В это время они подошли к небольшому, но с виду уютному домику.

– Может быть, синьоры окажут честь и зайдут в дом, отец? – спросила девушка.

– Конечно, Тита! Конечно, моя девочка! Милости просим, синьоры! Окажите честь нашему убогому жилищу. Огня, Джакомо! Здесь пять ступенек! Так! Corpo di Bacco![70] Наконец-то мы в безопасности! Ах, эти проклятые англичане! Возьмите гота, гунна и вандала, перемешайте их, прибавьте немного пирата, потом напоите вином это создание, и получится чистокровный англичанин. Есть ли такой уголок на земле, куда бы не проник этот народ? Вы везде их найдете, кроме разве что небес.

– Дорогой отец! – заметила девушка, помогая подняться хромому старику. – Вы забываете, что эти добрые синьоры – тоже англичане.

– О, простите меня, синьоры! Пожалуйста, проходите! Здесь вы найдете много интересного по части живописи, но на вашем острове, к сожалению, ценят одно только военное искусство.

Молодые люди медленно вошли в низкую просторную комнату с дубовыми панелями, освещенную четырьмя лампами. Мебели в комнате стояло очень мало, но зато на стенах, на полу, на столах – повсюду были картины, написанные по стеклу. Форд и Аллен остановились в восхищении посредине комнаты. Да, такого им еще никогда в жизни не приходилось видеть.

– Вам нравятся эти картины? – удивился старик. – Неужели и среди военных есть люди, понимающие искусство?

Но Аллен теперь уже не слушал его, так как весь обратился в созерцание прекрасного.

– Какой колорит! Какие линии! Какое освещение! – восклицал он время от времени, переходя от одной картины к другой. – Форд, Форд, идите сюда! Посмотрите на святого Стефана! Неправда ли, так и хочется схватить у мучителей один из камней? А этот олень? Право, я, кажется, видел его в нашем монастырском лесу. Этот почтенный джентльмен, вероятно, один из тех великих живописцев, о которых рассказывал мне однажды брат Варфоломей.

Смуглое морщинистое лицо старика просияло при виде непритворного восхищения молодых англичан. Между тем дочь его уже успела снять мантилью и открыла свое прекрасное лицо, представлявшее образец совершеннейшей итальянской красоты. Неудивительно, что Форд давно уже оставил картины и не мог отвести глаз от обворожительной девушки.

Аллен продолжал свое занятие, когда старик, бережно развернув свою ношу, издали показал ее молодому человеку.

– А как вам это понравится, сэр? – спросил он, показывая на неоконченную картину на стекле, изображавшую лик, окруженный слабым сиянием. Юноше на миг показалось, будто он ощутил на себе задумчивый и печальный взгляд.

– Боже мой, что это за картина! – воскликнул Аллен, прижимая к груди обе руки. – И вы пошли с ней в толпу?

– Да, черт возьми, разбить такую вещь – все равно что разбить мое сердце! Тита, налей-ка нам флорентийского вина! Я пишу эту картину для витража на клиросе церкви Сен-Реми. Но послушайте, молодой человек, судя по вашим словам, вы сами кое-что понимаете в искусстве.

– Могу ли я говорить об этом в вашем присутствии? – ответил Аллен, заметно покраснев. – Действительно, в монастыре меня учили живописи, но разве это значит уметь писать?

– Вот вам бумага, кисть и краски, – сказал старик, – стекла вам не даю, потому что писать по стеклу – это целая наука. Покажите, чему вас научили в аббатстве.

В то время как Форд, увлекшись своей новой знакомой, разговаривал с ней на смеси французского, английского и итальянского, старый художник внимательно осматривал свою картину, чтобы убедиться, не поцарапал ли он ее. Аллен смелыми взмахами кисти в одну минуту набросал на бумаге женскую головку.

– Diavolo![71] – воскликнул художник, подняв глаза на работу юноши. – У вас есть талант! Большой талант! Это лицо ангела.

– Мисс Мод Лоринг! – вскричал еще более удивленный Форд.

– Как, вы узнали? Значит, похоже? – спросил смущенный Аллен.

– Тем лучше, если вы можете по памяти написать портрет, – заметил художник. – Я, Августино Пизано, сын Андреа Пизано, говорю вам: у вас есть талант. Оставайтесь у меня, и я раскрою вам секрет живописи по стеклу.

– Я связан клятвой и не могу оставить своего господина, пока идет война, – ответил Аллен.

– Война, война! – в сердцах воскликнул итальянец. – А что такое, спрашивается, эти ваши прославленные герои? Мошенники, убийцы и больше ничего. А, pеr Bаcchо! Только у нас, в Италии, есть настоящие великие люди! Вы разрушаете, истребляете, а они созидают, творят. Если бы вы видели мою дорогую Пизу, монастырь Кампо-Санто, слышали нежный звон его колоколов, разливающийся в прозрачном итальянском воздухе! Там я видел своими собственными глазами Андреа Орканья, Таддео Гадди, Джоттино, Стефано, Симоне Мемми – людей, которым я недостоин растирать краски. Да, синьоры, там есть действительно великие люди, имена которых будут помнить в веках. А ваши солдаты – враги человечества!

– Но кто бы защищал этих великих людей, если бы не было солдат? – вмешался в разговор Форд.

