— Но подумай о всех бедных людях, которые должны будут для этого погибнуть, — сказала Виктория.

— Ты не понимаешь, — ответил Эдвард. — Они не имеют значения.

Не имеют значения — вот вера Эдварда. И ей вдруг неизвестно почему подумалось о простых глиняных горшках трехтысячелетней давности, побитых и замазанных битумом. Они как раз и имеют значение, различные предметы ежедневного обихода, и семья, для которой надо готовить пищу, и четыре стены, ограждающие семейный очаг, и скромные домашние ценности. Все эти тысячи простых людей, которые занимаются своими проблемами, обрабатывают свою пашню, лепят горшки и воспитывают детей, смеются и плачут, встают утром и ложатся спать вечером, это они как раз и имеют значение, а не «ангелы» со злыми лицами, затеявшие строить новый мир и не думающие о жертвах.

Виктория осторожно, понимая, что сейчас, здесь, ей угрожает смертельная опасность, проговорила:

— Эдвард, ты — удивительный! А как же я? Какое я могу принять участие?

— А ты хочешь помогать? Ты поверила?

Но она проявила благоразумие. Внезапное и полное обращение — это было бы чересчур.

— Я, мне кажется, поверила в тебя. И что ты мне велишь, Эдвард, я все исполню.

— Умница, — похвалил он.

— Тебе ведь для чего-то понадобилось, чтобы я сюда прилетела? Была же какая-то причина?

— А как же. Помнишь, я тебя тогда сфотографировал?

— Помню.

(Дурища, выругала себя Виктория, нос задрала и рот разинула!)

— Меня поразил твой профиль. Потрясающее сходство! И я сделал снимки, чтобы удостовериться.

— Сходство с кем?

— С одной женщиной, которая нам страшно вредит. По имени Анна Шееле.

— Анна Шееле, — недоуменно повторила Виктория. Вот уж неожиданность! — Она похожа на меня?

— В профиль — просто одно лицо. И что интересно, у тебя слева на верхней губе есть небольшой шрам…

— Это я в детстве скакала на деревянной лошадке и упала. А у нее ушки торчали, острые такие, я и разрезала себе губу. Но он мало заметен, если запудрить хорошенько.

— И у Анны Шееле такой же шрам и в том же самом месте. Это очень ценно. Рост и фигура тоже более или менее одинаковые. Она постарше, но всего лет на пять. Основное различие — волосы, она блондинка, а ты брюнетка. И совсем другая прическа. Глаза у нее будут посинее, но это не важно, в темных очках не разберешь.

— И тебе из-за этого нужно было, чтобы я приехала в Багдад? Потому что я на нее похожа?

— Да, я подумал, что такое сходство может… может оказаться полезным.

— Поэтому ты все и устроил… А Клиппсы? Кто они?

— Никто. Просто выполняют, что им велят.

У Виктории по спине пробежал холод. Его безразличный, лишенный всяких эмоций тон как бы подразумевал, что ему обязаны слепым послушанием. Вообще в их безумном замысле есть многое от религии, подумала Виктория, Эдвард — сам себе бог, и это ужаснее всего.

Вслух она сказала:

— Ты тогда объяснил мне, что Анна Шееле у вас главный начальник. Царица пчел.

— Должен же я был тебе что-то сказать, сбить со следа. А то ты столько всего уже пронюхала.

«Если бы не случайное сходство с Анной Шееле, тут бы мне и конец», — подумала Виктория. Она спросила:

— А кто она на самом деле?

— Она — доверенный секретарь Отто Моргенталя, американского и международного банкира. Но это еще не все. У нее потрясающий финансовый ум. И есть основания подозревать, что она выследила многие наши финансовые операции. Три человека представляли для нас угрозу: Руперт Крофтон Ли, Кармайкл — с этими уже покончено — и остается Анна Шееле. Ее прибытие в Багдад ожидается через три дня. Но пока что она исчезла.

— Исчезла? Где?

— В Лондоне. Словно сквозь землю провалилась.

— И никто не знает, куда она делась?

— Дэйкин, возможно, знает.

Но и Дэйкин не знает. Виктории это известно, а Эдварду нет. Где же Анна Шееле может быть?

Виктория спросила:

— И у вас даже предположений нет?

— Есть некоторые предположения, — ответил Эдвард.

— Какие?

— Анна Шееле во что бы то ни стало должна присутствовать на конференции в Багдаде, а начало конференции, как ты знаешь, назначено через пять дней.

— Так скоро? Я понятия не имела.

— Мы держим под надзором все въезды в страну. Она, конечно, приедет не под собственным именем. И не на правительственном самолете. У нас есть каналы, по которым мы в этом удостоверились. И мы проверили все списки частных пассажиров всех авиалиний. На Британской заграничной авиации зарегистрирована некая Грете Харден. Мы прошлись по ее данным в Англии — такого человека не существует. Имя вымышленное, указанный адрес неверный. Паше предположение, что Грете Харден это и есть Анна Шееле. — Он добавил: — Ее самолет прибывает в Дамаск послезавтра.

— И что потом?

