— Вот он всегда так, — жалобно обратилась старуха к сэру Найджелу, который, подъехав к ней, слушал ее с величайшей учтивостью. — И всегда все делает по-своему, как я ни старайся повлиять на него. Сначала ему понадобилось стать заправским монахом, — одна баба, видишь, была настолько умна, что отвернулась от него. А теперь вступил в какой-то отряд мошенников, и ему необходимо идти воевать, а у меня нет никого, даже чтобы развести огонь в очаге, когда я уйду, или присмотреть в поле за коровой, когда я дома. А разве я была ему плохой матерью? Ведь за день, бывало, три охапки ореховых прутьев обломаю об его спину, а ему все нипочем, вот так же, как вы видели сегодня.

— Уверен, что он вернется к вам цел и невредим и с деньгами в кармане, достойная госпожа, — сказал сэр Найджел. — И меня очень огорчает, что, так как я уже отдал свой кошелек одному нищему на большой дороге, я…

— Нет, милорд, — вмешался Аллейн, — у меня еще остались ваши деньги.

— Тогда прошу тебя отдать их этой весьма достойной женщине.

С этими словами он отъехал, а Аллейн, вручив матери Джона два пенса, простился с ней возле ее хижины на самом конце деревни, и вслед ему донесся ее пронзительный голос, выкрикивавший уже не брань, а благословения.

На пути к Лимингтон-Форду оказались два перекрестка, и на каждом сэр Найджел поднимал лошадь на дыбы, она принималась делать всякие прыжки и курбеты, а он вертел головой туда и сюда, ожидая, не пошлет ли ему судьба какое-нибудь приключение. Перекрестки, как он объяснял своим оруженосцам, удивительно подходящее место для рыцарских поединков, и в дни его юности рыцари нередко проводили в таких местах целые недели и вступали в благородные состязания ради собственных успехов и во славу своих дам. Однако времена уже стали не те, и лесные дороги, извивавшиеся и уходившие вдаль, были безлюдны и тихи, на них не раздавалось ни топота копыт, ни звона оружия, которые могли возвещать приближение противника, поэтому сэр Найджел продолжал путь, разочарованный. Реку под Лимингтоном они, осыпаемые брызгами, перешли вброд, потом расположились на луговинах противоположного берега и поели хлеба и солонины; припасы везли на вьючных лошадях. А затем, хотя солнце уже склонялось к горизонту, снова собрались и весело двинулись дальше, проходя по двести футов с такой быстротой, словно это были только два фута.

Есть еще один перекресток, там, где дорога из Болдера спускается вниз, к старой рыбачьей деревне Питтс-Дип. Когда всадники достигли его, они увидели двух идущих по склону мужчин, один шел на шаг или два позади другого. Рыцарь и его оруженосцы вынуждены были остановить лошадей, ибо, кажется, никогда еще столь странная пара не путешествовала по дорогам Англии. Первый, уродливый широкоплечий мужчина с жестокими и хитрыми глазами и копной рыжих волос, нес в руках маленькое некрашеное распятие, которое он высоко держал над головой, чтобы все могли его видеть. Казалось, он испытывает высшую степень страха, лицо его было глинистого цвета, и он трясся всем телом, словно в приступе лихорадки. А сзади, все время наступая ему на пятки, шел другой — угрюмый и чернобородый, с жестким взглядом и твердым ртом. Он нес на плече тяжелую узловатую дубинку с тремя зазубренными гвоздями на конце. Время от времени чернобородый крутил ее в воздухе дрожащей рукой, словно едва удерживался, чтобы не размозжить голову своему спутнику. Так шагали они в молчании под густыми ветвями деревьев по заросшей травой тропинке, ведшей в Болдер.

— Клянусь апостолом, — заявил рыцарь, — вот необычайно странное зрелище, и тут может возникнуть почетная стычка. Прошу тебя, Эдриксон, подъезжай к ним и расспроси, что это значит.

Однако Аллейн не успел исполнить данный ему приказ, ибо странная пара быстро приближалась к ним и была уже на расстоянии меча, когда человек с крестом сел на поросшую травою кочку возле дороги, а второй остановился рядом с ним, все еще держа над его головой свирепую дубинку. Он был так поглощен своим спутником, что даже не взглянул ни на рыцаря, ни на его оруженосцев и не спускал яростных глаз с сидевшего на кочке.

— Прошу вас, приятель, — начал сэр Найджел, — скажите нам чистую правду, кто вы и почему преследуете этого человека с такой жестокой враждебностью?

— Пока я под защитой королевского закона, — ответил незнакомец, — я не вижу, почему должен отвечать любому встречному на большой дороге.

— Рассуждаете вы не слишком умно, — отозвался рыцарь, — ибо если вы действуете по закону, угрожая этому человеку дубиной, то я также буду действовать по закону, угрожая вам мечом.

Путник с крестом тут же упал на колени, стиснул руки над головой, и лицо его озарилось надеждой.

— Умоляю вас, достойный лорд, именем господа нашего Иисуса Христа, — воскликнул он срывающимся голосом, — у меня на поясе мешок, в нем сотня нобилей, и я добровольно все уступлю вам, если только вы пронзите этого человека вашим мечом!

