– Ты хочешь сказать, Хори, что если б я шла по этой тропе одна… на закате… в тот же час, когда умерла Нофрет… и повернула бы голову… то ничего бы не увидела? Мне ничего не угрожало бы?

– Ты была бы в безопасности, Ренисенб, потому что, если б ты пошла по тропе, я шел бы рядом и охранял тебя.

Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой:

– Нет, Хори, я пойду одна.

– Но зачем, моя маленькая Ренисенб? Разве ты не будешь бояться?

– Да, – кивнула она. – Наверное, мне будет страшно. Но это все равно нужно сделать. В доме все дрожат и трясутся, бегают в храмы, чтобы купить амулеты, и кричат, что нельзя ходить по этой тропе на закате солнца. Но потерять равновесие и упасть Сатипи заставила вовсе не магия… это был страх… и причина страха – зло, которое она причинила. Потому что нельзя отнимать жизнь у того, кто молод и силен, у того, кто радуется жизни. Но я не сделала ничего дурного, и даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не может мне навредить. Я в это верю. Кроме того, лучше умереть, чем жить в вечном страхе… поэтому я преодолею страх.

– Храбрые слова, Ренисенб.

– Возможно, они гораздо храбрее моих чувств, Хори. – Она улыбнулась и встала. – Но говорить их было приятно.

Управляющий тоже встал и шагнул к ней.

– Я запомню эти твои слова, Ренисенб. И то, как ты гордо вскидывала голову, когда произносила их. Они говорят о храбрости и искренности, которые – я всегда знал – живут в твоем сердце.

Он взял ее за руку:

– Смотри, Ренисенб. Взгляни отсюда через долину на Реку и земли за ней. Это Египет, наша земля. Разоренная многолетней войной и раздорами, разделенная на мелкие царства, но теперь… очень скоро… она объединится и станет одной страной… Верхний и Нижний Египет снова сольются и… я надеюсь и верю, что возродится былое величие! И тогда Египту понадобятся отважные и искренние мужчины и женщины – вроде тебя, Ренисенб. Не такие мужчины, как Имхотеп, которых заботит только личная выгода; не такие, как Себек, ленивые и хвастливые; не такие мальчишки, как Ипи, который думает только о себе; и даже не такие добросовестные и честные сыновья, как Яхмос. Сидя здесь среди – в буквальном смысле – мертвых, подсчитывая прибыли и убытки, составляя счета, я стал понимать, что прибыль не всегда можно исчислить богатством, а убыток может быть серьезнее, чем гибель урожая… Я смотрю на Реку и вижу источник жизненной силы Египта, который существовал до нас и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть, Ренисенб, не имеют такого уж большого значения. Я – всего лишь Хори, управляющий имением Имхотепа, но когда я смотрю на Египет, меня охватывает покой… да, и еще радость. И я не согласился бы поменяться местами даже с наместником. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Ренисенб?

– Думаю, да, Хори. Хотя и не совсем. Ты не такой, как те люди, внизу… я давно это поняла. Иногда тут, рядом с тобою, мне кажется, что я чувствую то же самое… но смутно… не очень отчетливо. Однако я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда я здесь, все происходящее там, внизу, – она махнула рукой в сторону дома, – больше не имеет значения. Ссоры, ненависть, непрестанный шум и суета… Сюда я убегаю от всего этого.

Она умолкла, наморщив лоб, потом продолжила, слегка запинаясь:

– Иногда я… я радуюсь, что сбежала. И все же… не знаю… внизу есть что-то… что зовет меня назад.

Хори выпустил ее руку и отступил на шаг.

– Понимаю тебя, – мягко произнес он. – Пение Камени во дворе…

– Что ты имеешь в виду, Хори? Я не думала о Камени.

– Возможно, ты о нем не думала. Но мне все равно кажется, Ренисенб, что ты слышишь его песни, сама не сознавая этого.

Ренисенб, нахмурившись, пристально смотрела на него.

– Какие странные речи ты ведешь, Хори… Отсюда его невозможно услышать. Слишком далеко.

Управляющий тихонько вздохнул и покачал головой. Веселый огонек в его глазах озадачил Ренисенб. Она даже немного рассердилась и растерялась, потому что не могла понять его.

Глава 12

Первый месяц лета, 23‑й день

I

– Можно поговорить с тобою, Иса?

Старуха внимательно посмотрела на Хенет, замершую на пороге комнаты, и ее губы растянулись в раздраженной усмешке.

– В чем дело? – резко спросила она.

– Ничего особенного… по крайней мере, я так не думаю… но мне хотелось бы просто спросить…

– Тогда входи, – оборвала ее Иса. – Входи. А ты, – она похлопала палкой по плечу девочки-рабыни, которая нанизывала бусы на нитку, – ступай на кухню. Принеси оливок… и приготовь мне напиток из гранатового сока.

Девочка убежала, и Иса нетерпеливо махнула рукой Хенет.

– Посмотри на это, Иса.

Старуха перевела взгляд на предмет, который ей протягивала Хенет. Это была маленькая шкатулка для драгоценностей со скользящей крышкой и двумя застежками.

– И что?

– Это ее. Я нашла это только что… в ее комнате.

– О ком ты ведешь речь? О Сатипи?

– Нет-нет, Иса. О другой.

– Ты имеешь в виду Нофрет? И в чем же дело?

