– И ты действительно думаешь, что у меня получится?

Теперь, войдя в роль, ей уже не составляло особого труда произнести это с искренним волнением.

– Уверен, что получится. Ты играешь с таким удовольствием и так убедительно, что не поверить тебе практически невозможно. Это я уже заметил.

– Вот думаю о Клиппах, – задумчиво произнесла она, – И чувствую себя такой дурочкой…

Эдвард самодовольно рассмеялся.

«Но и ты изрядный болван, – злорадно подумала Виктория, удерживая на лице маску обожания. – Был бы поумней, не проболтался бы тогда в Басре. И тогда бы я тебя ни за что не раскусила».

– А что доктор Рэтбоун? – спросила вдруг она.

– В каком смысле? Что ты имеешь в виду?

– Какая у него роль? Просто прикрытие?

По губам Эдварда скользнула жестокая усмешка.

– Рэтбоуну ничего не оставалось, как только принять наши условия. Знаешь, чем он занимался все последние годы? Клал себе в карман три четверти пожертвований, поступавших со всего света. Использовал деньги на собственные нужды. Самое ловкое мошенничество со времен Горацио Боттомли[20]. Так что Рэтбоун полностью в наших руках. Мы можем разоблачить его в любую минуту, и он прекрасно отдает себе в этом отчет.

В душе Виктории шевельнулось теплое чувство благодарности к старику с благородным высоким лбом и жадной низкой душой. Пусть и мошенник, но ему ведома жалость, и он пытался предупредить ее.

– Все складывается на пользу нашему Новому порядку, – продолжал Эдвард.

С виду нормальный, в своем уме, подумала Виктория, а на самом деле – настоящий безумец. Да и кто не рехнется, беря на себя роль Бога? Правы те, кто говорит, что смирение – христианская добродетель. Именно смирение помогает сохранять здравомыслие и оставаться человеком…

Эдвард поднялся.

– Нам пора. Тебя еще нужно переправить в Дамаск, а там наши планы уже разработаны до послезавтра.

Виктория не заставила просить себя дважды. Теперь бы только выбраться из Девоншира, вернуться в Багдад, в отель «Тио», под опеку шумного, жизнерадостного Маркуса, и тогда Эдварда можно будет не опасаться. Ей предстоит сыграть двойную роль: дурача Эдварда слепой, противной преданностью, одновременно втайне противодействовать его планам.

– Думаешь, мистер Дэйкин знает, где сейчас Анна Шееле? Может быть, мне удастся это выведать? Может, он и намекнет…

– Вряд ли. И в любом случае Дэйкина ты больше не увидишь.

– Мы условились встретиться сегодня вечером, – на ходу придумала Виктория. От слов Эдварда по спине у нее пробежал холодок. – Ему может показаться странным, если я не приду.

– На данном этапе операции это уже неважно. Наши планы определены. В Багдаде тебя никто уже не увидит.

– Но, послушай, в отеле остались мои вещи! Я сняла комнату…

Шарф. Бесценный шарф Кармайкла.

– Твои вещи в ближайшее время тебе не понадобятся. Я уже приготовил для тебя новое платье. Идем.

Они вернулись к машине. «Могла бы и сообразить, что Эдвард, после того как ты его раскрыла, ни за что не позволит тебе повидаться с Дэйкиным, – укорила себя Виктория. – Не такой уж и глупец. Да, он верит, что я от него без ума, но рисковать все равно не станет».

– Если я не появлюсь, меня будут искать? – спросила она.

– Об этом мы позаботимся. Согласно официальной версии, ты простилась со мной на мосту и отправилась к друзьям на западный берег.

– А на самом деле?

– Подожди – и узнаешь.

Они тронулись в обратный путь – по тому же ухабистому проселку, между посадками пальм, через мостики над ирригационными каналами.

– Лефарж, – пробормотал Эдвард. – Хотел бы я знать, что имел в виду Кармайкл.

Сердце у Виктории тревожно сжалось.

– Извини, – сказала она. – Совсем забыла. Не знаю, но, может быть, и ничего особенного. В Тель-Асваде к нам на раскопки приезжал некий месье Лефарж.

– Что? – Эдвард так разволновался, что едва не остановил машину. – Когда это было?

– С неделю тому назад. Сказал, что едет с каких-то раскопок в Сирии. Вроде бы от месье Парро.

– Пока ты была на раскопках, не приезжали ли туда двое мужчин, Андрэ и Жюве?

– Да, приезжали. У одного еще разболелся живот, и он уходил в дом, отлеживался.

– Те двое – наши люди.

– Зачем они приезжали? Искали меня?

– Нет. Говорю же, я понятия не имел, где ты находишься. Но Ричард Бейкер был в Басре одновременно с Кармайклом. Мы не исключаем, что он мог передать что-то Бейкеру.

– Бейкер говорил, что в его вещах кто-то рылся. Они что-нибудь нашли?

– Нет. А теперь, Виктория, подумай как следует. Этот человек, Лефарж, приезжал до французов или позже?

Виктория старательно наморщила лоб, придумывая, какие маневры приписать рожденному ее воображением месье Лефаржу.

