы прекрасной дамой, которая тихим голосом беседовала с присутствующими.

Лицо ее постепенно вдохновлялось, глаза наполнялись каким-то таинственными светом; нежным и чарующим голосом она говорила о бессмертии души, о скоротечности земной жизни, о силе, доблести, верности, чести и славе.

Аллен впоследствии часто вспоминал этот вечер в трактире Оверни, эту обворожительную женщину и чудесную атмосферу.

Когда погас уже огонь в камине и зола превратилась в пепел, первым очнулся Дюгесклен.

– Я думаю, господа, – воскликнул он, – пора позаботиться о подходящем помещении для всей нашей компании.

– Нам безразлично, где спать, но прекрасная миледи не может провести здесь ночь, – пылко проговорил сэр Найджел.

– В таком случае на коней, господа, – вскричал Бертран, – поедем в замок сэра Тристрама де Рошфора, он всего в двух милях отсюда. Это мой старый боевой товарищ, теперь он исполняет обязанности сенешала Оверни.

– Не думаю, чтобы он очень обрадовался моему появлению в его замке, – ответил сэр Найджел неуверенно, – раз мы перешли границу без его разрешения.

– Наоборот, он будет очень рад, если узнает, что вы собираетесь избавить его от этих разбойников – Белого отряда!

После этого все вышли во двор, сели на коней и отправились в путь по дороге, освещенной лунным светом. Сэр Найджел ехал по правую сторону от леди Тифен, ее муж – по левую. Форд скакал позади. Аллен немного замешкался у ворот и вдруг услышал дикий вопль, вслед за которым на пороге появились неистово хохочущие Эльвард и громадный Джон. Увидев Аллена, они, смутившись, вскочили на коней и поскакали вслед за отрядом. Между тем крики продолжали раздаваться. Прислушавшись хорошенько, Аллен разобрал следующие слова:

– A moi, mes amis! A moi, l’honorable champion de Montaubon! A la recousse de l’église sainte![77]

Изумленный юноша бросился в комнату, где уже собрались и хозяин, и слуги. В этой узкой темной комнате топилась печь, а над огнем кипел большой котел. Посредине был длинный стол, на котором стоял деревянный кувшин для вина и две роговые кружки. Рядом находился стол поменьше и на нем был только один кубок и разбитая винная бутылка. К балкам на потолке были подвешены громадные окорока, куски копченого мяса, пучки лука, и посреди всего этого великолепия на самом большом крюке висел подвешенный за шиворот своей кожаной куртки маленький, красный, как рак, человечек с огромными бакенбардами, беспомощно размахивая руками.

Забравшись на стол, хозяин вместе с Алленом и слугами сняли несчастного и посадили на стул.

– Он уехал, этот огромный человек с рыжей головой? – прохрипел несчастный. – Он больше не вернется?

– Успокойтесь, он покинул это место, – ответил Аллен.

– Счастье его, ибо, если бы я успел освободиться несколькими минутами раньше, ему пришлось бы плохо. Но каково нахальство! – яростно хрипел он. – Mon Dieu! Проделать такую штуку с защитником самого епископа Монтобанского!

– Моя лошадь к вашим услугам, добрейший мастер Пелиньи, уж лучше вы расправляйтесь с ним подальше от моей гостиницы, – сказал хозяин.

– К сожалению, я не могу ездить верхом, так как ушиб себе ногу, когда убил в Кастельно сразу трех человек, – ответил поборник епископа.

– Но я не могу допустить, чтобы в моем доме была оскорблена честь Франсуа Персиваля – д’Амура Пелиньи, поборника епископа Монтобанского. Давайте скорее мою лошадь! Адьо! – крикнул хозяин.

– Ради всего святого, уважаемый Гастон, не делайте этого, я не хочу осквернять ваш дом новыми кровопролитиями, довольно тех трех жертв, которые тяготят мою душу. Подумайте, что будет, если встретятся два таких доблестных воина! – умолял красный человечек.

В это время на дворе, под самыми окнами, послышался топот копыт, и слуга доложил, что это вернулся один из англичан. Поборник епископа с легкостью, которой никто не мог предполагать в нем из-за его увесистого тела, вскочил со своего места и устремился к окну. Его туловище до половины пролезло в отверстие окна, когда в дверях показался Форд, приехавший узнать, куда запропастился его товарищ.

Распрощавшись с присутствующими, Аллен вскочил на коня и вместе с Фордом поскакал догонять стрелков.

– Я не ожидал, Джон, что вы способны сотворить такое с защитником епископа Монтобанского. Это делает честь вашей изобретательности, но вы можете ополчить против себя всю церковь, – строго сказал Аллен, поравнявшись с Гордлем.

– Я сделал это без злого умысла, – ответил Джон, хохоча.

– Я уверен, Аллен, – сказал Эльвард, заливаясь добродушным смехом, – что вы и сами смеялись бы до слез, если бы видели этого надутого индюка, который не хотел даже сидеть с нами за одним столом и только хвастался перед трактирным слугой, что перебил на своем веку столько англичан, что и не перечесть. А так как нашему Джону не хватило французских слов, то и поговорил он по-английски – результаты вы видели. Ха-ха-ха! Не могу спокойно вспоминать эту жирную красную морду, точно ее варили в супе двадцать часов.

– Однако, господа, пришпорим коней, а то мы совершенно потеряли из виду наш отряд. En avant, mes amis! – крикнул Эльвард и готов был перейти на галоп, как вдруг из лесу раздался резкий звук рога.

– Что это значит? – вскричал Эльвард, останавливая коня. – Если это свинопасы, то почему они так поздно трубят?

– А ну их к черту, поедем, господа, – сказал Форд, – пора позаботиться и об ужине.

Они пришпорили коней и вовремя достигли замка Вильфранш, так как, по требованию Дюгесклена подъемный мост был уже опущен.