– Все ее драгоценности, все сосуды с благовониями и притираниями… все… были погребены вместе с нею.

Иса размотала шнурок на застежках и открыла шкатулку. В ней лежала нитка бус из мелких камешков сердолика и половинка амулета с зеленой эмалью.

– Уф, – сказала Иса. – Ничего особенного. Наверное, не заметили.

– Слуги бальзамировщиков забрали всё.

– Слуги бальзамировщиков ничем не отличаются от других слуг – им нельзя доверять. Они просто забыли.

– Говорю тебе, Иса: шкатулки не было в комнате, когда я в последний раз туда заглядывала.

Иса пристально посмотрела на Хенет:

– Что ты пытаешься мне сказать? Что Нофрет вернулась из Загробного мира и теперь здесь, в доме? Ты же не дура, Хенет, хотя иногда тебе нравится притворяться. Тебе что, доставляет удовольствие распространять эти глупые байки?

Хенет с важным видом покачала головой:

– Всем известно, что случилось с Сатипи – и почему.

– Возможно, – согласилась Иса. – А возможно, кое-кто знал об этом еще раньше… А, Хенет? Мне всегда казалось, что ты больше других знаешь о том, как встретила свою смерть Нофрет.

– О Иса, неужели ты могла подумать…

– О чем это мне не следует думать? – перебила ее Иса. – Я не боюсь думать, Хенет. Я видела, как последние два месяца Сатипи бродила по дому, словно тень, напуганная до смерти… И вчера мне пришло в голову, что она что-то знала… возможно, угрожала рассказать Яхмосу… или самому Имхотепу…

Хенет разразилась потоком визгливых протестов и восклицаний. Иса закрыла глаза и откинулась на подушки.

– Я ни секунды не тешила себя мыслью, что ты можешь признаться в таком поступке. И не жду от тебя признания.

– Зачем мне это? Позволь тебя спросить: зачем мне это?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила Иса. – Для многих твоих поступков, Хенет, я не могла найти удовлетворительного объяснения.

– Наверное, ты думаешь, что я пыталась купить ее молчание. Клянусь девятью богами Эннеады…

– Оставь богов в покое. Ты достаточно честна, Хенет… до известного предела. И, вполне возможно, ничего не знаешь о смерти Нофрет. Но тебе известно почти все, что происходит в доме. И если бы я хотела в чем-то поклясться, то поклялась бы, что ты сама положила эту шкатулку в комнату Нофрет… хотя и не представляю зачем. Однако у тебя должна быть какая-то цель… Твои уловки могут обмануть Имхотепа, но не меня. И не хнычь! Я старуха и не выношу, когда люди хнычут. Иди и жалуйся Имхотепу. Похоже, ему это нравится, хотя один лишь Ра знает почему.

– Я отнесу шкатулку к Имхотепу и расскажу ему…

– Шкатулка останется у меня. Ступай, Хенет, и перестань распространять эти глупые предрассудки. Без Сатипи в доме стало гораздо спокойнее. Мертвая Нофрет принесла нам больше пользы, чем живая. Но теперь, когда долг уплачен, все должны вернуться к своим повседневным обязанностям.

II

– В чем дело? – спросил Имхотеп, величественно входя в комнату Исы несколько минут спустя. – Хенет очень расстроена. Пришла ко мне вся в слезах… Почему никто в этом доме не может проявить к этой преданной женщине хоть капельку доброты?..

В ответ Иса рассмеялась своим скрипучим смехом.

– Насколько я понимаю, – продолжал Имхотеп, – ты обвинила ее в краже шкатулки… шкатулки с драгоценностями.

– Это она тебе сказала? Ничего подобного. Вот шкатулка. Похоже, ее нашли в комнате Нофрет.

Имхотеп взял шкатулку.

– Ну да, это я подарил. – Он сдвинул крышку. – Ха, почти пустая. Бальзамировщики допустили небрежность, не положив ее к остальным вещам Нофрет. За такую цену, которую заламывают Ипи и Монту, небрежности от них никак не ждешь. Сдается мне, что тут много шума из ничего…

– Совершенно верно.

– Я отдам шкатулку Кайт… Нет, лучше Ренисенб. Она всегда вежливо обходилась с Нофрет… – Он вздохнул: – Никакого покоя. Эти женщины… бесконечные слезы, ссоры и упреки…

– По крайней мере, теперь, Имхотеп, в доме стало одной женщиной меньше.

– Да, действительно… Мой бедный Яхмос! И все равно, Иса… мне кажется, что… э‑э… может, все это и к лучшему. Конечно, Сатипи рожала здоровых детей, но во многих отношениях она была плохой женой. И Яхмос слишком много ей позволял. Теперь всё в прошлом. Должен сказать, что в последнее время я доволен поведением Яхмоса. Он стал более уверенным… не таким робким… и некоторые его решения превосходны… просто превосходны…

– Он всегда был хорошим, послушным мальчиком.

– Да-да… но склонным к медлительности и боявшимся ответственности.

– Ты сам не позволял ему даже мечтать об ответственности, – сухо заметила Иса.

– Да, но теперь все изменилось. Я готовлю договор о совладении. Мы подпишем его через несколько дней. Совладельцами станут все три моих сына.

– Неужели и Ипи?

– Он бы очень обиделся, если б его обошли. Такой добрый, милый мальчик…