– Мне кажется, толпа мальчишек без труда могла бы удержать эту крепость, – заметил Джон.

– И я так думаю, – подтвердил Аллен.

– Ничего вы не понимаете, – возразил важно лучник. – Клянусь своей головой, я был свидетелем, как самые сильные крепости брались за один летний вечер. Помню одну такую крепость в Пикардии, название ее позабыл, ибо оно так же длинно, как гасконская родословная. Там я раздобыл себе огромную серебряную вазу и два кубка, да еще щит из испанской стали. Однако pasques Dieu! Здесь масса хорошеньких женщин! Mort de ma vie! Видите ту, что стоит на пороге? Пойду поговорю с ней. А это кто идет?

– Есть здесь лучник по имени Сэм Эльвард? – спросил худощавый на вид воин, бряцая оружием.

– Да, так меня и зовут, приятель, – ответил лучник.

– Тогда мне нет надобности называть свое имя, – заявил тот.

– Клянусь святым Распятием! Это Симон Черный из Нориджа! – воскликнул обрадованный Эльвард.

– A mon cњur, camarade, а mon cњur![51] Как же я рад тебя видеть! – И друзья, словно два медведя, бросились друг другу в объятия.

– Откуда ты взялся здесь, брат? – спросил лучник.

– Я здесь на службе. Но скажи, товарищ, правда ли, что мы опять пойдем бить французов? Говорят, сэр Найджел скоро вновь оседлает боевого коня.

– Возможно, mon garçon!

– Недаром я ежедневно молился об этом Богу! – воскликнул воин. – Сегодня же отложу одну золотую монету в дар моему святому. Я молился об этом, Эльвард, как девушка молится о своем милом.

– Значит, так велико желание пограбить? Не хватает на выпивку? У меня есть немного золота в кошельке. Если надо, протяни только свою руку, друг, между нами издавна все было общее.

– Не французское золото нужно мне, храбрый стрелок, но французская кровь. Мы всегда честно дрались во Франции и спуску не давали врагу, но женщин мы щадили. А что они наделали в Уинчелси несколько лет назад? Туда переехала из Мидленда моя мать, чтобы быть поближе к своему сыну, и в один прекрасный день ее нашли у очага, пронзенную французской алебардой. Французы оставили кучку пепла от моей младшей сестры, невестки и всех ее детей. Да, мы не щадили французских воинов, но никогда не трогали их женщин и детей. При одной мысли о французах, старина, во мне вскипает кровь, и, если по милости Бога сэр Найджел развернет свое знамя, я первый последую за ним.

– Много нам на своем веку пришлось поработать вместе, мой боевой друг, – ответил Эльвард, – повоюем и еще, пока не умрем. Но, скорее, нам придется охотиться на испанского вальдшнепа, а не на французскую цаплю, потому что, говорят, Дюгесклен со всеми своими лучниками и копьеносцами Франции перешел на службу кастильским[52] львам и их неприступным крепостям. Однако с тех пор, как мы разругались с тобой последний раз, товарищ, одна мысль не дает мне покоя.

– Представь себе, и меня мучает та же мысль, – ответил Симон Черный. – Начальник гарнизона и его подопечные помешали нам тогда.

– И мы поклялись при первой же встрече выяснить это недоразумение. Я вижу, твой меч при тебе, месяц светит довольно ярко для таких филинов, как мы с тобой. Становись в позицию, mon garçon! Больше месяца я не слыхал звона стали.

– Тогда выходи из тени, – ответил спокойно Симон Черный, обнажая свой тяжелый меч. – Клятва есть клятва, и нарушать ее не пристало.

– Лишь одну клятву нельзя нарушить – данную Богу, – возразил серьезно Аллен. – Ваша же клятва дана сатане, и хоть я простой клирик, но все-таки скажу вам от лица святой Церкви, что убивать друг друга ради пустячной ссоры – смертельный грех. Подумать только! Двое людей хранят в своем сердце злобу и готовы перегрызть друг другу глотки!

– Вовсе не злобу, мой юный друг, в моем сердце нет ни капли горечи против старого товарища. Но между нами остался нерешенным один маленький спор. Нападай, Эльвард!

Но не успели рыцари скрестить оружие, как Аллен встал между ними.

– Как не стыдно благочестивым англичанам поднимать друг на друга руку? – воскликнул он. – Пока я здесь, не бывать этому!

– И я не позволю! – раздался сзади грубый голос Джона, который в это время вышел из кладовой с большой скалкой для раскатывания теста. – Первого, кто вздумает поднять меч, я превращу в лепешку.

– Странный способ восстанавливать дружбу, – ухмыльнулся Симон Черный, с любопытством рассматривая Большого Джона. – Ручаюсь вам, господин Самсон, что вы не отделаетесь легкой царапиной, если попробуете поднести чересчур близко ко мне свой кулак.

– В чем ваш спор, Эльвард? – с досадой спросил Аллен, раздвигая руки, чтобы разъединить противников. – Может быть, можно как-нибудь уладить дело мирным путем?

Лучник почесал затылок и взглянул на луну.

– Parbleu! – вскричал он. – Как я могу рассказать тебе причину, если это было несколько лет тому назад, mon petit? Как же ты хочешь, чтобы я помнил? Может быть, у Симона память лучше моей.

