— Думаю, это займет у меня не больше двух дней. Мне не хочется надолго уезжать из Лондона. У меня столько идей, хочу стать коммерсанткой.

Мистер Энтуисл осмотрелся в невзрачной гостиной этой крошечной квартиры. Грег и Сьюзен явно были стеснены в средствах. Он знал, что ее отец промотал большую часть своего состояния и оставил дочь почти в нищете.

— Какие у вас планы на будущее, осмелюсь спросить?

— Я присмотрела помещение на Кардиган-сквер. Полагаю, в случае необходимости вы сможете выдать мне немного денег вперед? Мне придется, возможно, внести залог.

— Это мы устроим. Я несколько раз звонил вам на следующий день после похорон, хотел спросить насчет аванса, но вас, наверное, не было в городе?

— О нет, — быстро ответила Сьюзен. — Мы в тот день вообще никуда не выходили.

Грег тихо добавил:

— Знаешь, Сью, мне кажется, наш телефон был тогда не в порядке. Помнишь, во второй половине дня я никак не мог дозвониться к себе на службу. Я хотел сообщить на станцию, но на следующий день все наладилось.

— Телефоны, — подтвердил Энтуисл, — оказываются иногда штукой крайне ненадежной.

Сьюзен вдруг спросила:

— Откуда тетя Кора узнала о нашем браке? Ведь венчания в церкви не было, и мы никому ничего не говорили заранее.

— Возможно, ей сказал Ричард. Она изменила свое завещание примерно три недели назад, то есть приблизительно в то время, когда он навестил ее. По старому завещанию все отходило какому-то теософскому обществу[222].

Сьюзен, казалось, была поражена.

— Дядя Ричард навещал ее? Я и понятия об этом не имела. Выходит, вот когда…

— Когда что?

— Ничего, — ответила Сьюзен.

Глава 6

— Очень любезно с вашей стороны, что вы приехали, — сказала своим чуть хрипловатым голосом Мод, встречая мистера Энтуисла на платформе в Бэйхэм Комптоне. — Будьте уверены, Тимоти и я ценим это. По правде сказать, для Тимоти ничего не могло быть хуже, чем смерть Ричарда.

Мистеру Энтуислу как-то не приходило в голову воспринимать кончину своего друга с такой точки зрения. Но он уже убедился в том, что миссис Тимоти рассматривала все исключительно в этом ракурсе.

— Прежде всего — потрясение. Ведь в действительности Тимоти был очень привязан к Ричарду. Ну а потом это внушило ему разные мрачные мысли. Тимоти настолько больной человек, что стал бояться за себя. Он как-то вдруг осознал, что остался единственным живым из своих братьев, твердит, что теперь — его очередь и что долго он не протянет. Одним словом, всякий похоронный бред, я так ему и сказала.

Продолжая развивать эту тему, Мод подвела своего спутника к фантастически дряхлой автомашине баснословно древнего, по-видимому, возраста.

— Прошу прощения за нашу старую тарахтелку, — сказала она. — Мы просто не можем позволить себе купить новую. У этой два раза меняли двигатель. Надеюсь, он заведется сразу, а то иногда приходится действовать вручную.

Мод несколько раз нажала на стартер, но добилась лишь слабого пофыркивания. Мистер Энтуисл, которому в жизни не приходилось заводить автомобильный двигатель, начал нервничать, но Мод сама вылезла из машины и, энергично крутанув пару раз заводную ручку, пробудила мотор к жизни. «Счастье, — подумал с чувством облегчения Энтуисл, — что Мод такая здоровая и крепко сбитая женщина».

— Но вообще старые машины на деле очень выносливы, — говорила тем временем она. — Правда, эта паршивка недавно подвела меня. Вдруг встала, когда я возвращалась с похорон. Пришлось отшагать пару миль до ближайшего гаража, вернее до сельской автомастерской, и заночевать в тамошней гостинице, пока механик разбирался с машиной. Разумеется, Тимоти это ужасно расстроило. Мне пришлось сообщить ему по телефону, что вернусь только на следующий день. Он так разволновался. Конечно, я стараюсь по возможности скрывать от него всякие неприятности, но как скроешь, например, смерть Коры? Мне пришлось послать за доктором Бартоном, чтобы он дал Тимоти успокоительное. Такие вещи, как убийство, — просто гибель для больных людей. Впрочем, Кора всегда была идиоткой.

Мистер Энтуисл молча переваривал это замечание. Ход мыслей Мод был ему не совсем ясен.

— Мне кажется, — продолжала она, — мы с Корой не встречались со времени моей свадьбы. Мне не хотелось тогда говорить Тимоти, что его сестра совершенно ненормальна. Но я действительно считала ее такой. Чего только она, бывало, не говорила! Случалось, я просто не знала, что делать — сердиться или смеяться. Ну да что там, теперь она, бедняжка, за все это заплатила. Думаю, она жила в каком-то своем воображаемом мире, полном самых фантастических представлений о других людях. У нее не было протеже?

— Протеже? Что вы имеете в виду?

