Он оглядел собравшихся, и все закивали головами.

— Однако фотография не была уничтожена! Нет, не была! Мне это точно известно, потому что я ее нашел. Нашел несколько дней назад. В этом самом доме. В ящике комода, что стоит у стены. Вот она.

Он извлек из кармана выцветшую фотографию девушки с жеманной улыбкой. В руках — розы.

— Да, — сказал Пуаро. — Это Ева Кейн. На обороте — карандашная надпись. Два слова. Сказать, что там написано? «Моя мама…»

Взгляд его, строгий и обвиняющий, остановился на Морин Саммерхэй. Она откинула волосы со лба и, пораженная, уставилась на него вытаращенными глазами.

— Не понимаю… У меня никогда…

— Конечно, миссис Саммерхэй, не понимаете. Сохранить фотографию после второго убийства — тут могли быть только две причины. Первая — сентиментальность самого невинного свойства. У вас — подчеркиваю, у в а с — чувства вины не было, вот вы и сохранили фотографию. Вы как-то сами сказали в доме миссис Карпентер, что были приемным ребенком. Думаю, вы никогда не знали, каково было имя вашей настоящей матери. Но это знал кто-то другой. Кто-то, для кого семья — нечто незыблемое, предмет гордости, и гордость эта заставляет его жить в доме своих предков, он гордится ими, гордится своей родословной. Человек этот скорее умрет, чем позволит миру — и собственным детям — узнать, что Морин Саммерхэй — дочь убийцы Крейга и Евы Кейн. Человек этот, повторяю, скорее умрет. Только что даст его смерть? И вот вам серьезнейший мотив для убийства.

Джонни Саммерхэй поднялся со своего места. Голос его, когда он заговорил, был спокойным, почти дружелюбным:

— Вам очень нравится пороть чушь, да? Разглагольствуете тут, теоретизируете. Но теория — она теория и есть! Оскорбляете мою жену…

Гнев его вдруг выплеснулся наружу:

— Грязная свинья, черт вас дери…

Он кинулся к Пуаро так стремительно, что никто и слова не успел вымолвить. Пуаро, однако же, проворно отскочил в сторону, и между ним и Саммерхэйем возник невесть откуда взявшийся инспектор Спенс.

— Успокойтесь, майор Саммерхэй, полегче… полегче…

Саммерхэй тотчас взял себя в руки и, пожав плечами, сказал:

— Извините. Но это же бред! В конце концов… сунуть фотографию в ящик мог кто угодно.

— Совершенно верно, — подхватил Пуаро. — Фотография эта интересна еще и тем, что на ней нет отпечатков пальцев.

Он сделал паузу, потом легонько кивнул.

— А ведь они были бы, — продолжал он, — если бы фотография принадлежала миссис Саммерхэй, она ведь хранила бы ее без всякой задней мысли и, естественно, оставила бы на ней свои отпечатки пальцев.

— Вы просто сумасшедший! — перебила его Морин. — Я в жизни не видела этой фотографии — только в тот раз у миссис Апуорд.

— На ваше счастье, — сказал Пуаро, — я знаю, что вы говорите правду. Фотографию подбросили в ящик комода всего за несколько минут до того, как я ее там нашел. В то утро содержимое этого ящика выбрасывалось на пол дважды, дважды я клал вещи на место; в первый раз фотографии среди них не было, а во второй — была. Стало быть, в этот отрезок времени ее и положили — и я знаю, кто это сделал.

В голосе его незаметно возникла новая нотка. Это уже не был смешной человечек с нелепыми усами и крашеными волосами, это был охотник, который чувствовал — преследуемый зверь где-то рядом.

— Оба эти преступления совершил мужчина, и причина, толкнувшая его на убийство, была до смешного простой — деньги. В доме миссис Апуорд найдена книга, на самом первом, пустом листе ее сделана надпись: «Ивлин Хоуп». Хоуп — эту фамилию взяла Ева Кейн, когда уехала из Англии. Если ее подлинное имя было Ивлин, она вполне могла наречь этим именем и своего ребенка. Но Ивлин — имя не только женское, но и мужское. Почему мы решили, что у Евы Кейн родилась девочка? Скорее всего, потому, что так сказано в «Санди компэниэн»! Но в действительности в «Санди компаниэн» ничего такого не сказано, там упоминается дочь, но лишь как следствие сентиментального интервью с Евой Кейн. Между тем Ева Кейн уехала из Англии еще до рождения ребенка. Поэтому никто не мог сказать, мальчик у нее родился или девочка.

Меня и самого это ввело в заблуждение. Надуманная мелодрама — отсюда и вранье в газетах.

Ивлин Хоуп, сын Евы Кейн, приезжает в Англию. Он — человек одаренный и привлекает внимание богатой женщины, которая ничего не знает о его происхождении — лишь придуманную им романтическую историю (история была замечательная, о трагической судьбе молодой балерины, умершей в Париже от туберкулеза!).

Миссис Апуорд, женщина одинокая, недавно потеряла собственного сына. И вот молодой одаренный драматург берет ее фамилию.

Но на самом деле вы Ивлин Хоуп, не так ли, мистер Апуорд?

— Конечно, не так! — буквально завизжал Робин Апуорд. — Я вообще не понимаю, о чем речь!

— Запираться бесполезно. Есть люди, которые знают вас под этим именем. Имя Ивлин Хоуп в книге написано вашим почерком — тем же почерком на обороте этой фотографии написаны слова: «Моя мама». Миссис Макгинти увидела эту фотографию и надпись на ней, когда разбирала ваши вещи. Прочитав статью в «Санди компэниэн», она сказала вам об этом. Миссис Макгинти решила, что на фотографии изображена миссис Апуорд в молодости, потому что и понятия не имела, что миссис Апуорд — не настоящая ваша мать. Но вам было ясно — если миссис Макгинти начнет болтать и разговор этот дойдет до миссис Апуорд, всему конец. У нее были совершенно фанатичные взгляды на наследственность. Она ни минуты не стала бы терпеть приемного сына, чей отец — прогремевший на всю страну убийца. Не простила бы она и того, что вы ей солгали с самого начала.

Итак, миссис Макгинти надо заставить замолчать — любой ценой. Возможно, вы обещали ей маленький подарок — чтобы держала язык за зубами. Но в следующий вечер по дороге в радиостудию вы заглянули к ней — и убили ее! Вот так…

Резким движением Пуаро схватил с полки молоток для колки сахара и, раскрутив его, с силой опустил вниз, словно нанося сокрушительный удар по голове Робина.

Жест вышел таким зловещим, что несколько человек, сидевших полукругом, вскрикнули.

Закричал и Робин Апуорд. Это был вопль ужаса.

— Не надо!.. Не надо… — взмолился он. — Это вышло случайно. Клянусь, все вышло случайно. Я не собирался ее убивать. Просто потерял голову. Клянусь вам!

— Вы смыли кровь и положили молоток туда, откуда взяли, — в эту самую комнату. Но наука теперь определяет наличие крови новыми методами и выявляет невидимые отпечатки пальцев.

— Говорю вам, я не собирался ее убивать… Все это — чистая случайность… И вообще я не виноват… Я за свои действия не отвечаю. Это у меня наследственное. Помимо моей воли. Вы не можете меня повесить за то, в чем я не виноват…

— Не можем? Еще как можем! — едва слышно пробурчал Спенс.

А вслух произнес строго и официально:

— Должен предупредить вас, мистер Апуорд: все, что вы скажете, может быть использовано против вас…

Глава 26

— Не представляю, мосье Пуаро, как вы могли заподозрить Робина Апуорда.

Пуаро не без самодовольства оглядел повернувшиеся к нему лица.

Давать объяснения — это он любил.

— Странно, что я не заподозрил его раньше. Ключом, простейшим ключом были слова, которые произнесла миссис Саммерхэй на вечере с коктейлями. Она сказала Робину Апуорду: «Мне не нравится быть приемным ребенком, а вам?» Вот он ключ, — в двух послед них словах «а вам?». Эти слова могли значить только одно — миссис Апуорд не была родной матерью Робина.

Миссис Апуорд сама жаждала скрыть правду — не дай Бог, кто-нибудь узнает, что Робин не сын ей. Возможно, она не раз слышала соленые шутки насчет блестящих молодых людей, которые живут со стареющими женщинами за их счет. Правду знали очень немногие — узкий театральный круг, где она впервые встретилась с Робином. Близких друзей в Англии у нее почти не было — она слишком долго жила за границей, во всяком случае, она решила обосноваться здесь, подальше от родного Йоркшира[208]. Иногда она встречалась с друзьями былых лет, и они, само собой разумеется, полагали, что этот Робин и есть тот самый мальчик, которого они знали ребенком, а она не считала нужным их разубеждать.

Но атмосфера в Лэбернемсе с самого начала показалась мне какой-то неестественной. Робин относился к миссис Апуорд не как испорченный ребенок, не как преданный сын. Он относился к ней, как протеже относится к своему патрону. В его неизменном обращении к ней «мадре» было что-то театральное. А миссис Апуорд, хоть и явно любила Робина, все же подсознательно обращалась с ним как с ценной собственностью, за которую заплачены большие деньги.

Итак, Робин Апуорд прекрасно устроен. Кошелек «матери» оплачивает все его смелые начинания, и вдруг в этот безоблачный мир вторгается миссис Макгинти — она узнала фотографию, хранимую им в ящике, фотографию с надписью «моя мама» на обороте. А ведь он сказал миссис Апуорд, что его мама — молодая балерина, умершая от туберкулеза! Миссис Макгинти, разумеется, считает, что на фотографии изображена миссис Апуорд в молодости, потому что у нее и в мыслях нет, что Робин — не сын миссис Апуорд. Не думаю, что миссис Макгинти решилась на шантаж в чистом виде, скорее всего, она рассчитывала на «скромный подарок» в награду за молчание, потому что, если давно забытая сплетня вдруг всплывет, такой «горделивой» женщине, как миссис Апуорд, это явно придется не по вкусу.

Но Робин Апуорд решил не рисковать. Он похищает молоток для колки сахара, о котором миссис Саммерхэй со смехом говорит, что это — идеальное орудие для убийства, и на следующий вечер по пути в радиостудию заходит к миссис Макгинти. Она, ничего не подозревая, проводит его в гостиную, и там он ее убивает. Он знает, где она хранит свои сбережения — об этом, кажется, знает вся деревушка, — и инсценирует ограбление, пряча деньги за домом. Подозрение падает на Бентли, и того арестовывают. Умный Робин Апуорд празднует победу, и его горизонт снова безоблачен и чист.