– Мне приказала миледи, ее мать.

– Много ли понимает миледи в деле воспитания столь хрупкой, как фарфор, натуры… Ей больше пристало водить на приступ отряд лихих копьеносцев, чем воспитывать эту нежную девушку. Знаете, Аллен, одному вам открюсь: я люблю прекрасную мисс Мод и готов отдать за нее последнюю каплю крови.

Сердце Аллена похолодело и словно остановилось. Он взглянул на Питера, лицо которого при бледном лунном свете казалось пунцовым, глаза горели страстью.

– Отец мой очень богат, – продолжал Питер. – У него много ферм, пахотной земли, мастерских и стад овец, а я единственный сын. Я уверен, сэр Найджел ничего не скажет против такой партии.

– А мисс Мод? – невольно вырвалось из груди Аллена.

– В этом-то и заключается все мое горе! Лишь только я начинаю говорить ей о своей любви, она, как ретивый конь, закусывает удила. Вчера я осмелился попросить у нее зеленую вуаль, чтобы обвязать ее вокруг своего шлема, но она ответила, что бережет ее для кого-то другого, получше меня. Хоть она потом и извинилась за свою грубость, но все-таки вуали не дала. Не влюблена ли она в кого, Аллен?

– Не знаю, – коротко ответил Аллен, и сердце его трепетно забилось.

– Ведь, право, кроме меня, Уолтера Форда, тебя, а ты отчасти лицо духовное, да старика отца Христофора, она никого не видит.

– Не знаю, – повторил Аллен, и оба оруженосца еще быстрее пустили вскачь своих лошадей.

На следующий день утром юный учитель стал внимательнее присматриваться к своей воспитаннице и действительно нашел в ней большую перемену.

– Должно быть, ваша госпожа нездорова? – обратился Аллен к Агате, когда мисс Мод вышла на минуту из комнаты.

– Ну, это неопасная болезнь! – ответила Агата с лукавой улыбкой.

– Но что с ней? – настаивал Аллен.

– То же, что и кое с кем еще. Мне кажется, не она одна страдает этой болезнью. Вы такой ученый, наверно, лучше меня можете определить эту болезнь.

– Я лишь вижу только, что она с каждым днем становится печальнее.

– Через три дня все уедут, и в замке Туингем станет тоскливо, как в монастыре. Как же ей не печалиться?

– Вы правы, – ответил Аллен, – я и позабыл, что ее отец уезжает на войну.

– Отец? – воскликнула камеристка, рассмеявшись. – Какая наивность! – С этими словами Агата юркнула из комнаты, оставив Аллена томиться между страхом и надеждой, что в намеке лукавой ученицы, может быть, и есть доля правды.

XIII. В поход!

Накануне Дня святого Мартина, когда забивают скот, Белый отряд был готов к выступлению в поход. В замке царило большое оживление: начальники торопились с последними распоряжениями; воины тщательно осматривали снаряжение, боясь забыть какую-либо мелочь; отовсюду раздавались призывные сигналы рожка; кони нетерпеливо били землю копытами и грызли удила. Их громкое ржание напомнило Аллену, что уже пора идти на двор замка. Он быстро собрался и вышел из оружейной. Представившаяся его взору картина была до того необычайна для юноши, что, подойдя к группе всадников и стрелков, освещенных красноватым пламенем факелов, так как утро еще не наступило, он застыл в немом удивлении. Неизвестно, сколько времени простоял бы Аллен, созерцая военную мощь отряда, если бы не легкий вздох, который послышался позади него. Он быстро оглянулся и увидел мисс Мод, которая, отвернувшись от него, прислонилась к стене с прижатыми к груди руками, бледная и вместе с тем прелестная, как полевой цветок на заре; по ее колышущейся груди Аллен понял, что она плачет.

– Увы! Увы! – воскликнул Аллен. – Что привело вас в такое печальное состояние?

– Вы не знаете, что значит отправлять близких на войну; я уже не первый раз вижу эти сборы, и всякий раз возвращалось домой куда меньше воинов, чем уходило, – печально вздохнув, ответила Мод.

– Не печальтесь так, если Бог услышит вашу молитву, то раньше чем через год вы вновь всех увидите – живыми и невредимыми, – попытался успокоить ее Аллен.

Мод печально покачала головой. Внезапно щеки ее покрылись ярким румянцем, глаза вспыхнули.

– Если б вы знали, Аллен, как я ненавижу себя за то, что я женщина, что я не могу приносить пользу, как эти добрые воины, которые так охотно жертвуют собой, в то время когда я должна сидеть в четырех стенах и вечно шить и прясть, прясть и шить! Теперь, когда вы уходите, я обречена на скуку и бездействие, ведь вы один могли вознести мои мысли над стенами замка далеко-далеко. Ну, много ли от меня пользы?

– Но вы нужны мне! Вы для меня весь мир, дорогая Мод, – воскликнул Аллен, подхваченный страстным потоком ее слов. – Я постоянно о вас думаю. С тех пор как я узнал вас, я переродился, я не могу без вас. Я знаю, что беден, незнатен и недостоин вас, но моя любовь так безгранична, что я надеюсь одолеть все препятствия! Скажите мне лишь одно слово надежды, и я буду бережно носить его в сердце. Вам одной отныне пренадлежит моя жизнь… О боже, я вижу, вы дрожите… Что я наделал, безумец! Мои слова вас испугали?

