На следующее утро мистер Энтуисл поездом возвратился в Лондон. Оказавшись дома, он после некоторого колебания позвонил одному из своих друзей.

Глава 7

— Вы не можете себе представить, как я рад вашему приглашению. — Мистер Энтуисл горячо пожал руку гостеприимному хозяину.

Эркюль Пуаро радушно указал на кресло у горящего камина, и старый юрист с легким вздохом уселся. Стоявший поодаль стол был накрыт на двоих.

— Сегодня утром я вернулся из деревни, — сообщил мистер Энтуисл.

— Значит, вы хотите посоветоваться со мной по какому-то делу?

— Да. Боюсь, это длинная и запутанная история.

— Тогда поговорим об этом после обеда. Жорж!

Расторопный камердинер мгновенно появился в комнате с паштетом из гусиной печенки и теплыми тостами в салфетке.

— Мы закусим около камина, а затем перейдем к столу.

Спустя полтора часа мистер Энтуисл удовлетворенно вытянулся в своем кресле.

— Вы безусловно знаете толк в еде, Пуаро. Сразу видно настоящего француза.

— Я бельгиец, но в остальном ваше замечание верно. В моем возрасте главное удовольствие, почти единственное оставшееся у меня, — это удовольствие хорошо поесть. К счастью, у меня превосходный желудок.

— А, — понимающе протянул мистер Энтуисл.

На обед были поданы камбала под пикантным соусом, телячий эскалоп по-милански, груши в коньяке и мороженое. Пили сотрапезники Пуи Фюис[228], куртон[229] и превосходный портвейн, бутылка с которым теперь стояла близ локтя Энтуисла. Пуаро, не любивший портвейна, мелкими глотками пил какао-ликер.

— И где вы достаете такой эскалоп? — вопросил Энтуисл, исполненный сладостных воспоминаний об обеде. — Он буквально таял во рту.

— У меня есть приятель, мясник с континента. Когда-то я решил для него маленькую домашнюю проблему. Он признателен мне и с тех пор старается угодить моим вкусам.

— Домашние проблемы, — вздохнул Энтуисл. — Жаль, что вы напомнили мне… Ведь это мгновение так прекрасно…

— Так продлите его, друг мой. Мы еще выпьем с вами по чашечке кофе и глоточку превосходного бренди, а потом, пока будет мирно совершаться пищеварительный процесс, вы расскажете, в чем вам нужен мой совет.

В половине десятого мистер Энтуисл пошевелился в кресле. Подходящий психологический момент наступил. Теперь ему хотелось поговорить о своих заботах.

— Я не уверен, — начал он, — быть может, все это дело выеденного яйца не стоит. Во всяком случае, я не знаю, что здесь можно сделать. Но мне хотелось бы изложить факты и услышать ваше мнение.

После минутной паузы он в своей сухой педантичной манере приступил к рассказу. Тренированный ум юриста позволил ему вспомнить все существенное, не добавляя ничего не имеющего отношения к делу. Это был на диво лаконичный и в то же время исчерпывающий отчет, по достоинству оцененный внимательно слушавшим его маленьким пожилым человечком с головой яйцеобразной формы.

Закончив, мистер Энтуисл приготовился отвечать на вопросы, однако в течение нескольких минут вопросов не последовало. Пуаро обдумывал услышанное. Наконец он заговорил:

— Ну что же, все ясно. Вы подозреваете, что ваш друг Ричард Эбернети убит. Это подозрение или предположение основывается только на одном, а именно на словах, сказанных Корой Ланскене на его похоронах. Уберите это, и не останется ровно ничего. Тот факт, что она сама была убита на следующий день, может быть чистейшим совпадением. Правда, Ричард Эбернети скончался скоропостижно, но его лечил уважаемый врач, хорошо знавший своего пациента. У него не возникло никаких подозрений, и он выдал свидетельство о смерти. Ричарда похоронили или кремировали?

— Кремировали по его собственному желанию.

— Да, таков закон, а это значит, что свидетельство о смерти должен был подписать второй врач, который и сделал это без колебаний. Итак, мы снова возвращаемся к главному, к словам Коры Ланскене. Вы были там и слышали ее. Она заявила: «Но ведь Ричарда у б и А и, не так ли?»

— Да.

— И вы полагаете, на ее слова следовало бы обратить внимание?

Энтуисл поколебался мгновение. Потом ответил: — Да.

— Почему?

— Почему? — повторил Энтуисл в легком замешательстве.

— Да, почему? Быть может, в глубине души вас уже тревожили обстоятельства смерти Ричарда?

Собеседник отрицательно покачал головой.

— Тогда дело в самой Коре? Вы хорошо ее знали?

— Я не видел ее больше двадцати лет.

— Узнали бы вы ее, случайно встретив на улице?

Мистер Энтуисл задумался.

— Возможно, прошел бы мимо. Ведь я помню ее худенькой девушкой. Это потом она превратилась в грузную пожилую женщину, довольно жалкую на вид. Но, думаю, разговорись мы с ней, оказавшись лицом к лицу, я обязательно узнал бы Кору. Та же челка на лбу, из-под которой она, бывало, поглядывала на собеседника словно робкий зверек. Кроме того, осталась в ней и характерная манера отрывисто говорить, и привычка склонять голову набок перед тем, как выпалить что-нибудь особенно шокирующее. Понимаете, в ней, как бы это сказать, была индивидуальность.

