— Мы это уладим. Официально ты попрощаешься со мной на мосту и отправишься навестить знакомых на западном берегу.

— А на самом деле?

— Потерпи — увидишь.

Виктория замолчала, и они покатили, трясясь и подскакивая, по камням, между пальмовыми стволами, по мосткам через оросительные канавы.

— Лефарж, — буркнул себе под нос Эдвард. — Что, черт возьми, хотел Кармайкл этим сказать?

У Виктории испуганно заколотилось сердце.

— Ах да, — проговорила она. — Забыла тебе сказать. Может, это не важно, не знаю. К нам на раскопки в Тель-Асвад приезжал человек, которого звали мосье Лефарж.

— Что? — Эдвард так всполошился, что чуть не остановил автомобиль. — Когда?

— Ну, не знаю, примерно с неделю назад. Говорил, что едет с раскопок в Сирии, там мосье Парро, кажется, копает.

— А два француза, Андре и Жюве, при тебе не появлялись?

— Как же, — ответила Виктория. — У одного еще заболел живот, он ушел в дом и лег.

— Это были наши люди, — сказал Эдвард.

— А зачем они приезжали? Меня искали?

— Н-нет. Я понятия не имел, где ты. Но Ричард Бейкер находился в Басре одновременно с Кармайклом. Была мысль, не передал ли Кармайкл что-то Бейкеру?

— Он жаловался, что у него в вещах рылись. Нашли они что-нибудь?

— Нет. Ты постарайся вспомнить, Виктория, мосье Лефарж приезжал до этих двоих или позже?

Виктория отчаянно наморщила лоб, соображая, какой образ действий приписать мифическому мосье Лефаржу.

— Это было… Да, точно, накануне того дня, когда приезжали они, — наконец заключила она.

— И что он делал?

— Ну что? Пошел на раскопки с профессором Понсфутом Джонсом. А потом Ричард Бейкер увел их в дом смотреть ценные находки.

— Значит, пошел в дом с Бейкером. И они разговаривали?

— Наверно. Не станешь же рассматривать разные интересные предметы в полном молчании, правда?

— Лефарж, — задумчиво повторил Эдвард. — Что еще за Лефарж? Почему у нас на него ничего нет?

Викторию так и подмывало ответить: «Он родной брат миссис Харрис»[135]. Но она сдержалась. Очень это удачно она придумала мосье Лефаржа. Он теперь уже ей ясно представлялся — такой хилый, болезненный молодой человек с усиками и черными волосами. И, когда Эдвард попросил, она описала его точно и подробно.

Автомобиль уже ехал по окраине Багдада. Но вот Эдвард свернул на улицу, застроенную виллами в псевдо-европейском стиле, с балконами и садиками. Перед одной из вилл стоял большой загородный автомобиль. Эдвард остановился позади него, и они с Викторией вышли и поднялись по ступенькам на крыльцо.

В дверях их встретила сухощавая смуглая женщина, Эдвард заговорил с ней по-французски, и притом очень быстро, так что Виктория, знавшая французский не ахти как, поняла только общий смысл: вот эта девушка, и перемены должны быть произведены немедленно.

Француженка обратилась к Виктории и вежливо пригласила ее следовать за собой.

Она привела ее в спальню, там на кровати было разложено облачение монахини. По знаку француженки Виктория все с себя сняла, надела грубую шерстяную рубашку, а поверх — темную ризу в широких средневековых складках. Француженка приладила ей на голову монашеский плат. Виктория украдкой взглянула в зеркало: бледное простое личико в обрамлении пышного белого платка, мелко собранного под подбородком, выглядело каким-то неземным и невинным. Француженка надела ей на шею нитку деревянных четок. И после этого ее, шаркающую по полу подошвами слишком просторных грубых башмаков, вывела к Эдварду.

— Годится, — одобрил Эдвард. — Смотри все время в пол, особенно при мужчинах.

Затем к ним вышла сама француженка, тоже одетая монахиней. Эдвард проводил их к большому автомобилю, за рулем которого теперь сидел рослый смуглый мужчина в европейском платье.

— Дальше все зависит от тебя, Виктория. Выполняй в точности то, что тебе будет сказано, — произнес Эдвард с металлом в голосе.

— А ты разве не едешь, Эдвард? — жалобно спросила Виктория.

Он улыбнулся.

— Мы увидимся через три дня, — сказал он. И с прежней вкрадчивостью тихо добавил: — Не подведи меня, дорогая. Только тебе одной под силу это дело. Я тебя люблю, Виктория. Не рискну при людях поцеловать монахиню — но хотел бы.

Виктория по-монашески скромно опустила глаза, выполняя полученные наставления, — но в действительности просто пряча взыгравшую ярость.

«Ну Иуда!» — мысленно выругалась она.

А вслух все так же любовно произнесла:

— Я, похоже, и вправду твоя христианская раба.

— Ну и умница, — сказал Эдвард. — И не волнуйся. Документы у тебя в полном порядке, на сирийской границе все пройдет без сучка и задорины. Кстати, твое церковное имя — сестра Мария. Все бумаги — у сестры Терезы, которая тебя сопровождает, и она будет распоряжаться, а ты только смотри все выполняй — не то, я честно тебя предупреждаю, быть беде.