Девушка дважды порывалась что-то сказать, лицо ее стало бледным, как полотно, наконец Мод вымолвила:

– Это так неожиданно для меня… Не понимаю, как могла произойти в вас такая перемена. А вдруг вы снова переменитесь?

– Жестокая! Кто виной этой перемене?

– Еще ваш брат… Думаю, это у вас семейное. Не сердитесь, Аллен, это в самом деле неожиданно для меня, я не знаю даже, что вам ответить.

– Лишь слово надежды, – воскликнул Аллен, – и я буду беречь его как зеницу ока.

– Вряд ли я могу исполнить вашу просьбу, это было бы жестоко с моей стороны. Вспомните, в каких отношениях наши семьи, ни мой отец, ни ваш брат не допустят этого.

– Но какое дело моему брату до всего этого? Я лишь хочу слышать, что не противен вам, что в вас нет ненависти ко мне…

Она посмотрела на Аллена более ласково, и нежное слово уже готово было сорваться с ее губ, но в этот момент раздался звук боевой трубы, призывающий всех на места. Все забегали, засуетились, зазвенело оружие, и мисс Мод мгновенно переменилась: лицо сделалось холодным, глаза загорелись, щеки полыхнули огнем. Откинув голову, она твердо сказала:

– Ваше место, Аллен, теперь возле моего отца. Прежде всего вам нужно служить, храбро исполняя свой долг. Не печальтесь, Аллен, заслужите сначала расположение моего отца, а там будет видно… До свидания, и да хранит вас Бог.

С этими словами она протянула ему свою маленькую ручку, которую Аллен хотел было поцеловать, но Мод выскользнула, оставив в его руках ту зеленую вуаль, о которой мечтал Питер Терлейк.

Аллен благоговейно прижал талисман к губам, спрятал его за пазухой и, поправив оружие, поспешил присоединиться к отряду.

Утренний туман стал понемногу рассеиваться, и напутствуемый обитателями замка отряд, выпив по кружке пряного эля, которым обнесели всех ратников, следуя обычаю, бодро выступил из замка в направлении Авонского моста. Мирные граждане, разбуженные звуками боевых труб, громом барабанов, ржанием коней, выскочили из своих теплых постелей и, кутаясь в плащи, дрожа от утреннего холода, с любопытством смотрели на грозное шествие. Впереди отряда двигался со знаменем Симон Черный на рослом коне, таком же крепком и жилистом, как он сам. За ним ехали девять копьеносцев, вооруженные с ног до головы и одетые в броню. Их копья и мечи не раз добывали славу на равнинах Пикардии. Далее следовали сорок стрелков, вооруженных большими желтыми луками и щитами; все это были люди крепкие, полные сил, обросшие бородами и могучего телосложения. Середину отряда занимали двадцать семь вьючных лошадей, нагруженных всевозможными боевыми принадлежностями. Затем еще два десятка лучников, десяток копьеносцев, наконец, арьергард, состоящий из двадцати стрелков, среди которых заметно возвышались громадная фигура Джона. Эльвард шел около него, выделяясь своими латами и поношенной курткой, лучше всего указывающими на то, что он не новичок в военном деле и не раз ходил в поход. Так двигалась эта армия, приветствуемая по пути горожанами и их дражайшими половинами, с любопытством рассматривающими диковинное зрелище и с удовольствием обменивающимися с проходящими воинами перекрестными шутками.

– Здравствуй, папаша Хиггисон! – закричал Эльвард, еще издали заметив деревенского трактирщика. – Видать, другим настала пора угощаться твоим вином!

– Не настала, клянусь святым Павлом! – ответил трактирщик. – Черта с два вы оставили, все взяли с собой! Во всем погребе уже ни капли вина! Давно уж вам пора убираться отсюда…

– Не беда, папаша! – заревел Джон. – Бочки пусты, значит, карманы полны! Припаси-ка нам побольше вина и сбереги до нашего возвращения!

– Сбереги-ка лучше ты, лучник, свою большую глотку, чтобы было чем пить! – прокричал кто-то, и вся толпа весело загудела.

– Будет вино, будет и глотка, – спокойно заметил Джон.

– Сомкните ряды! – крикнул Эльвард после нового взрыва хохота. – Вперед, мои дети! Клянусь своей пятерней, это моя маленькая Мэри с мельницы! Ma foi, она просто прекрасна! Adieu, ma chérie! Mon coeur est toujours а toi![57] Уоткинс, – продолжал он, – подтяни-ка свой пояс и не раскачивайся во все стороны, как северный медведь! Перестань глазеть по сторонам, а то испортишь глаза!

Отряд уже приближался к повороту дороги, когда из ворот замка выехал сэр Найджел на своем ратном вороном коне Поммере. На доблестном рыцаре был бархатный камзол, на голове красовался аккуратный берет, к которому золотым аграфом пристегнуто было страусовое перо. Трем оруженосцам позади него, помимо перьев, виделось яйцо – настолько лысым был затылок сэра Найджела Лоринга. При нем не было никакого оружия, кроме большого тяжелого меча, висевшего на седельной луке. Впереди ехал Терлейк, который вез внушительный шлем с изображением дракона; Форд нес тяжелое тисовое копье, Аллен держал гербовый щит. Рядом с почтенным рыцарем ехала верхом леди Лоринг, пожелавшая проводить мужа до опушки леса. Время от времени она поворачивалась к нему своим резко очерченным лицом, напряженно оглядывая его снаряжение и доспехи. Затем сделала знак рукой Аллену, чтоб тот поравнялся с ней, и сказала: