— Хорошо, что вы приехали, Энтуисл.

Тимоти приподнялся в кресле, протягивая руку. Это был крупный мужчина, очень похожий на своего брата Ричарда. Но энергичные черты Ричарда в его лице словно бы преобразились: линии рта и подбородка выдавали нерешительность характера, глаза были не так глубоко посажены. На лбу пролегли морщины, порожденные привычкой часто хмуриться от раздражения. Его статус инвалида подчеркивали плед на коленях и богатая коллекция лекарств на столике справа от кресла.

— Я не должен волноваться, — сказал Тимоти предостерегающим тоном. — Врач категорически запретил мне это. Все время твердит, чтобы я не нервничал. Посмотрел бы я, как не нервничал бы он, если бы в его семье произошло убийство! Это слишком много для одного человека — смерть Ричарда, потом разговоры о его похоронах и завещании. И, Бог мой, каком завещании! А теперь вот малютка Кора убита топором. Топором! После войны Англия полна бандитов, которые бродят кругом и убивают беззащитных женщин. И ни у кого не хватает решимости положить этому конец. Куда только катится эта проклятая страна, хотел бы я знать!

Мистеру Энтуислу подобные речи были знакомы. Последние двадцать лет этот вопрос он неизменно слышал почти от каждого клиента и научился ловко парировать. Он произнес несколько уклончивых слов, которые при желании можно было принять за утешение.

— Все из-за этого окаянного лейбористского правительства[225], — продолжал бушевать Тимоти. — Оно пустило страну под откос. Да и теперешнее ничем не лучше. Мягкотелые слюнявые социалисты! Взгляните на нас. Не можем раздобыть приличного садовника, не в состоянии нанять прислугу, бедная Мод вынуждена сама до изнеможения возиться на кухне. Кстати, милочка, неплохо бы сегодня к обеду камбалу и сладкий пудинг. А перед этим немного консоме[226], а? Доктор Бартон сказал, что я должен поддерживать свои силы. Так о чем это я? Ах да, Кора! Можете себе представить, каково это услышать, что Твоя родная сестра убита. У меня были перебои с сердцем минут двадцать, не меньше. Вы должны позаботиться обо всем вместо меня, Энтуисл. Я абсолютно не в силах заниматься чем-либо, связанным с этим делом. Кстати, что будет с Кориной долей в наследстве Ричарда? Перейдет ко мне, надо думать?

Пробормотав что-то насчет дел по хозяйству, Мод поднялась и вышла из комнаты.

Тимоти откинулся в кресле и сказал:

— Теперь можно поговорить о делах без всяких глупых женских замечаний.

— Сумма, с которой должна была получать доход Кора, — разъяснил мистер Энтуисл, — теперь будет разделена поровну между вами и вашими племянником и племянницами.

— Но послушайте, — щеки Тимоти побагровели от негодования, — я ведь ее ближайший родственник! Единственный оставшийся в живых брат.

Мистер Энтуисл, стараясь не очень раздражать собеседника, изложил пункты завещания Ричарда Эбернети, заодно мягко напомнив, что ему была послана копия этого документа.

— Уж не думаете ли вы, что я буду ломать себе голову над вашими юридическими терминами? — сварливо вопросил Тимоти. — Эти мне юристы! Я просто ушам своим не поверил, когда Мод вернулась домой и рассказала мне о завещании. Был уверен, что она все перепутала. Женщины такие тупицы! Мод лучшая женщина в мире, но женщины ни черта не смыслят в денежных делах. Мне кажется, что моя жена даже не понимает, что, не умри сейчас Ричард, нам, пожалуй, пришлось бы выметаться отсюда.

— Но если бы вы обратились к Ричарду…

Тимоти рассмеялся отрывистым лающим смехом.

— Это не в моем стиле. Наш отец оставил всем нам по вполне приличной доле своих денег на тот случай, если мы не захотим вступить в семейную фирму. Я не захотел. Духовно я выше торговли мозольным пластырем, Энтуисл. Ричарду мои взгляды пришлись не по душе. Ну, из-за налогов и всяких других причин мне пришлось реализовать значительную часть капитала. Как-то я намекнул Ричарду, что содержать этот дом становится трудновато. Он же высказался в том смысле, что нам, дескать, лучше подыскать себе что-нибудь поменьше по размерам. Говорил, что и Мод тогда будет легче. О нет, я не стал бы просить Ричарда о помощи! Но, могу сказать вам, Энтуисл, все эти заботы ужасно отразились на моем здоровье. Человека в моем состоянии не следовало бы заставлять волноваться. Когда Ричард умер, я не мог не горевать — ведь как-никак он мой родной брат, — но, естественно, я почувствовал облегчение при мысли о будущем. Однако условия завещания Ричарда меня обидели, и жестоко.

— Вот как? — вопросительно протянул мистер Энтуисл. — Вы ожидали чего-то другого?

— Надо думать! Разумеется, я полагал, что после смерти Мортимера Ричард все оставит мне.

— Он намекнул вам на это?

— Конкретно нет. Ричард был скрытным малым. Но он напросился к нам в гости вскоре после кончины Мортимера. Хотел поговорить о наших семейных делах, интересовался моим мнением. Мы обсудили молодого Джорджа, а потом девочек и их мужей. Я, конечно, мало чего мог сказать ему, ведь я жалкий инвалид, и мы с Мод живем затворниками. Но, на мой взгляд, обе эти девчонки вышли замуж по-дурацки. Короче говоря, я был уверен, что Ричард беседовал со мной как с человеком, который возглавит семью после его смерти. Черт побери, Энтуисл, я — Эбернети, последний Эбернети, и ко мне должно было перейти право распоряжаться всем!