Он отошел от дверцы, приветливо помахал рукой, и автомобиль тронулся.

Виктория откинулась на спинку сиденья и принялась обдумывать, как вести себя дальше. Можно, проезжая через Багдад или на сирийском пограничном пропускном пункте, поднять шум, закричать: «Спасите!», заявить, что ее увозят насильно, против ее воли, — словом, так или иначе выразить протест не откладывая.

К чему это приведет? Ясно, что всего вероятнее — к гибели Виктории Джонс. Виктория заметила, как сестра Тереза деловито спрятала в рукаве маленький пистолет. Ей не дадут возможности высказаться.

А можно подождать до Дамаска. И выразить протест там. Вероятно, исход будет тот же. Или ее слова опровергнут с помощью показаний шофера и монахини-спутницы. Предъявят документы, что она психически больна.

Самое правильное — принять их план и выполнить все, как они требуют. Вернуться в Багдад под именем Анны Шееле и сыграть роль Анны Шееле до конца. Потому что тогда, напоследок, неизбежно наступит мгновенье, когда она очутится вне их власти, и Эдвард утратит контроль над ее действиями и словами. Если поддерживать в Эдварде уверенность, что она пойдет ради него на все, то в конце концов она окажется одна, когда надо будет встать перед делегатами конференции и предъявить подложные документы, — и Эдварда там не будет.

Что может ей помешать тогда заявить: «Я — не Анна Шееле, а эти бумаги ложные и сфабрикованные»?

Как это Эдвард не предусмотрел такую опасность? Вот уж действительно тщеславие — слепящая сила. И Ахиллесова пята[136]. Надо еще иметь в виду, что Эдварду и его дружкам для выполнения их замысла без Анны Шееле никак не обойтись. Подыскать другую девушку, похожую на Анну Шееле — чтобы даже шрам был в том же месте, — не так-то просто. Виктория вспомнила, что у Дюбоска в «Лионском почтовом» был шрам над бровью, а также искривленный мизинец, одно от рождения, другое — результат несчастного случая. Такие совпадения бывают, надо думать, крайне редко. Нет, эти «сверхчеловеки» нуждаются в маленькой секретарше Виктории Джонс, а не она в них. И поэтому они у нее в руках.

Автомобиль переехал через мост. Виктория с нежностью смотрела на воды Тигра. Впереди пылилось широкое шоссе. Пальцы Виктории начали перебирать деревянные четки. Тихий стук их успокаивал.

В конце концов, умиротворенно подумала Виктория, я ведь христианка, а для христианки, по-моему, в сто раз лучше быть мученицей, чем царем Вавилонским, — это я к тому, что, похоже, мне придется принять мученическую смерть. Хорошо хоть, что не во рву со львами[137], львы — это уж очень неприятно.

Глава 23

1

Огромный «скаймастер» описал в воздухе широкую дугу и четко приземлился. Мягко прокатившись по летной дорожке, он остановился в положенном месте. Пассажиров пригласили на выход. Их разделили на две группы: тех, кто летит дальше в Басру, и тех, кому здесь предстояла пересадка для следования в Багдад. Последних было всего четверо: богатый иракский коммерсант, молодой английский врач и две женщины. Всем им полагалось пройти контроль и ответить на вопросы. Первой подошла темноволосая дама со встрепанной прической, криво повязанным платочком и с усталым бледным лицом.

— Миссис Понсфут Джонс? Гражданство — британское. Так. Цель — едете к мужу. Адрес в Багдаде? Какая у вас при себе наличность?

И так далее. Потом ее место заняла вторая женщина.

— Грете Харден. Так. Гражданство? Датчанка. Из Лондона. Цель приезда? На работу массажисткой в клинике. Багдадский адрес? Наличность?..

Грете Харден была худенькая блондинка в темных очках, на верхней губе — не очень ловко запудренный шрамик. Одета аккуратно, но довольно бедно.

Отвечала по-французски, с запинками. Иногда просила повторить вопрос.

Им объявили, что самолет на Багдад будет во второй половине дня. А пока их отвезут в гостиницу, где они смогут отдохнуть и пообедать.

Грете Харден сидела у себя в номере на кровати, когда в дверь постучали. Она открыла — за дверью оказалась высокая молодая брюнетка в форме стюардессы.

— Мисс Харден? Прошу извинения, будьте добры, пройдите со мной в представительство Б ЗА. Требуется кое-что уточнить с вашим билетом. Сюда, пожалуйста.

Грете Харден пошла за ней по коридору. Остановились перед дверью с табличкой, на которой золотыми буквами значилось: «Британские заграничные авиалинии».

Стюардесса распахнула дверь, пропустила ее вперед, а сама закрыла дверь снаружи и быстро отцепила табличку.

Не успела Грете Харден перешагнуть через порог, как двое мужчин, прятавшиеся за дверью, набросили ей на голову какую-то ткань и заткнули в рот кляп. Один закатал ей рукав, достал шприц и сделал укол.

Через две или три минуты тело ее безжизненно обмякло.