— Что ты говоришь, низкий мошенник, — надменно ответил сэр Найджел, — или ты воображаешь, будто удар рыцаря можно купить, как товар разносчика? Клянусь апостолом! По всей видимости, этот человек имеет все основания питать к тебе ненависть.

— Истинно вы говорите, достойный сэр, — вмешался человек с дубинкой, в то время как другой снова уселся на кочку. — Человек этот — Питер Питерсон, весьма известный разбойник, взломщик и убийца, он в течение многих лет творил злые дела в окрестностях Винчестера. И вот совсем недавно, в праздник святых Симона и Иуды, он убил моего младшего брата, Уильяма, в Бир-Форесте, и за это, клянусь черным шипом из Гластонбери, я выжму у него кровь из сердца капля по капле, пусть даже мне пришлось бы следовать за ним на край света!

— Но если все это действительно правда, зачем было ходить с ним так далеко?

— Потому что я честный англичанин и не возьму больше того, что разрешено законом. Ибо, совершив свое злодеяние, этот гнусный негодяй бежал в обитель Святого креста, а я, как вы, конечно, понимаете, помчался за ним что было сил. Однако приор отдал приказ: пока убийца держит этот крест, ни один человек не смеет коснуться его под страхом отлучения от церкви, от чего бог да убережет меня и моих близких. Однако если он, например, положит крест на что-нибудь, или не явится в Питтс-Дип, где ему приказано сесть на корабль, отплывающий в заморские страны, или если не сядет на первое же из таких судов, или, пока корабль готовят к отправке, не будет каждый день заходить в море по самые чресла, тогда он окажется вне закона и я сейчас же размозжу ему голову.

Тут сидевший на земле человек зарычал на него, а стоящий скрипнул зубами и помахал дубинкой, глядя на преступника, и в глазах у него была жажда убийства. Рыцарь и оруженосцы, пораженные, смотрели то на убийцу, то на мстителя, но так как больше не могли задерживаться, они в конце концов поехали своей дорогой. Обернувшись, Аллейн увидел, что убийца извлек из своей сумы сыр и хлеб и молча стал жевать, продолжая прижимать к груди защитный крест, а другой, темный и угрюмый, все так же стоял на залитой солнцем дороге, отбрасывая на врага свою мрачную тень.

Глава XV Как желтое рыбацкое судно отплыло из Липа

Эту ночь отряд провел в монастыре св. Леонарда, в его поместительных амбарах и спикариях, места эти были хорошо известны и Аллейну и Джону, они даже были видны из аббатства Болье. Молодой оруженосец почувствовал странный трепет, когда снова появились монахи в знакомых белых одеждах и он услышал размеренный густой звон колокола, призывающего к вечерне. С первыми лучами рассвета отряд переправился на пароме через широкую, медленно текущую, заросшую камышами реку — люди, лошади и поклажа — и, овеянный свежим утренним воздухом, продолжал свой путь мимо Эксбери на Лип. Когда они поднялись по крутому склону, перед ними во всю ширь вдруг развернулся вид на старую гавань — группа домов, полоса голубого дыма и бухта, ощетинившаяся мачтами. Справа и слева длинная-длинная дуга желтого побережья Солента входила концами в кайму пены. Несколько в стороне от города на плавном прибое лениво покачивались рыбачьи шхуны, челноки и другие мелкие суда. Дальше в море стоял большой торговый корабль с высокими бортами и глубокой осадкой, выкрашенный в канареечно-желтый цвет и вздымающийся над рыбачьими лодками, точно лебедь над утятами.

— Клянусь апостолом, — сказал рыцарь, — наш добрый купец из Саутгемптона не обманул нас: мне кажется, я вижу вон там наше судно. Он говорил, что оно очень большое и желтого цвета.

— Клянусь эфесом, да, — пробормотал Эйлвард, — оно желтое, словно коготь коршуна, и способно взять на борт столько людей, сколько семечек в гранате.

— Тем лучше, — заметил Терлейк, — ибо мне кажется, что не мы одни намерены перебраться в Гасконь. По временам я замечаю какое-то поблескивание вон между теми домами, и уж конечно, это не куртки моряков и не кафтаны горожан.

— Я тоже вижу, — сказал Аллейн, глядя из-под ладони. — И я вижу вооруженных людей в тех лодках, которые снуют между кораблем и берегом. Но мне кажется, нам очень рады, вот уже идут встречать нас.

И действительно, из северных ворот города торопливо вышла шумная толпа рыбаков, горожан, женщин и приближалась к ним по краю пустоши, махая им и приплясывая от радости, словно с этих людей свалилось бремя страха перед великой опасностью. Впереди ехал верхом очень высокий и строгий человек с тяжелым подбородком и отвисшей губой. Его шея была обмотана меховым шарфом, поверх висела тяжелая золотая цепь, на которой болталась какая-то медаль.

— Добро пожаловать, могущественный и благородный лорд! — воскликнул он, снимая шапку перед Черным Саймоном. — Я наслышан о храбрых деяниях вашей светлости, и их можно ожидать, видя ваше лицо и стать. Могу ли я в каком-нибудь малом деле быть вам полезен?

— Если вы спрашиваете меня, — ответил ратник, — то я был бы очень благодарен, когда бы вы отдали мне одно или два звена из той цепи, которая висит у вас на шее.