— Этот человек не думает обо всем этом.

— Вы действительно думаете, что он готов перерезать себе горло, лишь бы только?..

— Сначала мое горло, — пояснил Вард.


Патриция недоумевала, почему милейший доктор Спинальдо большую часть разговора обращался к Сюзан Хоуп, а не делил свое внимание между ними поровну. Или этот добрейший доктор верил, что Мэттью и Сюзан все еще женаты? Неужто он верил, что святые брачные узы вечны и нерушимы, и став однажды мужем и женой, они остаются мужем и женой навсегда? Да, его манера была несомненна: он обращался с Сюзан, как с женой, игнорируя Патрицию, как…

— …в его состоянии нет заметных изменений, — говорил он Сюзан, все его тело было развернуто к ней, а спиной к Патриции. — Его жизненные показания по-прежнему устойчивы, его реакция на все используемые стимуляторы остается неизменной. Вы должны понять, миссис Хоуп, что мы имеем здесь дело с альтернативным состоянием сознания, когда состояние выживания и состояние комы находятся на противоположных концах поведенческого континуума. Ваш муж еще не выжил, но и не находится в коме. Другие две точки этого континуума это летаргия и ступор. Мы используем термин «ступор», чтобы определить состояние пациента, когда он может быть пробужден только сильными и частыми стимуляторами. Я бы предположил, что состояние вашего мужа находится больше в континууме, чем в ступоре. Полукома — это в высшей степени ненаучный термин, и я испытываю отвращение к нему. Тем не менее это наилучшее описание его состояния.

— Благодарю вас, доктор, — сказала Сюзан и уже на выходе из комнаты добавила: — Было очень приятно встретить вас, Патриция.

Патриции захотелось придушить ее.


— Мистера Рафферти, пожалуйста, — прорычал Блум в телефон.

— Это Рафферти.

— Детектив Моррис Блум, Калуза, департамент полиции, — представился он.

— Да?

— Мистер Рафферти, мы расследуем дело о стрельбе, которая имела место в ночь на прошлую пятницу.

— В Мэттью Хоупа.

— Вы знакомы с этим случаем, сэр?

— Это все было по телевидению. А вообще я уже думал, когда вы обратились ко мне.

— Почему, мистер Рафферти?

— Я просто рассудил, что вы будете проверять всех, с кем он имел дело в последнее время.

— Правильно, сэр, мы так и делаем.

— И я также полагаю, что вам известно, что он приходил встретиться со мной во второй половине дня в прошлый вторник.

— Именно это и помечено в его календаре встреч, сэр.

— Все верно.

— Мистер Рафферти, я полагаю, если бы вы могли как-нибудь сегодня…

— Конечно, я этого ожидал.

— Какое время для вас удобно, сэр?

— Что, если прямо сейчас?

— Прекрасно, сейчас я жду междугородный…

— Я буду здесь все утро, — сказал Рафферти. — Когда, по вашему предположению, вы освободитесь?

— Можем мы договориться на одиннадцать?

— Прекрасно, буду вас ждать. Вы знаете, где я нахожусь?

— Да, я знаю, где вы находитесь.


Уоррен и Тутс совершали долгую прогулку. Это было любимое времяпрепровождение в Калузе, особенно в дождливые дни, когда нельзя пойти на пляж и у вас есть выбор только между кино и магазинами. В утро этого особенного вторника дождя не было. Наоборот, был приятный солнечный день для прогулки вокруг «Люси Серкл». Уоррен не любил встреч в своем офисе, потому что его кабинетик был размером с коробку для обуви, и это вызывало у людей чувство клаустрофобии. Первое, что он сделал в это утро, позвонил из кабинета в больницу, потом позвонил Блуму и, наконец, позвонил Тутс и попросил ее встретиться на Серкл, чтобы выпить вместе кофе. Теперь они прогуливались по кругу. Тутс в желтых хлопчатобумажных брюках, в сандалиях и в оранжевой рубашке. Уоррен в серых легких тропических брюках, синих теннисных туфлях и темно-синей рубашке с короткими рукавами. У обоих были надеты солнечные очки. Никто из них не разглядывал витрины магазинов. То, что они пытались сделать, это вылезти из того положения, в каком они уже пребывали, а затем рассчитать, что делать дальше.

То, что они сейчас делали, было повторением того, что делал Мэттью на прошлой неделе. Идя по его следам, они надеялись узнать то, что узнал он. Если они поймут это, то, может быть, сумеют вычислить того, кто стрелял в него. Но Мэттью занимался двумя разными делами: покупкой земли здесь и сейчас, и подозрительным самоубийством три года назад.

Мария Торренс без всяких колебаний заявила, что некто по имени Дэви Шид — Король всех зверей — убил ее мать. Если это было правдой, то прикосновение к делу, которое полиция Миссури закрыла три года назад как самоубийство, могло представлять для Мэттью очевидную опасность. С другой стороны, приобретение участка для зрелищ и ярмарок штата само по себе могло обернуться многими сложностями.

