Агата Кристи - Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник)

– Но мне это не нравится, Хори, – с детской непосредственностью сказала Ренисенб. – Это меня пугает. Все не такие, какими я их считала. А я сама? Я ведь всегда одинаковая.

– Правда? – улыбнулся Хори. – Тогда почему ты сидела тут несколько часов, наморщив лоб, вспоминая и размышляя? Разве прежняя Ренисенб – та, которая уехала с Хеем, – так поступала?

– О нет. Ей не было нужды…

– Видишь? Ты сама все сказала. Вот слово, которое обозначает реальный мир, – нужда! Ты не тот веселый и беззаботный ребенок, каким всегда казалась, и не принимаешь все за чистую монету. Ты не просто одна из женщин в доме. Ты – Ренисенб, которая хочет иметь собственное мнение, которая размышляет о других людях…

– Я думала о Нофрет… – медленно проговорила Ренисенб.

– О чем именно?

– О том, почему я не могу ее забыть… Она была плохим, жестоким человеком, старалась доставить нам неприятности, и она мертва… Почему же я не могу успокоиться?

– Ты не можешь успокоиться?

– Нет. Я пытаюсь… но… – Ренисенб умолкла и растерянно провела рукой по глазам. – Иногда мне кажется, что я знаю Нофрет, Хори.

– Знаешь? Что ты имеешь в виду?

– Не могу объяснить. Но время от времени мне чудится… как будто она тут, рядом со мною. У меня такое ощущение… словно я – это она… и я понимаю, что она чувствовала. Нофрет была очень несчастна, Хори, – теперь я это знаю, хотя раньше не догадывалась. Она хотела обидеть всех нас потому, что была очень несчастна.

– Ты не можешь этого знать, Ренисенб.

– Нет, конечно, знать я не могу, но я чувствую. Ее страдания, ее горечь, черную ненависть – все это я однажды видела на ее лице, но не поняла! Должно быть, Нофрет кого-то любила, а потом что-то случилось… может, он уехал или умер… но она стала такой… стремящейся причинить страдания и боль. Да, ты можешь говорить что угодно, но я знаю, что права! Она пошла в наложницы к старику, моем отцу… приехала сюда, и мы невзлюбили ее… а она думала, что сделает нас такими же несчастными, как она сама… Да, так все и было.

Хори с любопытством смотрел на нее.

– Ты так уверенно говоришь, Ренисенб… Но ты ведь плохо знала Нофрет.

– Я чувствую, что это правда, Хори. Я чувствую ее – Нофрет. Иногда мне кажется, что она стоит рядом со мной…

– Понимаю.

Они долго молчали. Было уже почти темно.

– Ты ведь убеждена, что смерть Нофрет не была случайной, да? – тихо спросил Хори. – Думаешь, ее столкнули вниз?

Ренисенб отпрянула, услышав собственные мысли, облеченные в слова.

– Нет, нет, не говори так!

– Но мне кажется, лучше произнести это вслух. Ты ведь все равно так думаешь. Правда?

– Я… Да!

Хори задумчиво кивнул.

– И ты считаешь, что это дело рук Себека?

– А кто еще мог это сделать? Помнишь, как он убил змею? И еще его слова… в тот день… когда умерла Нофрет… прежде чем он выбежал из комнаты?

– Да, я помню, что тогда сказал Себек. Но слова и поступки – совсем не одно и то же.

– Ты не веришь, что ее убили?

– Верю, Ренисенб… Но ведь это только мое мнение. У меня нет доказательств. И я не думаю, что доказательства найдутся. Вот почему я подталкивал Имхотепа, чтобы он согласился считать смерть девушки несчастным случаем. Кто-то столкнул Нофрет – но мы никогда не узнаем кто.

– Ты хочешь сказать, что это не Себек?

– Я считаю, что убийца не он. Но, как я уже сказал, нам не суждено узнать… Так что лучше об этом не думать.

– Но… если не Себек… то кто?

Хори покачал головой:

– Даже если бы я кого-то подозревал… я могу и ошибаться. Поэтому лучше промолчу…

– Но в таком случае… мы никогда не узнаем! – в смятении воскликнула Ренисенб.

– Может… – Хори колебался. – Может, так лучше.

– Не знать?

– Не знать.

Ренисенб вздрогнула:

– Но тогда… Хори, мне страшно!

После того как завершились последние церемонии и были прочитаны необходимые молитвы, Монту, главный жрец храма Хатор, взял метелку из священной травы и тщательно подмел усыпальницу, произнося заклинание, которое стирает следы всех злых духов. Затем вход был замурован – навечно.

Потом все, что осталось после бальзамирования и соприкасалось с телом – сосуды с едким натром, соль, подстилки, – поместили в небольшую нишу рядом с гробницей и тоже замуровали.

Имхотеп расправил плечи и облегченно вздохнул; приличествующее церемонии похорон печальное выражение сошло с его лица. Все прошло достойно. Нофрет похоронили с соблюдением всех обрядов, не скупясь на расходы (кое в чем лишние, по мнению Имхотепа).

Он произнес слова благодарности жрецам, которые исполнили свои священные обязанности и превратились в обычных людей. Все стали спускаться к дому, где их ждало угощение. Имхотеп обсуждал с главным жрецом недавние политические перемены в стране. Фивы быстро превращались в чрезвычайно влиятельный город. Вполне возможно, Египет вскоре вновь объединится под властью одного правителя. Золотой век строителей пирамид может вернуться.

