Страшно скупой и алчный Гурваль тотчас же просунул руку в окошечко двери, через которое обыкновенно смотрел, кто к нему приехал. Симону Черному только этого и надо было. Он моментально схватил руку трактирщика, вытащил ее из окошечка и пригвоздил к двери острым кинжалом, который держал наготове в левой руке. «Я вернул вам английский долг сполна, Гурваль!» – крикнул трактирщику Симон, вскакивая на лошадь. Всю дорогу он так хохотал, что я даже испугался, как бы ему не стало плохо. Я слышал, что с тех пор отношение к английским воинам стало куда лучше. Но кто это сидит у дороги?

– Судя по одеянию, это святой человек, – ответил Аллен.

– А что это у него за лоток на коленях? – заметил Джон, пристально всматриваясь. – Какие-то обломки дерева, камни, гвозди…

Человек, обративший на себя внимание Эльварда и его спутников, действительно сидел на камне у дороги с вытянутыми вперед ногами, на которых лежала небольшая доска с камнями, щепками и гвоздями. На нем был длинный серый потертый кафтан, подпоясанный веревкой. Голову покрывала шляпа с широкими полями такого же серого цвета. Подъехав ближе, всадники заметили, что глаза у него закатились и лет ему уже немало.

– Добрые рыцари! – воскликнул он жалобно. – Не дайте умереть голодной смертью бедному слепому пилигриму. Палящие лучи Святой земли лишили меня зрения. Два дня у меня не было ни крошки во рту!

– Однако, святой отец, – заметил Эльвард, с любопытством рассматривая фигуру пилигрима, – судя по твоему круглому брюшку, трудно поверить, что ты два дня ничего не ел!

– Добрый чужестранец, – еще жалобнее проговорил пилигрим, – как больно слышать мне подобные слова. Разве ты не замечаешь, что я болен? Разве ты не видишь, что я распух от водянки, которую нажил из-за вечных скитаний по Палестине?

– Ваш язык не доведет вас до добра, – укоризненно заметил Аллен, – напрасно обидели бедного странника. Поверьте, что человек, хоть раз в жизни побывавший у гроба Господня, никогда не станет лгать.

– Да, вы правы, – ответил сконфуженный лучник, – я и сам теперь вижу, что сказал глупость. Прости меня, святой отец, за то, что невольно обидел тебя, – обратился к пилигриму Эльвард, подавая ему флорин.

– Примите и от меня тоже, – сказал Аллен, подавая в свою очередь серебряную монету.

– И от меня! – добавил Джон.

Но пилигрим замахал руками, отстраняя от себя деньги.

– Гордыня, глупая гордыня, – воскликнул он, ударяя себя в грудь, – никогда не позволит мне принять подаяние. Лучше с голоду помру, чем попрошу милостыни, хотя бы у таких доблестных рыцарей, как вы!

– Но чем же мы тогда можем помочь вам, святой отец? – спросил участливо Аллен.

– Мне уже недолго осталось, – ответил пилигрим. – В течение многих лет я собирал драгоценные святыни, которые вы видите на этой доске. Грешно, если эти реликвии пропадут в неизвестности. А раз так, то я должен передать их какому-нибудь путешественнику, а потом принести последнюю молитву Божьей Матери и сложить свои старые кости.

– Но что же тут ценного? – спросил Джон. – Я вижу только старый ржавый гвоздь, камни да щепки.

– Друг мой, – ответил пилигрим, – богатство целой страны – ничто в сравнении с этими сокровищами. Этот гвоздь, – продолжил он, благоговейно снимая шляпу и поднимая к небу свои мутные глаза, – непростой, через него человеческий род обрел искупление. Я получил его вместе с частицей животворящего креста от двадцать пятого потомка Иосифа Аримафейского, который сейчас еще живет в Иерусалиме.

– А кусочки дерева и камни, святой отец? – спросил Аллен, с трепетом взиравший на все это.

– Один кусочек дерева от истинного креста, другой – от Ноева ковчега, третий от двери в храме мудрого царя Соломона. Этот камень был брошен в святого великомученика Стефана, а эти два упали с Вавилонской башни. Здесь также есть прядь волос с головы пророка Елисея.

– Позвольте, отец, – возразил Аллен. – Ведь святой Елисей был лысым, чем и вызывал насмешки злых детей.

– Правда, сын мой, что у святого Елисея было очень мало волос, – тотчас же нашелся пилигрим, – но тем ценнее эта святыня. Выбирайте любую из этих реликвий и заплатите, сколько вам подскажет собственная совесть. Я не торгаш, и деньги мне нужны только для того, чтобы добраться до храма святой Божьей Матери Рокамадурской, где я сложу свои старые кости.

– Такой случай может представиться только раз в жизни, – сказал взволнованным голосом Аллен, – я пожертвую эту святыню в аббатство Болье, чтобы со всей Англии туда стекался народ поклониться ей.

– А я возьму камень, упавший с Вавилонской башни, – произнес Джон Гордль, – и подарю его матери. Вот обрадуется старушка!

– Ну, а я возьму гвоздь, которым были пригвождены пречистые руки Христа. У меня осталось всего только пять флоринов, – сказал Эльвард, – возьмите, святой отец, четыре.

– И от меня пять флоринов, – сказал Аллен, подавая деньги пилигриму.

– У меня всего только три флорина, возьмите их, – добавил немного сконфуженный Джон.