Эдвард вдруг заглянул ей в глаза.

— А что потом, зависит от тебя, Виктория.

— От меня?

— Ты займешь ее место.

Виктория тихо сказала:

— Как с Рупертом Крофтоном Ли.

Сказала почти шепотом. При той подмене Руперт Крофтон Ли был убит. И теперь, по-видимому, тоже подразумевается, что Виктория выйдет на замену, а Анну Шееле, или Грете Харден, убьют… Но если она и не Согласится, Анну Шееле все равно должны убить.

А Эдвард ждет ответа. И если он хоть на мгновенье в ней усомнится, тогда она, Виктория, умрет — и умрет, не успев никого ни о чем предупредить.

Нет, надо соглашаться и при первой возможности оповестить мистера Дэйкина.

Она сделала глубокий вздох и сказала:

— Я? Я… Но я же не сумею, Эдвард! Меня сразу разоблачат. Я не умею говорить американским голосом.

— Анна Шееле говорит почти без акцента. И потом, у тебя будет ларингит[133]. Это подтвердит один из лучших здешних врачей.

«У них всюду свои люди», — подумала Виктория.

— А что я должна буду делать? — спросила она.

— Прилетишь из Дамаска в Багдад под именем Грете Харден. Немедленно сляжешь в постель. И получишь от нашего уважаемого доктора разрешение подняться только перед самым началом конференции. А там представишь документы, которые привезла с собой.

— Настоящие документы?

— Конечно нет. Мы их подменим.

— И что в них будет?

Эдвард усмехнулся.

— Неопровержимые доказательства колоссального коммунистического заговора в Америке.

«Ишь как ловко придумали», — мелькнуло в голове у Виктории. Вслух она только спросила:

— Ты, правда, думаешь, я справлюсь, Эдвард?

Ее искреннее волнение вполне отвечало роли, которую она сейчас играла.

— Уверен. Ты, я заметил, так смачно притворяешься, просто невозможно не поверить.

Виктория сокрушенно вздохнула.

— Но как вспомню про Клиппсов — я чувствую себя последней дурой.

Он самодовольно рассмеялся.

«Только и ты тоже последний дурак, — злорадно подумала Виктория, сохраняя на лице маску восхищения, — если бы ты тогда в Басре не сболтнул насчет епископа, я бы не разгадала твой обман». Потом она спросила:

— А доктор Ратбоун?

— Что — доктор Ратбоун?

— Он просто вывеска?

Эдвард насмешливо скривил губы.

— Ратбоуну некуда деваться. Знаешь, что он делал все эти годы? Присваивал себе три четверти пожертвований, которые поступают в его организацию со всех концов света. Такого мошенника мир не знал со времен Хорейшио Боттомли[134]. Нет, Ратбоун полностью у нас в руках — мы ведь в любую минуту можем его разоблачить, и он это знает.

Но Виктория вдруг почувствовала признательность к этому старику с благородным высоким лбом и с низкой корыстной душой. Может, он и жулик, но, по крайней мере, не безжалостный — он хотел, чтобы она вырвалась от них, пока не поздно.

— Все работает на пользу нашему Новому Порядку, — произнес Эдвард.

«А Эдвард, который кажется таким нормальным, на самом деле сумасшедший! — вдруг поняла Виктория. — Наверно, человек не может не сойти с ума, если берет на себя роль бога. Говорят, что главная христианская добродетель — смирение. Теперь понятно почему. Смирение позволяет сохранять разум и оставаться человеком…»

— Пора, — сказал он. — Надо доставить тебя в Дамаск и разработать план действий на послезавтра.

Виктория живо вскочила. Только бы выбраться из этого Девоншира и снова очутиться в людном Багдаде, в отеле «Тио», под крылышком у шумного, приветливого, любезного Маркуса, и Эдвард будет не так страшен. Ей предстоит двойная роль: надо по-прежнему обманывать Эдварда, изображая собачью преданность, и в то же время тайно сорвать его планы. Она сказала:

— Ты думаешь, мистер Дэйкин знает, где Анна Шееле? Может, мне попытаться разузнать? Глядишь, он обмолвится.

— Вряд ли. К тому же ты Дэйкина не увидишь.

— А он велел мне сегодня вечером к нему зайти, — без зазрения совести соврала Виктория, ощутив холодок в спине. — Ему покажется странно, что я не явилась.

— Теперь уже не важно, что ему покажется. У нас уже все продумано. — Он добавил: — В Багдаде тебя больше не увидят.

— Но, Эдвард, в «Тио» все мои вещи! Я номер сняла.

Шарф, бесценный шарф.

— Твои вещи тебе больше не понадобятся пока. У меня для тебя готова другая одежда. Поехали.

Они снова уселись в автомобиль. Виктория думала: «Можно было ожидать, что Эдвард больше не допустит моей встречи с мистером Дэйкином, после того как я его уличила, не такой же он все-таки дурак. Он верит, что я от него без ума, в этом он, по-моему, не сомневается, но, конечно, рисковать не станет».

Она спросила:

— А если меня начнут искать, когда увидят, что я не появляюсь?