Художник не успел еще ответить, как на улице раздался пронзительный звук трубы, игравшей вечернюю зорю.

– Ах, опять эти ужасные звуки! – вскричал старик, закрывая уши.

– Пора идти домой, – заметил Форд, – хотя я предпочел бы навеки остаться здесь, среди красоты и искусства.

Прелестная Тита поняла его намек, густо покраснев. Старик художник и его очаровательная дочь простились с молодыми людьми, взяв с них обещание, что скоро они опять побывают у них.

Дождь перестал, на улице стало совсем темно и тихо. Молодые люди, опасаясь как бы сэр Найджел не вернулся раньше них, быстро зашагали по улице Апостолов, где и находилась гостиница «Полумесяц».

IV. Турнир

Бордоское ристалище издавна влекло к себе знаменитейших рыцарей. В ту эпоху турниры вообще были делом обычным, а для граждан Бордо, привыкших к такого рода состязаниям, являлись заурядным развлечением. Однако турнир, назначенный на третью среду рождественского поста, всколыхнул весь город. Пять английских рыцарей вызвали на поединок любого, желающего померяться с ними силами. Турнир этот имел национальное значение и был последним перед грядущей войной.

Накануне турнира вокруг арены, где должно было произойти состязание, столпилось около восьмидесяти тысяч зрителей. После многих пререканий и ссор, которые благодаря вмешательству принца обошлись без кровопролития, наконец вывесили щиты тех благородных рыцарей, которые должны были принять участие в этом славном состязании. Честь определить участников турнира выпала на долю Чандоса и Фельтона.

Защищать честь Англии предстояло доблестным воинам: лорду Одлею Чеширскому, герою Пуатье, сэру Найджелу Лорингу Гемпширскому, сэру Томасу Перси Нортумберлендскому, сэру Томасу Уэйку Йоркширскому и сэру Уильяму Бошану Глостерширскому. Их противниками были: ветеран Кептен де Буш, Оливье де Клиссон, сэр д’Альбер, лорд Мюсидан и Сигизмунд фон Альтенштадт, тевтонский рыцарь.

В день турнира громадная толпа народа двигалась к арене, наконец верхом на лошади появился принц. Его сопровождали Чандос, ехавший по левую сторону, и дон Педро, который вместе с королем Майорки ехал по правую сторону от принца.

– С удовольствием бы позабавился сегодня копьем, – сказал принц, обращаясь к Чандосу, – но интересно знать ваше мнение, сэр Джон, достоин ли я принять участие в этом состязании?

– О государь! Об этом не может быть и речи! Я не знаю более меткого копья, чем ваше, но осмелюсь заметить, что вам не следовало бы сегодня принимать участия в турнире. Он имеет политическое значение: вам непременно придется встать на сторону либо англичан, либо гасконцев, а и те и другие – ваши подданные. Я полагаю, государь, что вам стоит расположить в свою пользу обе стороны: эти гасконцы – опасный народ, и мне кажется, что лаской с ними можно больше сделать, чем оружием.

– Вы сегодня чересчур мрачно настроены, сэр Джон, – ответил принц, – и я думаю, что лучше отложить эти вопросы до общего совета, дабы не портить настроения ввиду предстоящего турнира. Кстати, что вы думаете о нем, любезные братья?

– Я уверен, что это будет редкое зрелище, – ответил дон Педро, весело поглядывая по сторонами. – Carajo![72] – вдруг воскликнул он. – Какое хорошенькое личико виднеется вон в том окне. Дон Фернандо, заметьте этот дом и приведите эту плутовку к нам в аббатство!

– Это совершенно невозможно, брат мой, – строго сказал принц. – Подобные вещи у нас не допускаются.

– В таком случае прошу прощения. Я все забываю, что это не моя дорогая Кастилия. Хотя, Эдуард, мне это не совсем понятно. Однако, если судьба осчастливит меня и вы будете моим гостем, то я, брат мой, буду бесконечно рад, если вы решите обратить внимание на одну из представительниц прекрасного пола моего дорогого отечества!

– Я уже неоднократно вам говорил, – ответил с досадой принц, щеки его залила краска, и голос дрожал от гнева, – что я не искатель любовных похождений и мое имя никогда не будет связано с именем какой-либо женщины, пусть даже самой красивой, кроме моей вечно любимой жены.

– О! Узнаю вас, Эдуард, вы образец рыцарской верности! – ответил беззаботно дон Педро, меж тем как дон Джеймс дергал его за фалды, увидев, что принц не на шутку рассердился. Испугавшись гнева принца, дон Педро решил сменить тему разговора.

– Скажите, дорогой кузен, – сказал он, – что вы намерены предпринять после изгнания коварного Генриха Трастамаре, предательски завладевшего королевством?

– Я заставлю его возвратить престол вашему другу и брату, – ответил принц.

– В таком случае, – предложил дон Педро, – мы соединим силы Англии, Испании и Майорки и освободим нашу страну от этих нечестивых мавров. А затем выгоним их из Африки!

– Клянусь небом, это моя заветная мечта, – воскликнул принц, и глаза его загорелись тщеславием. – А также чтобы наши знамена замелькали среди оливковых рощ Иерусалима! A затем, – продолжал принц, увлекшись честолюбивыми грезами, – остаются Константинополь и Китай. Что скажете на это, господа? Мы пойдем на восток, как и Ричард Львиное Сердце.