Выпалив эту ироническую тираду с быстротой, попросту ошеломляющей и так громогласно и пронзительно (в особенности междометия), что совсем оглушила слушательниц, мисс Миггс заключила ее потоком слез (больше по привычке, ибо в данном случае уместны были вовсе не слезы, а триумф) и страстным призывом к Симу.

Как повели бы себя Эмма Хардейл и Долли, долго ли мисс Миггс, подняв, наконец, открыто свое знамя, размахивала бы им перед пораженными девушками — трудно сказать, да и гадать не стоит, ибо в эту минуту произошло нечто неожиданное, всецело завладевшее вниманием всех троих.

Они услышали сильные удары в наружную дверь дома, затем дверь эта с грохотом распахнулась, в передней комнате раздался какой-то шум и звон оружия. Окрыленные надеждой на то, что их, наконец, пришли спасать, Эмма и Долли стали громко звать на помощь. И призывы их не остались без ответа — через минуту к ним в комнату вбежал мужчина с обнаженной шпагой в руке. В другой руке он держал свечу.

Восторг девушек сразу остыл, когда они увидели, что это человек совершенно им незнакомый. Но они все-таки стали горячо умолять его увести их отсюда к родным.

— А для чего же я здесь? — ответил он, закрыв дверь и прислонившись к ней спиной. — Затем я и добирался сюда, несмотря на все препятствия и опасности, чтобы спасти вас.

Никакими словами не опишешь радости бедных пленниц. Крепко обнявшись, они благодарили бога за так своевременно подоспевшую помощь. Их спаситель шагнул к столу, чтобы поставить на него свечу, и тотчас воротился к двери.

Сняв шляпу, он с улыбкой посмотрел на девушек.

— Вы пришли с вестями о моем дяде, сэр? — спросила Эмма, порывисто оборачиваясь к нему.

— И о моих родителях? — подхватила Долли.

— Да, — сказал незнакомец. — И с добрыми вестями.

— Значит, они живы и невредимы? — в один голос крикнули Эмма и Долли.

— Да, да, невредимы.

— И здесь? Близко?

— Не скажу, чтобы близко, — ответил он успокоительным тоном. — Но и не так уж далеко. Ваши друзья, милочка, — это относилось к Долли, — находятся в нескольких часах езды отсюда. И я надеюсь, что вас еще сегодня отвезут к ним!

— А мой дядя, сэр… — запинаясь, начала Эмма.

— Ваш дядя, дорогая мисс Хардейл, к счастью — я говорю «к счастью», потому что мало кому из наших единоверцев это удалось, — уехал из Англии на континент и сейчас он в безопасности.

— Слава богу, — прошептала Эмма.

— Да, вам есть за что благодарить бога. Вы видели зверства только одной ночи и даже вообразить себе не можете, от чего бог спас вашего дядю.

— Он хочет, чтобы я ехала к нему?

— И вы еще спрашиваете? — удивленно воскликнул незнакомец. — Хочет ли он этого? Да вы понятия не имеете, как опасно сейчас оставаться в Англии, как трудно из нее выбраться и чего бы только не дали сотни людей за такую возможность… Ах, простите, я забыл, что вы этого не можете знать, так как столько времени были в заключении.

— Из ваших намеков, сэр, мне стало ясно то, что вы боитесь сказать прямо, — отозвалась Эмма. — Значит, виденное нами было только началом? И худшее еще впереди? Ужасы продолжаются до сих пор?

Он пожал плечами, покачал головой, развел руками. И все с той же заискивающей улыбкой, в которой было что-то неприятное, молча опустил глаза.

— Вы смело можете сказать мне всю правду, сэр, — промолвила Эмма. — Мы здесь уже подготовлены к самому худшему.

Но тут вмешалась Долли и стала упрашивать Эмму слушать не самое худшее, а самое лучшее. Она и к незнакомцу обратилась с той же мольбой — рассказать только добрые вести, а дурные отложить до того времени, когда они благополучно вернутся к своим.

— Скажу вам все в двух словах, — начал незнакомец, довольно неласково взглянув на дочку слесаря. — Против нас все, все до единого. Улицы кишат солдатами, которые с мятежниками заодно и действуют им в угоду. Мы можем надеяться только на бога и спасения искать только в бегстве. Да и это — дело ненадежное, потому что за нами шпионят со всех сторон, задерживают нас здесь и силой и обманом. Мисс Хардейл, поверьте, я терпеть не могу говорить о себе, о том, что я сделал и готов сделать, потому что это может показаться хвастовством. Но у меня среди протестантов большие связи, и, так как все мое состояние вложено в их коммерческие предприятия, я, к счастью, имел возможность спасти вашего дядю. Я могу спасти и вас, я поклялся ему сделать это и не покидать вас, пока не передам ему с рук на руки. Вот почему я здесь. Благодаря измене — или, может быть, раскаянию — одного из ваших стражей, мне удалось узнать, где вас спрятали. И вы сами видите — я шпагой проложил себе дорогу сюда.

— Скажите, — спросила Эмма нерешительно, — у вас есть записка от дяди или другое какое-нибудь доказательство?

— Ничего у него нет! — воскликнула вдруг Долли, решительно указывая на незнакомца. — Я теперь вижу, что нет. Ради бога, не уезжай с ним!

