Артур Конан Дойл - Белый отряд

За это время к нашим путникам настолько приблизились два встреченных по дороге незнакомца, что могли расслышать их разговор.

– Хвала Пречистой Деве! – воскликнул торговец, простирая руки к небу. – Я уже думал, что никогда больше не услышу английской речи на этой проклятой разбойничьей земле!

С этими словами он передал свой тюк слуге, который перекинул его на спину мула, и поспешил присоединиться к маленькому отряду. Это человек был средних лет, высокий и крепкий. На голове его красовалась громадная фламандская шляпа, а одежда выдавала в нем богатого купца.

– Сэр, – почтительно снимая свою шляпу, обратился он, когда поравнялся с рыцарем, – я бюргер и альдермен[75] города Норидж, мое имя Дэвид Майклдин. Я везу в Кагор[76] тюки с превосходным сукном. Мне уже не раз приходилось рисковать своей головой. Но мое нынешнее положение безнадежно. Во французских землях бесчинствует Роже Кривая Нога – разбойник и грабитель, каких я не встречал в нашей доброй Англии. Видно, Бог послал мне вас, благородный рыцарь, не откажите мне в милостивой защите, и я вознагражу вас деньгами, лишь только благополучно прибудем в город.

– Как вы смеете предлагать рыцарю плату за просьбу не отказать в защите?! Но я не сержусь на вас, вы торговец и не желали никого оскорбить своим предложением, – ответил сэр Найджел. – Присоединяйтесь к моему отряду и знайте, что Роже Кривая Нога, с которым я бы очень желал встретиться, больше вам не угрожает. Я слышал, что это очень опытный и искусный воин.

– Это опаснейший разбойник, кровопийца! – вскричал торговец. – Я с удовольствием отдал бы половину своего состояния, лишь бы избежать встречи с ним. Да вознаградит вас, достойный рыцарь, Пресвятая Дева за ваше доброе и храброе сердце!

– Хорошо, хорошо! Успокойтесь же, мистер Майклдин, – сказал сэр Найджел. – Меня только удивляет, почему вы избрали именно этот путь, раз знали, что вам грозит опасность.

– Видите ли, сир, в Кагоре есть некий Франсуа Вилле, обменивающий мои ткани на вино. Торговля, сир, это такая вещь, что раз уж взялся за гуж, не говори, что не дюж! И я должен ехать, даже если бы тысяча чертей угрожала мне всеми муками ада!

– Однако же вы довольно благополучно путешествуете, до сих пор остались целы и невредимы.

– Не говорите так, сир, – вскричал купец, – нам с Уоткином три раза приходилось защищаться, мы даже убили одного разбойника и ранили двоих. А сколько раз мы откупались деньгами, про то знает один только Бог. Хоть мы и мирные люди, сир, но при этом вольнолюбивые англичане и, если нужно, сумеем постоять за себя. Вот почему я и ношу с собой этот меч.

– Довольно необычная вещь, – ответил маленький рыцарь, рассматривая оружие купца. – Но скажите, господин альдермен, что это за черные линии на ваших ножнах?

– Это моя выдумка, господин рыцарь, – самодовольно ответил купец. – Я придумал разделить ножны, равные точно одному ярду, на дюймы, на что и указывают эти линии. Таким образом, мой меч служит мне и в то время, когда я сижу в своей лавке в Норидже и измеряю им ткани, и во время странствий. Но милосердный Боже! Какие страшные плоды висят на том каштане! – вскричал купец.

Сэр Найджел и его спутники посмотрели в указанном направлении, и глазам их предстала следующая картина. Громадная ветвь столетнего каштана, стоящего на повороте, простиралась над дорогой в виде навеса. На ней в одном белье висел человек с искаженными чертами лица, покрытый смертельной бледностью. Его ноги почти не касались земли. Возле него на маленькой скамейке величаво сидел небольшого роста человек в богатой одежде с широкими рукавами и в красной шапочке. На его коленях лежали золотые и серебряные монеты, которые он опускал в громадный кошелек на поясе.