– Я тоже плохо помню, – ответил весело рыцарь. – Должно быть, вышла ссора из-за игры в кости, или вина, или какой-нибудь женщины. Так, приятель?

– Pasques Dieu! В самое яблочко! – воскликнул Эльвард. – Конечно, из-за женщины! Непременно надо сейчас же разрешить этот спор.

– Но из-за какой женщины? – спросил Симон. – Черт меня забери, если я помню, как ее звали!

– Это была Бланш Роз, служанка в трактире «Три ворона» в Лиможе. Да благословит Господь ее доброту! Как же я ее любил, mon garçon!

– Как и все, кто ее знал! – отозвался Симон. – Теперь я ее припоминаю. Но в тот день, когда мы чуть не подрались из-за нее, она убежала с Эваном Прайсом, долговязым валлийским копьеносцем. Они открыли собственную гостиницу где-то на берегах шумной Гаронны, где хозяин поглощает ежедневно столько вина, что посетителям не хватает.

– Вот наш спор и кончен, – сказал Эльвард, пряча в ножны свой меч. – Нет, убежать с долговязым валлийским копьеносцем! C’était mauvais goût, camarade[53], тем более что перед ней был такой хороший выбор между красавцем лучником и доблестным оруженосцем.

– Хорошо, дружище, что мы можем мирно окончить наш спор! Звон нашего оружия не ускользнул бы от чуткого слуха сэра Найджела, а он поклялся, что отрубит правую руку первому, кто поднимет меч у него в замке в мирное время. Ты его хорошо знаешь – этот рыцарь сдержит свое слово.

– Mon Dieu! Ты прав. Но что мы здесь делаем, когда в кладовой столько меда и вина? Здешний слуга – славный малый и не поскупится на лишнюю кварту для старых товарищей по оружию. Bouvons, mon garçon![54] Ведь не каждый день бывает столь приятная встреча!

Оба воина, а за ними и Большой Джон, направились к кладовой. Аллен стоял в нерешительности, что же ему предпринять, как вдруг почувствовал чье-то легкое прикосновение и, обернувшись, увидел молодого пажа.

– Лорд Лоринг приказывает вам, – сказал мальчик, – идти за мной в большой зал и подождать его там.

– А мои товарищи?

– Лорд зовет только вас.

Аллен пошел за пажем к восточному концу двора, откуда по широкой лестнице можно было попасть прямо в большой зал.

Аллен подымался по широкими ступеням, следуя за юным проводником, пока наконец последний не остановился у массивной дубовой двери и не ввел его в главную приемную замка.

Войдя в зал, клирик с любопытством стал осматривать диковинную для него обстановку. Миновали те дни, когда жилище знатного англичанина представляло грубое, крытое соломой помещение, скорее напоминавшее хлебный амбар, чем приемную, гостиную и столовую.

Возвращаясь на родину, крестоносцы принесли с собой любовь к восточной роскоши и неге, дамасские ковры, ткани. Их стала тяготить крайняя бедность обстановки и простота отделки наследственных неприступных замков.

Великая война с Францией оказала в этом отношении громадную услугу Англии. Каждый из возвратившихся домой славных рыцарей, раненые солдаты, французские дворяне, ожидавшие выкупа, четверть века наводняли Англию и вносили изменения в прежнюю обстановку. Из Кале, Руана и других торговых городов приходили корабли, нагруженные французскими товарами, поэтому в большинстве английских замков, в частности в Туингемском, не редкость было встретить убранные со вкусом и комфортом комнаты.

В большом каменном камине пылал яркий огонь, который вместе с мягким светом от четырех горящих по углам комнаты высоких светильников придавал всей обстановке уютный и веселый вид. Аллен с любопытством рассматривал фамильные гербы по стенам, красивую мебель, кресла с большими красными балдахинами, очевидно, предназначенные для хозяина и почетных гостей, но самым интересным показался ему маленький столик черного дерева, на котором рядом с шахматной доской и рассыпанными шахматными фигурами лежал манускрипт, написанный красивым, правильным почерком и украшенный изящными виньетками и орнаментом. Долго он боролся с собой, но любопытство одержало верх, и он углубился в чтение, совершенно забыв, где он и зачем пришел.

Но недолго пришлось юноше разбирать красиво написанные строчки – где-то за его спиной вдруг раздался сдержанный женский смешок. Аллен так испугался, что даже уронил манускрипт на шахматы и с изумлением стал озираться, но не заметил ничего подозрительного. Постояв несколько секунд, он опять протянул было руку к волновавшему его роману, как тот же короткий смех снова заставил его вздрогнуть и быстро отдернуть руку от шахматной доски. Снова переводя изумленный взор с предмета на предмет, он заметил, как что-то блеснуло за высокой спинкой кресла. Невольно сделав несколько шагов вперед, он увидел тонкую белую руку, державшую зеркало из полированного серебра таким образом, что наблюдатель, будучи сам незамеченным, отлично мог видеть все, что происходит в комнате.

От природы застенчивый и не привыкший ко всякого рода неожиданностям, Аллен стушевался, не зная, как поступить, но тут перед ним, словно из-под земли, выросла та самая девушка, которую он защищал в лесу от своего брата. Теперь на ней было надето роскошное черное платье из брюггского бархата с длинным шлейфом и тончайшими белыми кружевами вокруг не менее белых шеи и рук.