Утром по телефону Блум перечислил все высказывания, которые Вард сделал при его встрече с Мэттью на прошлой неделе. Теперь было ясно, что Мэттью обнаружил нагноившуюся рану, которую намеревался вскрыть. Пометка на его расписании встреч несомненно была сделана после его встречи с Бардом. Они встретились утром в прошлый вторник. Его договоренность с Рафферти была помечена на полдень в этот же день.

— Мне хочется знать, — спросил Уоррен, — что, черт побери, происходит между этими двумя людьми? Человек ненавидит другого, но просит у него два миллиона долларов?

— И получает их, не забудь.

— А затем отказывается их вернуть. Как это понимать?

— И почему Вард одолжил их ему?

— Двадцать пять процентов интереса, вот почему.

— Предел перед тем, чтобы это оказалось ростовщичеством.

— Чертовски хороший доход на каждый доллар.

— Но ты бы стал одалживать деньги человеку, который ненавидит тебя?

— Вард говорит, это потому, что он черный.

— Если ты ненавидишь черного человека, то не иди к нему за деньгами, — сказала Тутс, пожав плечами.

— Но он сделал это.

— И он получил эти деньги.

— Хотел бы знать, что отсюда следует, — сказал Уоррен.

— Хотела бы знать, что получит Блум из Миссури.

— А как по-твоему, что он получит? Он получит «Дело закрыто, не беспокойте нас».

— Может быть, и нет.

— Давай снова пройдемся по кругу, — предложил Уоррен. — Поищем, может быть, кто-нибудь помнит, что произошло в Раттерфорде?

— Это было три года назад, Уоррен.

— Если бы кто-то вышиб свои мозги в трейлере по соседству со мной, я бы вспомнил об этом через три года, а ты бы — нет?

— Нет, если бы я была тем, кто застрелил ее, — сказала Тутс.

— Прямо в лоб, — уточнил Уоррен.


Оплаченный обратный звонок из Раттерфорда последовал в это утро в десять часов семь минут. Звонивший попросил к телефону детектива Морриса Блума, а потом назвал себя доктором Абелем Вурхисом, одним из тех врачей, кто готовил отчет Офиса медэкспертизы по Уилле Торренс три года назад. Вурхис сообщил, что в то время у него были некоторые сомнения о заключении медицинской экспертизы, которое сделал Офис, но мнение большинства…

— Большинства? — удивился Блум. — А сколько человек были привлечены к вскрытию?

— Э-э… Извините, но это не мистер Хоуп вывел вас на меня?

— Нет. А что вы имеете в виду? Вы говорите о Мэттью Хоупе?

— Да. Потому что он звонил сюда на прошлой неделе, понимаете, и задал, по существу, этот же вопрос. Я подумал…

— Вы говорили с мистером Хоупом на прошлой неделе?

— Да, в прошлый вторник.

— Что он хотел?

— Ну, он сказал мне, что завещание миссис Торренс связано с определенными переговорами о недвижимости…

— Понимаю.

— Да, и он хотел знать подробности о ее самоубийстве три года назад. Очевидно, какой-то пункт в завещании… впрочем, это неважно. Мы получаем подобные запросы каждый год, в годовщину ее смерти, газеты и телевизионные репортеры копаются в прошлом, мы к этому здесь, в Раттерфорде, привыкли. Это центр графства, вы понимаете…

— Я этого не знал.

— Да, это означает, что у нас вполне достаточный штат и мы в состоянии управиться с этими запросами. Мистер Хоуп хотел знать, были ли мы озабочены отсутствием предсмертной записки…

— И что в этой связи?

— Я сказал ему то, что говорил каждому, кто спрашивал меня об этом. А таких вопрошающих масса, поверьте мне. Я сказал ему — да, я был озадачен отсутствием записки. Но, опять же, не все самоубийцы оставляют записки; я уверен, что вы это знаете.

— Это верно, но…

— И не все самоубийцы-правши стреляют себе в правый висок. Я уверен, что среди них масса таких, кто стреляет себе прямо в лоб, как это сделала Уилла Торренс. Вы расследовали многие самоубийства, мистер Блум?

— Для меня достаточно.

— Тогда задумайтесь вот над чем: если кто-то намеревается покончить с собой, держит револьвер в своей правой руке — а револьвер был именно там, когда дочь нашла тело в пять тридцать пять утра, — и если этот кто-то, лежа на спине, рассуждает о том, что собирается совершить, и, наконец, окончательно и бесповоротно идет на это, то почему бы вам не поинтересоваться, почему выбрана такая неудобная поза?

— А что это была за поза, доктор Вурхис?

— Она лежала на правом боку.

— Правда?

— Как она должна была выгнуть свою кисть и принять столь неуклюжую позицию, чтобы выстрелить себе в лоб? Почему она просто не повернула голову и не выстрелила в правый висок? Она даже не повернулась всем телом, чтобы лечь на спину, чтобы было легче совершить акт самоубийства и, между прочим, больше соответствовать статистике самоубийств из револьвера для правшей: револьвер в правой руке, ранение в области правого виска. Вы улавливаете нить моих рассуждений?

— Да, вполне. Продолжайте, доктор. Я вас внимательно слушаю.