– Да будет с вами благословение Божье, добрые путники, – сказал маленький человек, когда путники приблизились к повешенному.

– Посмотрите, Аллен, – сказал сэр Найджел, – что это за надпись на груди несчастного?

На листе пергамента, прикрепленном к груди повешенного, было написано:

«Роже Кривая Нога. По приказанию сенешала Кастельно и наместника Кагора, верных слуг короля, многохраброго и достославного Эдуарда, принца Галлии и Аквитании. Не прикасаться и не снимать».

Аллен вслух прочитал эту надпись, и сэр Найджел воскликнул:

– Теперь, господин альдермен, ваш путь свободен, Роже Кривая Нога не причинит вам вреда, и ваш меч может спокойно отдыхать в ножнах.

С этими словами путники двинулись дальше, меж тем как маленький человек, припрятав свое богатство, сел на белого мула и, присоединившись к отряду, завел разговор:

– Наконец-то он отправился в рай, а то я думал, что конца этому не будет: то дотянется ногой до земли, то приподнимется. Но теперь все. Cо спокойной совестью можно отправиться обратно.

– Не могу согласиться с вашими словами, – возразил сэр Найджел, – ибо уверен, что душа Роже Кривая Нога не могла так легко переселиться в рай.

– А я нисколько не сомневаюсь в этом, – ответил маленький человек, – так как сам проводил его туда. Я смиренный служитель Божьего алтаря и того, кто держит ключи рая. Покаяние в своих грехах и десять ноблей в пользу церкви ведут душу грешника прямо в рай. Роже Кривая Нога получил отпущение за свои грехи по высшему разряду: он внес двадцать пять ливров, и потому его не коснется даже отзвук чистилища.

– Скажите же, – сказал сэр Найджел, – кто может поручиться, что отпущение грехов, данное вами, истинно?

– О, как ужасно ваше неверие! – воскликнул маленький человек. – Каждое отпущение, даваемое мною, засвидетельствовано рукой и печатью благочестивого папы.

– Не будете ли вы любезны сказать нам – которого? – спросил сэр Найджел.

– Хоть ваше любопытство – это лишь недостаток веры, тем не менее я вам отвечу, ибо моя обязанность заботиться о душах ближних, кто бы они ни были. А вам, сэр, при теперешнем положении, когда война внезапно уносит души нераскаявшихся грешников, было бы весьма полезно приобрести индульгенции. У меня есть индульгенции и Урбана, и Климента, а для тех, кто сомневается в выборе, я предлагаю взять обе. Вам в особенности не мешало бы позаботиться о спасении своей души, – обратился он к нориджскому купцу.

– Стану я тратить деньги на такие пустяки, – ответил купец со смехом, – тем более что тот, кто распределяет милость Божью, должен хотя бы внешне походить на святого, а не на жирного, откормленного каплуна и не рядиться, как деревенская баба в праздничный день.

– Замолчи, негодяй! Сквернослов! Я предам тебя проклятию, и не видать тебе Царствия Небесного, как своих ушей! – вскричал клирик.

– Молчи сам, бессовестный папский прихвостень! Ты имеешь дело со свободным англичанином, который не верит всей этой ереси, что ты продаешь за деньги. Я в глаза скажу твоему папе, что он вор и обманщик, недостойный высокого звания отца церкви. Жаль, что Уиклиф не побывал у вас, поганые лгунишки, а то бы вам стало слишком жарко, – рассердился купец.

Маленький служитель церкви побагровел от ярости и начал извергать целые потоки латинской брани в адрес нориджского альдермена. Последний потерял всякое терпение, схватил свои ножны и начал колотить папского прихвостня с такой силой, что тот, не найдя спасения в индульгенциях, лежавших у него в ящике, пришпорил мула и помчался без оглядки от своего преследователя, настроенного весьма решительно. Слуга понесся сломя голову вслед за ними.

