— Выноси вот эту, — сказал Хью тому, кто открыл дверцы кареты. Он взял за руку мисс Хардейл, но рука ее тяжело повисла. — Она в обмороке.

— Тем лучше, — проворчал Деннис (именно сей любезный джентльмен отпер дверцы кареты), — значит, будет молчать. Я люблю, когда они падают в обморок, если нельзя заставить их вести себя смирно.

— А снесешь ее один? — спросил Хью. Я А.

— Не знаю, попробую. Впрочем, думаю, что снесу, — немало таких я в свое время поднимал наверх. Ну, раз-два! А она тяжеленька, знаешь ли! Все эти красотки только на вид легкие, а весят порядочно. Ну, вот и готово!

Подняв на руки мисс Эмму, он вышел, спотыкаясь под своей ношей.

— Ну-с, милая моя птичка, — сказал Хью, обнимая Долли и притягивая ее к себе. — Помните, что я вам сказал: за каждый крик — поцелуй! Кричите же, если любите меня, душечка! Ну, хоть разок! Один раз, моя красавица, если я вам мил!

Долли изо всех сил уперлась руками ему в лицо и отталкивала его, но он быстро вынес ее из кареты и вслед за мисс Хардейл внес в какую-то лачугу, где, в последний раз прижав к груди, осторожно опустил ее на пол.

Бедняжка Долли! Что бы она ни делала, она казалась от этого еще красивее и соблазнительнее. Когда глаза ее гневно сверкали, а сочные губки приоткрывались от бурного дыхания, — кто мог устоять перед ней? Когда она плакала и рыдала, словно сердце у нее разрывалось, и причитала нежным голоском, слаще которого не было на свете, — кто мог остаться нечувствительным даже к пленительным вспышкам раздражения, прорывавшегося сквозь искренность и серьезность ее горя? А когда она, как в эту минуту, забыв о себе, опускалась на колени перед подругой и, наклонясь, прижималась щекой к ее щеке, обнимала ее обеими руками, — кто мог бы оторвать глаза от ее изящной фигуры, распущенных волос, кое-как надетого платья, всей этой очаровательной небрежности, Этого самозабвения, еще подчеркивавшего красоту цветущей юной девушки? Кто, видя эти щедрые ласки, слыша нежные слова, не пожелал бы быть на месте Эммы Хардейл? Уж, конечно, не Хью и не Деннис.

— Скажу вам прямо, девушки, — промолвил мистер Деннис, — я не большой охотник до вашей сестры, и во все это дело впутался только, чтобы подсобить приятелям. Но если вы еще долго будете проделывать все это у меня на глазах, я, кажется, из помощника стану главным участником. Так и знайте!

— Для чего вы нас сюда привезли? — спросила Эмма. — Нас убьют?

— Убить вас? — воскликнул Деннис. Он сел рядом на табурет и весьма, благосклонно смотрел на Эмму. — Что вы, милочка, у кого же поднимется рука на таких славных курочек? Вы бы лучше спросили, не для того ли вас сюда привезли, чтобы дать вам мужей, — тогда вы были бы ближе к истине.

Он, ухмыляясь, посмотрел на Хью, и тот, оторвав на мгновение взгляд от Долли, ответил ему тем же.

— Нет, нет, — повторил Деннис. — Не убьют вас, милочки мои. Ничего подобного! Совсем наоборот.

— Вы — человек пожилой, сэр, старше вашего товарища, — сказала Эмма, дрожа. — Неужели вы не сжалитесь над нами? Вспомните, мы женщины.

— Это я помню, милочка, — отозвался Деннис. — Трудно это забыть, когда имеешь перед глазами таких два образчика. Ха-ха! Да, да, я это помню, и мы все это помним, мисс.

Он с лукавым видом покачал головой, снова переглянулся с Хью и захохотал, как человек, который придумал замечательную шутку и очень доволен собой.

— Убивать вас никто не думает, голубушка, боже упаси!.. Впрочем, знаешь что, братец, — тут Деннис, сдвинув шапку на ухо, чтобы удобнее было почесать голову, серьезно посмотрел на Хью. — К чести наших законов надо сказать, что они соблюдают полное равноправие, не делают никакой разницы между мужчиной и женщиной. Довелось мне когда-то слышать, как один судья упрекал не то разбойника с большой дороги, не то взломщика, который связал каких-то леди по рукам и ногам — вы уж извините, что я про это поминаю при вас, милочки мои, — и спустил их в погреб. Так вот судья стыдил его за то, что он не уважил даже женщин. А я так считаю, что судья этот ничего не смыслил в своем деле. И, будь я на месте того грабителя, я бы ему вот как ответил: «Что вы, милорд! Да я с женщинами поступаю точно так же, как поступает с ними наш закон, — чего же вам еще?» Если бы вы сосчитали по газетам, сколько женщин за последние десять лет отправлено на тот свет в одном только Лондоне, вас бы не только удивила, — вас бы просто поразила эта цифра. Да, — добавил мистер Деннис глубокомысленно, — великое дело — равноправие! Превосходный закон. Но нет у нас гарантии, что его не отменят. Уж раз теперь стали потакать папистам, то я не удивлюсь, если в один прекрасный день переделают и этот закон! Ей-богу, не удивлюсь!

Эта тема — видимо, в силу ее узко профессионального характера — не заинтересовала Хью в такой мере, как рассчитывал мистер Деннис. Да и времени не было продолжать разговор, так как в эту минуту в комнату быстро вошел мистер Тэппертит. Увидев его, Долли радостно вскрикнула и чуть не бросилась к нему на шею.