— Тише ты, дурочка! — бросил он ей, сердито нахмурившись. — Замолчи сейчас же! Нет, мисс Хардейл, у меня нет с собой ни письма, ни чего-нибудь другого от вашего дяди. Я сочувствую вам и всем, так тяжело и незаслуженно пострадавшим, но своей жизнью я тоже дорожу. Поэтому я не ношу при себе никаких писем, которые, если бы их нашли, стоили бы мне головы. Мне и в голову не пришло запасаться какими-то доказательствами моей честности, да и мистер Хардейл не предлагал мне их — вероятно, потому, что он слишком уверен в человеке, которому обязан жизнью.

В этих словах звучал упрек, тонко рассчитанный на характер Эммы. Но на Долли, девушку иного склада, он не произвел никакого впечатления, и она продолжала нежнейшими словами, какие могла придумать заклинать подругу, чтобы она не поддавалась уговорам незнакомца.

— Время не терпит, — сказал незнакомец и, как он ни силился показать свое горячее участие, в его ровном голосе звучала какая-то режущая ухо холодность. — Опасности грозят со всех сторон. Видно, я напрасно рисковал жизнью, — что ж, пусть будет так. Но если вам суждено еще когда-нибудь увидеть дядю, — будьте тогда ко мне справедливы. Сдается мне, что вы решили оставаться здесь. Так помните же, мисс Хардейл: я вас предупреждал, что вам грозит, и снимаю с себя всякую ответственность.

— Погодите, сэр, — воскликнула Эмма, — одну минутку, прошу вас! Не можете ли вы, — она крепче обняла Долли, — взять с собой нас обеих?

— Когда в городе такое творится, провезти благополучно и одну женщину — задача нелегкая. Не говорю уже о том, как опасно было бы привлечь к себе внимание толпы на улицах, — ответил незнакомец. — Я вам уже сказал, что вашу подругу сегодня отвезут домой. Если вы согласитесь довериться мне, мисс Хардейл, я сейчас же дам ей надежную охрану и выполню свое обещание… Неужели вы решили остаться здесь? Люди всех сословий и вероисповеданий бегут из города, который разграблен весь из конца в конец. Не задерживайте меня, я могу быть полезен в другом месте. Едете или остаетесь?

— Долли, — торопливо заговорила Эмма, — дорогая моя девочка, это наша последняя надежда. Мы расстанемся сейчас только для того, чтобы встретиться потом в счастливые и мирные дни. Я доверюсь этому джентльмену.

— Нет, нет, нет! — закричала Долли, уцепившись за нее. — Ради всего святого, не уезжай!

— Ты же слышала, дорогая, — сегодня, уже сегодня, через несколько часов — подумай! — ты будешь дома, с родными! Ведь они умрут, если ты не вернешься! Они убиты горем! Молись за меня, а я буду молиться за тебя, дорогая. И никогда не забывай тех дней, что мы провели с тобой вместе. Ну, давай простимся. Скажи мне: «С богом!»

Но Долли не в силах была выговорить ни слова. Даже после того, как Эмма сто раз поцеловала ее в щеку, омочив рту щеку слезами, Долли, повиснув у нее на шее, только плакала, плакала, крепко обнимала и не отпускала ее.

— Ну, довольно, нельзя терять ни минуты! — крикнул незнакомец и, насильно разжав руки Долли, грубо оттолкнул ее, а Эмму увлек к двери. — Эй, вы, там, живей! Все готово?

— Как же! Совсем готово! — прогремел вдруг из-за двери голос, заставивший незнакомца вздрогнуть. — Назад, если тебе жизнь дорога!

И в тот же миг незнакомец упал, как бык под обухом, — казалось, потолок обрушился и раздавил его. А комнату наполнил веселый яркий свет, в дверях показались сияющие лица, и Эмма очутилась в объятиях дяди, а Долли с пронзительным криком кинулась к отцу и матери.

Что тут было — обмороки, улыбки и слезы, смех и плач, град вопросов, остававшихся без ответа!.. Все говорили разом, все были вне себя от радости. А сколько поцелуев, поздравлений, ласк и рукопожатий! Все новые и новые взрывы бурного восторга. Никакими словами всего этого не опишешь.

Прошло немало времени — и, наконец, первым опомнился старый слесарь и бросился обнимать двух каких-то людей, скромно стоявших в стороне, чтобы не мешать семейной встрече. И тут девушки увидели — знаете, кого? Эдварда Честера и Джозефа Уиллета.

— Посмотрите на них! — кричал слесарь. — Что было бы с нами, если бы не они? Ах, мистер Эдвард, мистер Эдвард! Ах, Джо, Джо! Какую тяжесть вы сняли сегодня с моей души!

— Это мистер Эдвард сшиб его с ног, — сказал Джо. — Мне сильно хотелось самому это сделать, но я уступил мистеру Эдварду. Эй, вы, храбрец, придите в себя! Не век же вам лежать здесь.

С этими словами Джо ногой (его единственная рука была занята) слегка ткнул в грудь мнимого спасителя Эммы. Гашфорд (да, это был не кто другой, как он) поднял голову и приниженно, но злобно, как поверженный демон, попросил, чтобы с ним обращались повежливее.

— Мистер Хардейл, я имею доступ ко всем бумагам милорда, — сказал он смиренно. Но мистер Хардейл стоял к нему спиной и даже не оглянулся. — Среди них есть очень важные документы. Многие из них хранятся в секретных ящиках и в разных местах, о которых знаем только милорд и я. Я могу дать весьма ценные сведения и оказать важные услуги следствию. Если со мной здесь будут плохо обращаться, вы ответите за это.