Монту с уважением и одобрением отзывался о царе Небхепете-Ра. Искусный воин и благочестивый человек. Испорченный и трусливый Север не сможет ему противостоять. Объединенный Египет – вот что нужно всем. Вне всякого сомнения, для Фив настанут великие времена…

Мужчины шли рядом, рассуждая о будущем.

Ренисенб оглянулась на скалу и на замурованную усыпальницу.

– Вот и всё, – прошептала она и почувствовала огромное облегчение. Она боялась – сама не зная чего. Вспышки ярости или обвинений? Но все прошло с похвальной гладкостью. Нофрет достойно похоронили, с соблюдением всех религиозных обрядов.

Все закончилось.

– Надеюсь, Ренисенб, очень надеюсь, – пробормотала Хенет.

Ренисенб повернулась к ней:

– Что ты имеешь в виду, Хенет?

Женщина отвела взгляд.

– Я просто сказала, что надеюсь, что все закончилось. Иногда то, что ты считаешь концом, оказывается только началом. Но этого не должно случиться.

– О чем ты, Хенет? – рассердилась Ренисенб. – На что ты намекаешь?

– Я ни на что не намекаю, Ренисенб. Как можно? Нофрет похоронена, и все довольны. Всё так, как и должно быть.

– Отец спрашивал тебя, что ты думаешь о смерти Нофрет?

– Да, конечно, Ренисенб. Очень настаивал, что я должна сказать ему все, что об этом думаю.

– И что ты ему сказала?

– Конечно, это был несчастный случай. А что же еще? Ведь ты и на секунду не допускаешь, что кто-то из домочадцев мог так поступить с этой девочкой, правда? Они бы не посмели, сказала я. Они слишком тебя уважают. Конечно, они ворчали, но только и всего, сказала я. Можешь мне поверить, сказала ему я, ничего такого не было.

Хенет с усмешкой кивнула.

– И отец тебе поверил?

Хенет вновь кивнула – теперь вид у нее был довольный.

– Твой отец знает, как я ему предана. Он всегда верит старой Хенет на слово. Он ценит меня – не то что все вы. Хотя преданность вам сама по себе служит мне наградой. Я не жду благодарностей.

– Ты была предана и Нофрет, – заметила Ренисенб.

– Не понимаю, откуда у тебя такие мысли, Ренисенб? Я исполняла волю твоего отца, как и все остальные.

– Она считала, что ты ей предана.

Хенет снова усмехнулась:

– Нофрет не была такой умной, какой себя считала. Гордячка, думала, что ей принадлежит весь мир. Теперь она предстала перед судьями Загробного мира – здесь смазливое личико ей не помогло. Как бы то ни было, мы от нее избавились. По крайней мере, – тихо прибавила она и дотронулась до одного из своих амулетов, – я на это надеюсь.

– Ренисенб, я хочу поговорить с тобой о Сатипи.

– Да, Яхмос?

Ренисенб сочувственно смотрела на доброе встревоженное лицо брата.

– С ней случилось что-то плохое. – Слова падали медленно и тяжело. – Я не могу этого понять.

Ренисенб печально покачала головой. Она не знала, чем его утешить.

– Я уже давно заметил эту перемену в ней, – продолжал Яхмос. – Она вздрагивает и пугается от любого громкого звука. Совсем перестала есть. Крадется по углам, словно… словно боится собственной тени. Ты, наверное, тоже обратила на это внимание, Ренисенб?

– Да, конечно, все это видят.

– Я спрашивал, не заболела ли она… не нужно ли послать за лекарем… но Сатипи ответила, что всё в порядке… что она совершенно здорова.

– Знаю.

– То есть ты тоже ее спрашивала? И Сатипи тебе ничего не сказала – совсем ничего? – настаивал Яхмос.

Ренисенб разделяла беспокойство брата, но ничем не могла ему помочь.

– Она утверждает, что с нею все в полном порядке.

– И по ночам плохо спит, – пробормотал он. – Вскрикивает во сне. Может, ее гложет какая-то печаль, о которой мы не знаем?

Ренисенб покачала головой:

– Ума не приложу. С детьми все хорошо. Дома ничего не случилось… конечно, за исключением смерти Нофрет… а из-за нее Сатипи вряд ли будет так горевать, – сухо прибавила она.

Яхмос слабо улыбнулся:

– Нет, конечно. Совсем наоборот. Кроме того, это началось давно. Мне кажется, еще до смерти Нофрет.

Голос его звучал неуверенно, и Ренисенб бросила на него быстрый взгляд.

– До смерти Нофрет. Ты со мной согласна? – настойчиво повторил Яхмос.

– Я заметила только после, – с расстановкой ответила Ренисенб.

– И она ничего тебе не говорила – ты уверена?

Ренисенб покачала головой.

– Знаешь, Яхмос, я не думаю, что Сатипи больна. Скорее… она боится.

– Боится? – удивленно воскликнул Яхмос. – Но почему она боится? И чего? Сатипи всегда была храброй, как лев.

– Знаю, – растерянно подтвердила Ренисенб. – Мы всегда так думали… но люди меняются… и это странно.