– Однако, – сказал сэр Найджел, придя в себя от изумления, – сэр Майклдин оказался очень порядочными человеком, и в его словах немало истины.

Форд все еще заливался громким хохотом, а сэр Найджел продолжал:

– Я, конечно, никогда не переменил бы старую веру на новую, как бы хороша она ни была, но эта торговля милосердием Божьим меня возмутила до глубины души. Думаю, что святоша получил неплохой урок.

– Тем более что он страшно искажает святое учение, – прибавил Аллен.

– Что ж, пусть эти двое сами разрешат свой спор, я же уверен, победа останется за правым, – закончил сэр Найджел, и путники отправились дальше.

От Кагора наш храбрый отряд свернул с большой дороги и двинулся по тропе, которая тянулась через болота и леса. Наконец они оказались на лесной прогалине, посреди которой бурлила довольно широкая и глубокая река. Когда отряд переправился на противоположную сторону, сэр Найджел объявил, что они находятся на границе Франции. Об этом путники и сами могли без труда догадаться, ведь их взорам предстала совсем иная картина – полного убожества и разрушения.

Вместо благоустроенных ферм на каждом шагу попадались развалины, покрытые пеплом. Покосившиеся изгороди и стены, запущенные виноградники дополняли этот безжизненный пейзаж. Только грозные, мрачные замки с их зубчатыми башнями да шпили монастырей и церквей говорили о том, что кое-где еще идет борьба, что не все еще погибло. Невеселые думы занимали умы путников, когда они встречали несчастных обитателей этой разоренной английскими воинами равнины.

Эти люди, обезумевшие от голода и холода, потерявшие какую бы то ни было способность к труду, ведь вся жизнь их теперь зависела от каприза судьбы, – целыми семьями ютились у дороги и вызывали бесконечное сочувствие в сердцах англичан.

Отряд сэра Найджела продвигался все дальше и дальше и, пройдя около девяти миль, к вечеру вышел на большую дорогу. Еще издали, на самом повороте, виднелся большой белый дом с пучком остролистника, вывешенным на длинной палке из окна верхнего этажа. Это было очень кстати, ибо отряд сильно устал и проголодался, а кроме того, лошади требовали подкрепления и отдыха.

– Поезжайте вперед, Аллен, – сказал сэр Найджел, – и предупредите трактирщика, чтобы он приготовил все к нашему приезду. Я опасался, что ночь нам придется провести в поле, но, слава Пречистой Деве, теперь мы можем спокойно передохнуть после длинного пути!

Аллен осадил коня у трактира, отъехав от сэра Найджела на расстояние пущенной стрелы, и постучал в дверь, чтобы известить хозяина о прибытии знаменитого рыцаря, потом покричал. Но на его зов никто не откликнулся, и тогда он привязал коня и вошел. На него сразу пахнуло теплом от горящего камина, отбрасывавшего по всей комнате красноватые блики. Но он почувствовал себя еще уютнее, когда, осмотревшись немного, увидел, что недалеко от огня в большом дубовом кресле с высокой спинкой сидит прекрасная леди. На вид ей было не больше тридцати пяти лет, лицо ее показалось юноше очень красивым, оно заключало в себе столько силы, власти, ума, столько царственного величия, что юноша невольно почувствовал робость. В противоположном углу комнаты, спиной к двери, сидел рослый мужчина, протянув ноги на соседний стул. Он медленно пил красное вино и заедал его орехами, что лежали на тарелке подле него. Юноша замер в нерешительности, внимательно рассматривая господина, так непринужденно державшего себя в присутствии столь благородной дамы. Одет он был очень изысканно: на нем был черный камзол с собольей опушкой, на голове – черный бархатный берет с большим белым пером. По всем признакам это был знатный господин, но, когда он повернулся лицом к Аллену, последний сильно изумился – лицо было очень неприятным: светло-зеленые рыбьи глаза, нос перебит и вдавлен, кроме того, все лицо было покрыто шрамами.