— Я знала, знала, что так будет! — воскликнула она. — И мой дорогой отец тоже здесь? Наверное, стоит за дверью! Слава тебе господи! Спасибо вам, Сим, награди вас бог!

Саймон Тэппертит в первую минуту был глубоко уверен, что дочь слесаря бросилась к нему в порыве страсти, которой она больше не в силах скрывать, и ждал обещания, что она готова стать его женой. Пораженный словами Долли, он стоял с преглупым видом — тем более, что Хью и Деннис разразились громким смехом, который заставил Долли попятиться. Она переводила пытливый, настороженный взгляд с одного на другого.

— Мисс Хардейл, — начал Сим после весьма неловкого молчания. — Надеюсь, вы здесь чувствуете себя хорошо, насколько это возможно при данных условиях. Долли Варден, моя душенька, красавица моя, надеюсь, что и вы довольны?

Бедная Долли! Теперь она поняла все и, закрыв лицо руками, зарыдала еще отчаяннее, чем прежде.

— Мисс Варден, — Саймон прижал руку к груди, — вы видите сейчас перед собой не подмастерье, не раба и не жертву тирании вашего отца, а вождя великого народа, командира доблестного отряда, в котором состоят и эти джентльмены, один — сержантом, другой — капралом. Перед вами не частное лицо, а общественный деятель. Я больше не чиню замков, — я исцеляю раны моей несчастной родины. Долли Варден, прелестная Долли, сколько лет я ждал такой встречи с вами! Сколько лет я мечтал дать вам высокое положение, сделать вас знатной леди! И вот я делаю это. Смотрите же на меня, как на своего супруга. Да, милая чаровница, вы покорили меня. — Саймон Тэппертит весь ваш!

Говоря это, он двинулся к Долли, но она пятилась от него, пока могла, а когда отступать дальше было некуда, села на пол. Объясняя ее поведение девичьей стыдливостью, Саймон хотел ее поднять, но доведенная до отчаяния Долли вцепилась обеими руками ему в волосы и, со слезами крича, что он — гнусный негодяй и всегда им был, трясла, царапала и колотила его так, что он вынужден был в испуге призвать на помощь своих товарищей. Никогда еще Долли не нравилась Хью так, как в эту минуту.

— Она сегодня очень возбуждена, себя не помнит, — сказал Саймон, приглаживая взъерошенную шевелюру. — Пусть побудет до завтра одна, тогда немного образумится. Отнесите ее в соседний дом.

Хью тотчас поднял Долли на руки. Но то ли ее отчаяние смягчило мистера Тэппертита, то ли он нашел неприличным, что его будущая жена — в объятиях другого мужчины, он переменил решение и, приказав Хью отпустить ее, угрюмо наблюдал, как она бросилась к мисс Хардейл и, прильнув к ней, спрятала раскрасневшееся личико в складках ее платья.

— Оставьте обеих здесь до завтра, — сказал он, когда снова обрел чувство собственного достоинства. — Идемте!

— Да, идем, капитан! — подхватил Хью. — Ха-ха-ха!

— Что вас так смешит? — сурово осведомился Саймон.

— Ничего, капитан, ничего. — Хью ударил его по плечу и, неизвестно почему, расхохотался еще в десять раз громче.

Мистер Тэппертит смерил его с головы до ног высокомерно-презрительным взглядом (что еще больше развеселило Хью) и обратился к пленницам:

— Имейте в виду, леди, что дом охраняется со всех сторон и малейший шум будет иметь для вас очень неприятные последствия. Обе вы завтра узнаете наше решение. А до тех пор не подходите к окнам и не зовите на помощь, не то сразу станет известно, что вы — из дома католика, и никакие усилия наших людей не спасут вас от смерти.

После этого предостережения, в котором была доля истины, он пошел к двери, а за ним Хью и Деннис. Выходя, они оглянулись на крепко обнявшихся девушек, потом заперли за собой дверь и поставили надежную охрану не только у входа, но и вокруг всего дома.

— А знаете, — сказал Деннис, когда они уходили втроем, — славная парочка! И та, которую выбрал себе мистер Гашфорд, и другая — обе хороши.

— Тсс! — поспешно зашикал на него Хью. — Не надо никого называть. Это скверная привычка.

— Ну, скажем, «он», если ты не хочешь, чтобы я называл имена. Так вот — не хотел бы я быть на его месте, когда он выложит ей всю правду, — сказал Деннис. — С этими гордыми черноглазыми женщинами надо держать ухо востро: если у них под рукой окажется нож, дело может плохо кончиться. Видал я таких на своем веку. Помню одну… ее повесили много лет назад. Туг был замешан какой-то знатный джентльмен. Так вот перед смертью она мне и говорит, а у самой губы дрожат, но рука твердая на удивление. «Деннис, говорит, мне сейчас конец. Но будь у меня в руках кинжал покажись тот человек поблизости, я убила бы его на месте». И она бы это сделала, не сомневайся!

— Кого она хотела убить? — спросил Хью.

— Почем я знаю? Она мне этого не сказала, — ответил Деннис.

Хью посмотрел на него так, словно собирался расспросить подробнее об этой истории, но тут заговорил Саймон Тэппертит, до этой минуты погруженный в глубокие размышления, и отвлек его мысли в другую сторону.

— Хью, — сказал Сим. — Вы сегодня хорошо поработали. Вы будете награждены. И вы тоже, Деннис. Нет ли у вас на примете молодой женщины, которую вы хотели бы увезти?