– Он приезжал… Да, он приезжал днем раньше тех двоих.

– И что он делал?

– Ничего особенного. – Она пожала плечами. – Сходил на раскоп с доктором Понсфутом Джонсом. А потом Ричард Бейкер повел его в комнату древностей, показывать находки.

– Так они ходили в дом вместе, он и Ричард Бейкер? Они разговаривали?

– Наверное. В том смысле, что люди ведь не рассматривают археологические находки в полном молчании.

– Лефарж, – задумчиво пробормотал Эдвард. – Кто же такой Лефарж? Почему мы ничего о нем не знаем?

Викторию так и подмывало сказать, «да ведь он же брат миссис Харрис»[21], но она сдержалась. Сама придумка ей очень нравилась. Она уже ясно представляла самого месье Лефаржа – изможденный, чахоточного вида молодой человек, темноволосый, с тонкими усиками. И когда Эдвард спросил, Виктория описала француза очень подробно и точно.

Они уже ехали по пригородам Багдада. Эдвард свернул на боковую улочку, застроенную современными виллами в псевдоевропейском стиле, с балконами и садами. Перед одним домом стоял большой автомобиль для дальних поездок. Эдвард припарковался рядом, и они с Викторией вышли и поднялись по ступенькам к передней двери. Их встречала смуглая сухощавая женщина, которой Эдвард быстро сказал что-то по-французски. Виктория поняла далеко не все, но речь, похоже, шла о молодой женщине и какой-то смене.

Женщина повернулась к ней и вежливо сказала по-французски:

– Идемте со мной, пожалуйста.

Она провела Викторию в спальню, где на кровати лежало монашеское одеяние, и кивнула. Виктория разделась и натянула на себя сначала суровую шерстяную рубашку, а потом – просторную, со средневековыми складками, рясу из плотного темного материала. Француженка приладила ей на голову монашеский повой. Виктория взглянула на свое отражение в зеркале. Ее маленькое бледное лицо под высоким платком с белыми складками под подбородком выглядело необыкновенно чистым. Француженка надела ей на шею деревянные четки. Шаркая по полу грубыми, не по размеру большими ботинками, Виктория вышла к Эдварду.

– Хорошо выглядишь, – одобрительно сказал он. – Главное, не поднимай глаз. Особенно когда рядом мужчины.

Через пару минут к ним присоединилась и облаченная схожим образом француженка. Обе «монахини» вышли из дому и забрались в автомобиль, за рулем которого уже сидел высокий смуглый мужчина в европейском костюме.

– Теперь дело за тобой, Виктория, – сказал Эдвард. – Делай в точности то, что тебе скажут. – В тоне его голоса проскользнули стальные нотки угрозы.

– А ты разве не едешь? – жалобно спросила она.

Эдвард улыбнулся.

– Мы увидимся через три дня, – сказал он и, понизив голос, в своей привычной, доверительной манере добавил: – Не подведи меня, дорогая. Только ты можешь это сделать. Я люблю тебя. Не смею целовать монахиню прилюдно – но хотелось бы.

Виктория, как и подобает Божией невесте, опустила глаза, но для того лишь, чтобы спрятать полыхнувшую вдруг ярость. Проклятый Иуда, подумала она и, взяв себя в руки, сказала:

– Похоже, я и впрямь твоя христианская рабыня.

– Вот это мне нравится! – похвалил ее Эдвард. – Беспокоиться не о чем. Твои документы в полном порядке, так что с пересечением сирийской границы проблем не возникнет. Кстати, теперь ты – сестра Мария. Все бумаги у сопровождающей тебя сестры Терезы. Она будет всем распоряжаться, и ты, ради бога, слушайся ее во всем – иначе, предупреждаю откровенно, беды не миновать.

Он отступил, бодро помахал рукой, и автомобиль тронулся с места.

Откинувшись на спинку сиденья, Виктория предалась размышлениям. Какие есть альтернативы? Можно, пока они будут ехать через Багдад или уже на пограничном пункте, поднять шум, привлечь внимание, позвать на помощь и объяснить, что ее похитили и удерживают насильно – то есть заявить открытый протест.

Чего она достигнет этим? По всей вероятности, такой вариант закончится трагически для Виктории Джонс. Она уже заметила, как сестра Тереза спрятала в рукаве небольшой автоматический пистолет. Объяснить ситуацию ей не позволят.

Тогда не лучше ли подождать до Дамаска? И прибегнуть к варианту с протестом уже там, в Сирии? Скорее всего, все закончится так же либо ее заявления будут опровергнуты показаниями шофера и монахини-француженки. Может быть, они даже предъявят какие-то бумаги, удостоверяющие ее психическое нездоровье…

Лучшая альтернатива – принять их план и пойти до конца. Вернуться в Багдад под именем Анны Шееле и сыграть ее роль. При таком сценарии должен наступить момент развязки, когда Эдвард не сможет полностью ее контролировать. Убедив его в своем полном послушании, она предстанет перед участниками конференции с фальшивыми документами, и его уже не будет рядом.