— Ну, какого-нибудь молодого, подающего надежды художника или музыканта, кого-то, кого она могла впустить в дом в тот день, и кто потом кокнул ее ради денег. Какой-нибудь юнец. Они часто бывают такие странные в этом возрасте, особенно если увлекаются искусством, и с психикой у них не все в порядке. Это же абсурд — вломиться в дом и убить ее средь бела дня, когда любой тебя может увидеть. Если уж на то пошло, для таких дел существует ночь.

— Но тогда в доме были бы обе женщины.

— Ах да, компаньонка. Но я не могу поверить, чтобы кто-то дожидался, пока компаньонка уйдет из дому, а потом влез и убил Кору. Не мог же он рассчитывать, что найдет в доме наличные или еще что-нибудь стоящее. Да и наверняка можно было выбрать время, когда обеих женщин не будет дома. И вообще, что за глупая блажь совершать убийство, когда в этом нет никакой необходимости.

— Вы считаете, убийство Коры не было необходимостью?

— Я не знаю, что и считать, настолько это все дико.

«Должно ли убийство иметь смысл? — размышлял про себя мистер Энтуисл. — Теоретически говоря, да. Но ведь известно и множество бессмысленных преступлений. Все зависит, — решил он, — от мышления убийцы».

Что, собственно, знал он об убийцах и их мышлении? Очень мало. Его фирма никогда не вела уголовных процессов. Сам он криминалистикой не увлекался. Насколько он мог судить, среди убийц всякие люди встречались. Некоторые, наподобие Седдона, отличались непомерным честолюбием. Другие, вроде Смита и Роуза, были как-то особенно привлекательны для женщин. Третьи были мелочными и алчными. Четвертые, как Армстронг, были просто приятными людьми Эдит Томпсон жила в мире ирреального насилия. Медсестра Уоддингтон убивала своих пожилых пациентов с бодрой деловитостью.

Его размышления прервал голос Мод:

— Если бы только я могла держать его подальше от газет. Но он хочет читать их, а потом, естественно, расстраивается. Вы понимаете, мистер Энтуисл, что не может быть и речи о присутствии Тимоти на дознании? Доктор Бартон, если нужно, выдаст необходимую справку.

— На этот счет можете не беспокоиться.

— Слава Богу.

Машина свернула в ворота Стэнсфилд-Грейдж. В свое время это была привлекательная, ухоженная усадьба с большим садом, но сейчас все выглядело несколько унылым и заброшенным. Мод вздохнула:

— Все заросло. Во время войны обоих садовников мобилизовали. Теперь у нас работает только один старик, да от него проку мало, хотя жалованье приходится платить большое. Должна сказать, это просто счастье, что можно будет потратить кое-что на дом и сад и привести их в порядок Мы оба так любим это место. А я уже побаивалась, что нам придется продать виллу Тимоти, само собой, я ничего такого не говорила, он бы с ума сошел.

Они подъехали к украшенному колоннами парадному крыльцу очень старого дома в георгианском стиле[223], который явно нуждался в ремонте и покраске.

— Никакой прислуги, — раздраженно выкладывала свои невзгоды Мод, пока они поднимались по ступенькам и входили в дом. — Приходят на несколько часов две женщины, и это все. Еще месяц назад у нас была постоянная прислуга — горбатенькая девушка с хроническим насморком и не очень сообразительная. Но она жила здесь, и какое же это было облегчение! К тому же она недурно готовила, если, конечно, не требовать от нее слишком многого. Но, можете себе представить, она попросила расчет и перешла к какой-то дуре, которая держит у себя шесть китайских мопсов[224]. Там большой дом и, следовательно, больше работы, однако она все-таки ушла, потому что, видите ли, она «прямо обожает собачек». Собачки! Их без конца рвет, и грязь от них кошмарная. По-моему, эта девчонка просто ненормальна. Но, так или иначе, мы остались без прислуги. Теперь, если днем мне нужно куда-то выйти, Тимоти остается совершенно один, и, случись с ним что-нибудь, кто ему поможет? Правда, я ставлю телефон поближе к его креслу, так что он может позвонить доктору Бартону, если почувствует себя плохо.

Мод ввела юриста в гостиную, где около камина был накрыт к чаю стол, и ненадолго исчезла. Вернувшись с кипящим чайником, домашним кексом и свежими булочками, она захлопотала возле гостя.

— А что Тимоти? — поинтересовался он, и Мод объяснила, что отнесла мужу поднос с чаем, перед тем как уехать на станцию.

— Он теперь немного вздремнет, — добавила хозяйка дома, — и вам лучше всего побеседовать с ним после этого. Постарайтесь только не слишком волновать его.

Мистер Энтуисл заверил, что проявит максимум осторожности. Глядя на Мод, освещенную отблесками огня в камине, он внезапно понял, что жалеет ее. Эта женщина внушала ему искреннее сострадание. Такая крупная, практичная, здоровая, полная здравого смысла, но столь трогательно уязвимая в одном-единственном отношении. Ее любовь к мужу слишком уж походила на материнскую, решил мистер Энтуисл. Мод Эбернети не произвела на свет ребенка, хотя была просто создана для материнства. Больной муж стал для нее ребенком, которого она холит и лелеет. И, будучи, вероятно, гораздо сильнее его по характеру, она, сама того не ведая, приучила его считать себя очень больным — при других обстоятельствах такого бы не произошло. «Бедная миссис Тим», — подумал про себя старый юрист.