— Значит, она осталась той же Корой, которую вы знали много лет назад. И она по-прежнему говорила возмутительные, по мнению окружающих, вещи. А что, в прошлом эти ее высказывания обычно оказывались правдой?

— В том-то и беда с Корой. Когда лучше было о чем-то умолчать, она выдавала тут же все как есть.

— И на этот раз она не изменила себе. Ричарда Эбернети убили, и она не замедлила объявить об этом факте во всеуслышание.

Мистер Энтуисл заерзал в кресле.

— Вы считаете, его убили?

— Нет, нет, друг мой, не так быстро. Пока констатируем одно: Кора думала, что Ричарда Эбернети убили. Даже была уверена в этом. А для такой уверенности у нее должны были быть причины. Теперь скажите мне: когда она произнесла Свою знаменательную фразу, раздался хор протестующих голосов, не так ли?

— Совершенно верно.

— Тогда Кора смутилась, сконфузилась и попробовала отказаться от сказанного, пробормотав что-то вроде: «Но я поняла из его слов…»

Энтуисл кивнул:

— Я бы хотел припомнить поточнее, но я почти уверен, что она сказала: «Из его слов я поняла…» или «Он сказал…»

— Затем беседу на эту тему замяли и все заговорили о другом. Припомните, не бросилось ли вам в глаза необычное выражение на чьем-нибудь лице? Не запомнилось ли что-нибудь, скажем, странное?

— Нет.

— На следующий день Кору убили, и теперь вас мучит вопрос: нет ли тут причины и следствия?

— А вам это кажется чистой фантастикой?

— Отнюдь. Если допустить, что наше исходное предположение верно, то все вполне логично. Дело с убийством Ричарда Эбернети сошло великолепно, и вдруг оказывается, что есть человек, который знает правду! Естественно, этого человека надо заставить замолчать, и как можно скорее.

— Итак, вы думаете, что это… убийство?

— Я думаю, дорогой мой, то же, что и вы, а именно: что это дело стоит расследовать, — важно изрек Пуаро. — Вы предприняли какие-нибудь шаги, обращались в полицию?

— Нет, — показал головой мистер Энтуисл. — Мне показалось это нецелесообразным. Ведь формально я представляю семью Эбернети. Если Ричарда убили, то, по-видимому, лишь одним способом.

— Вы имеете в виду яд?

— Совершенно верно. Но тело было кремировано, так что никаких улик не осталось. Но я решил, что самому мне необходимо знать правду. Вот почему, дорогой Пуаро, я обратился к вам.

— Кто был в доме в момент смерти Ричарда Эбернети?

— Старый дворецкий, кухарка и горничная. Казалось, это должен быть кто-то из них…

— Не пытайтесь сбить меня с толку, друг мой. Ведь Кора… полагала, что брата убили, но согласилась с тем, что лучше всего замять дело. Следовательно, это один из членов семьи, кого сам Ричард Эбернети, возможно, предпочел бы открыто не обвинять. Иначе Кора, которая все-таки любила своего брата, не оставила бы убийцу в покое. Вы согласны со мной?

— Я рассуждал примерно так же, — признался мистер Энтуисл, — хотя каким образом кто-то из членов семьи мог…

Пуаро прервал его:

— Когда дело касается яда, способов хоть отбавляй. Поскольку, как вы говорили, мистер Эбернети скончался во сне и никаких подозрений не возникло, убийца, должно быть, воспользовался наркотиком. Возможно, покойный уже принимал то или иное наркотическое средство, прописанное врачом.

— Так или иначе, — сказал мистер Энтуисл, — вопрос о том как вряд ли имеет значение. Все равно мы ничего не сумеем доказать.

— В случае с Ричардом Эбернети — нет. Но убийство Коры Ланскене — иное дело. Как только мы узнаем, кто совершил его, наверняка можно будет получить и интересующие нас доказательства. — Пуаро испытующе взглянул на собеседника. — А может, вы уже предприняли какие-то шаги?

— Весьма незначительные. Я пытался действовать главным образом методом исключения. Мне претит сама мысль о том, что среди Эбернети есть убийца. Не могу в это поверить. Я надеялся, что несколько на первый взгляд случайных вопросов помогут мне безусловно снять подозрения с кого-то из членов семьи, быть может, со всех. Это означало бы, что Кора ошиблась в своих предположениях и что ее собственная смерть лежит на совести какого-то взломщика. Проблема, в конце концов, очень проста. Чем занимались члены семьи Эбернети в момент убийства Коры Ланскене?

— И чем же, — спросил Пуаро, — они занимались?

— Джордж Кроссфилд был в Хёрст-парке на бегах. Розамунд Шейн ходила по магазинам в Лондоне. Ее муж, а мы должны не упускать из виду и мужей, заканчивал переговоры о праве на постановку пьесы. Сьюзен и Грегори Бэнкс провели  весь день дома. Тимоти Эбернети был у себя дома в Йоркшире, а его жена возвращалась домой на машине из Эндерби.