– О горе, горе мне, слепому! – воскликнул пилигрим, ударяя себя в грудь. – Смирись, гордыня, смирись! Я принимаю эту презренную плату! Берите драгоценные святыни и, умоляю вас, обращайтесь с ними осторожно и благоговейно, или я предпочту умереть с голоду у дороги!

Три всадника, расставшись с пилигримом, отправились дальше, довольные и радостные, что благодаря случайной встрече обрели такие редкие святыни. Когда рыцари подъезжали к деревне Лемас[74], лошадь Джона потеряла подкову. Пришлось заехать в кузницу. Конечно, путники не упустили возможность прихвастнуть перед кузнецом и разложили перед ним свои сокровища. Тот посмотрел на гвоздь, что держал Эльвард, и вдруг разразился гомерическим смехом. Он так хохотал, что даже слезы выступили у него на глазах и потекли по запачканным сажей щекам.

– Вот ловкий плут! – воскликнул кузнец, трясясь от смеха. – Ах, негодяй! Ведь он продал вам гвоздь, который выпросил у меня часа два тому назад. Я дам вам сколько угодно таких гвоздей. Щепок и всякого мусора вокруг кузницы тоже немало.

– Неправда! – воскликнул Аллен. – Этот святой человек пришел пешком из Иерусалима, прямо от гроба Господня!

– Может быть, он там когда-нибудь и был, – ответил спокойно кузнец, – только я знаю, что не больше двух часов назад здесь, на этом месте, сидел у меня какой-то прохожий в сером потертом кафтане и большой серой шляпе и завтракал холодной курицей, которую запивал хорошим вином. Еще и меня угощал. Чудесное вино! Потом он попросил меня дать ему парочку гвоздей, подобрал камешки, щепки и ушел.

– Вот негодяй! – воскликнул Аллен. – Мы отдали ему все свои деньги! Как же было ему не поверить, когда у него такой смиренный вид?

– Надо его проучить! – закричал Эльвард, вскакивая на лошадь. – Едем со мной, Аллен, мы его догоним!

Они пустили лошадей вскачь и действительно вскоре увидели мирно шествовавшего пилигрима-самозванца. Но последний, очевидно, ждал погони. Увидев преследователей и предчувствуя безжалостную расправу, он моментально прозрел и с ловкостью молодца перепрыгнул через ров, после чего исчез в густом кустарнике, где немыслимо было преследовать его верхом. Обманутые всадники потоптались на месте, где в последний раз видели мошенника, и ни с чем вернулись обратно.

VIII. Роже Кривая Нога

Без гроша в кармане наши путники тронулись в путь и к вечеру нагнали сэра Найджела, который уже расположился на отдых в гостинице «Красный посох» в Эгийоне. После хорошего ужина, запитого стаканом не менее хорошего вина, измученные путники улеглись спать. Сэр Найджел же почти до самого утра проболтал со случайно остановившимся в той же гостинице тевтонским рыцарем – сэром Гастоном д’Эстель, возвращавшимся из Литвы. Оказалось, что тот – любитель музыки и сам недурно играет на цистре. От музыки развеселившиеся рыцари перешли к пению, и время незаметно пролетело для обоих. Тем не менее сэр Найджел встал к завтраку, проспав всего один час, и, распростившись с тевтонцем, двинулся в путь со своей свитой, весело болтавшей всю дорогу. Меж тем маленький рыцарь ехал молча, погруженный в известные лишь ему размышления.

– Знаете ли, любезный Эльвард, – наконец произнес он, – этот достойный рыцарь, Гастон д’Эстель, с которым я обещал сразиться, как только заживет его рука, сказал мне, что в округе Вильфранш англичане грабят и опустошают все на своем пути. Я не сомневаюсь, это те, кого мы разыскиваем.

– Пожалуй, что так. Эти бродяги, опустошив Монтобан, скорее всего, двинулись на север, – ответил Эльвард.

– В таком случае едем в Вильфранш, друзья мои! Это путешествие, я уверен, будет богато на приключения! – воскликнул сэр Найджел и направил коня по дороге в Монтобан.

Чем дальше путники продвигались на север, тем более заметными становились изменения. Ранее рыцарям встречались отдельные селения, обитатели которых спокойно выполняли свою работу и ложились спать, не заботясь о крепости городских ворот и о бдительности ночной стражи. Теперь же дорога шла по гладким равнинам, по берегу прихотливо извивающейся реки Ло, и живописные домики, окруженные садами, сменили мрачные стены замков, укрепленные валами и зубчатыми стенами. Не слышно было больше веселых песен крестьян, а маленькие деревушки, что встречались все реже, попрятались за толстыми стенами. Вместо добродушной улыбки крестьянина – суровый взгляд рыцаря, с ног до головы покрытого броней. По дороге встречались большие отряды вооруженных людей и военные обозы. Аллен с любопытством рассматривал окрестности, все для него было ново. Он так погрузился в созерцание, что не слышал, как сэр Найджел обратился к нему.

– Поезжайте же скорее, Аллен, и узнайте, что за титул и герб у того рыцаря, что стоит со своим оруженосцем, – повторил нетерпеливо сэр Найджел.

– Вряд ли рыцарь станет сидеть на муле, милорд! – воскликнул, очнувшись, юноша. – Это, скорее, торговец – у него за спиной висит большой тюк!