В возбуждении Тимоти отшвырнул плед и выпрямился в кресле. В нем не было ни малейших признаков слабости. Он выглядит, подумал мистер Энтуисл, вполне здоровым, хотя чрезмерно раздражителен и вспыльчив. Кроме того, старый юрист понимал, что Тимоти в глубине души всегда завидовал своему брату Ричарду, силе его характера и деловой хватке. Когда Ричард умер, Тимоти втайне возликовал, предвкушая, как теперь и он начнет распоряжаться судьбами других. Ричард Эбернети не дал ему такой возможности.

Внезапный взрыв кошачьих воплей в саду сорвал Тимоти с кресла. Подскочив к окну, он поднял раму и, схватив подвернувшийся под руку здоровенный том, с яростью швырнул его в хвостатых мародеров, оглушительно рявкнув: «Брысь отсюда!»

— Чертовы кошки, — проворчал он, возвращаясь к своему гостю. — Губят сад, и я не выношу их проклятого мяуканья.

Усевшись, он спросил:

— Хотите выпить, Энтуисл?

— Не сейчас. Мод только что напоила меня великолепным чаем.

— Мод — дельная женщина. Но она слишком много работает. Верите ли, ей даже приходится самой возиться с нашим старым драндулетом, она стала заправским механиком.

— Я слышал, у нее что-то случилось с машиной, когда она возвращалась с похорон.

— Да. Она догадалась позвонить сюда, чтобы я не тревожился, но эта старая дура, наша поденщица, записала все так, что получилась полная бессмыслица. Я как раз вышел подышать свежим воздухом — доктор рекомендовал мне по мере сил совершать моцион, — а вернувшись, нашел вот такую записку: «Хозяйка жалеет, автомобиль испортился, пришлось ночевать». Естественно, я подумал, что Мод еще в Эндерби. Позвонил туда и узнал, что она уехала утром. Хорошенькое дельце! Наша деревенщина оставила мне на ужин нечто совершенно несъедобное — макароны с сыром, да еще пришлось спуститься вниз, самому все разогреть, самому приготовить себе чашку чаю, не говоря уже о том, что я должен был сам растопить котел. У меня мог бы быть сердечный приступ, но разве подобным женщинам есть до этого дело? Как бы не так! Низшие классы забыли, что такое преданность.

Он мрачно задумался. Разговор возобновил Энтуисл.

— Не знаю, что именно рассказала вам Мод про похороны и родственников. Из-за Коры был очень неловкий момент. Она вдруг преспокойно заявила, что Ричарда убили. Мод не рассказывала вам?

Тимоти хихикнул.

— Да, она говорила об этом. Все уставились в пространство и сделали вид, будто страшно шокированы. Но как это похоже на Кору! Помните, Энтуисл, как она, будучи еще девчонкой, всегда ухитрялась сообразить, где собака зарыта. На нашей свадьбе она тоже что-то брякнула и расстроила Мод. Моя жена никогда ее не любила. Так вот, Мод позвонила мне в тот вечер после похорон, чтобы узнать, все ли у меня в порядке и подала ли мне ужин миссис Джон. Она сказала, что все прошло очень хорошо. Я спросил о завещании. Она попыталась увернуться от ответа, но я быстро вытряс из нее правду. Я просто не мог поверить тому, что услышал, и сказал, что это, вероятно, ошибка. Но Мод твердо стояла на своем. Говорю вам, Энтуисл, это по-настоящему меня задело. По-моему, это просто низость со стороны Ричарда. Я знаю, о мертвых плохо не говорят, но, честное слово…

Тимоти продолжал распространяться на эту тему, но тут в комнату вошла сама хозяйка дома и решительно произнесла:

— Я думаю, дорогой, мистер Энтуисл провел с тобой достаточно времени. Тебе положительно необходимо от дохнуть. Если вы все уладили…

— Да, мы все уладили, — сказал Тимоти. — Я во всем полагаюсь на вас, Энтуисл. Дайте мне знать, когда они схватят этого подонка, если они, конечно, когда-нибудь его схватят. Не доверяю я нынешней полиции. Вы ведь присмотрите за погребением? Мы, к сожалению, приехать не сможем. Закажите дорогой венок и позаботьтесь о со ответствующем памятнике. Кора, полагаю, будет похоронена там, на месте. Нет смысла везти тело на север, и я понятия не имею, где похоронен этот ее Ланскене, думаю, где-нибудь во Франции. Не знаю, что пишут на памятнике человеку, которого убили. Вряд ли здесь подойдет «Воскресну с миром». По-моему, это только для католиков.

— «Ты, Господи, видишь мои грехи, будь моим судией», — пробормотал Энтуисл. Заметив изумленный взгляд Тимоти, поверенный слегка улыбнулся. — Это из «Плача Иеремии»[227]. Пожалуй, подойдет, хотя и звучит несколько мелодраматично. Пройдет какое-то время, прежде чем встанет вопрос о памятнике. Надо подготовить почву, знаете ли. Ни о чем не беспокойтесь. Мы обо всем позаботимся и будем держать вас в курсе дела.