— Да, — согласилась Розамунд, — это тоже было бездарно. На самом деле я просто ходила гулять… в Риджент-парк[257].

Майкл посмотрел на нее с любопытством.

— В Риджент-парк? На прогулку? Чего ради? Ты в жизни этого не делала. У тебя что, дружок завелся? Что ни говори, Розамунд, а ты изменилась. В чем же все-таки дело?

— Я просто думаю о разных вещах… думаю, что делать.

Майкл обогнул стол и бросился к ней в порыве, который, как ему казалось, наверняка должен был польстить ей. В его голосе прозвучала вполне искренняя страсть, когда он воскликнул:

— Родная, ты же знаешь, что я тебя безумно люблю!

Розамунд ответила на объятие с должным пылом, но стоило им разомкнуть руки, как Майкл вновь был поражен странно расчетливым взглядом ее прекрасных глаз.

— Что бы я ни натворил, ты ведь простишь меня, правда? — спросил он.

— Думаю, да, — как-то рассеянно ответила Розамунд. — Дело не в этом. Но нужно хорошенько подумать и все спланировать.

— Подумать над чем? Спланировать что?

— Бывает, человек что-то сделает, — ответила Розамунд, нахмурясь, — а потом видит, что это только начало и что теперь ему надо обдумать, каким будет следующий шаг и что на самом деле важно, а что нет.

Она сидела с отсутствующим видом, глядя на что-то, к чему Майкл, по-видимому, не имел никакого отношения. Он трижды окликнул ее по имени, и только тогда она слегка вздрогнула и вышла из транса.

— Ты что-то сказал?

— Я спросил, о чем ты думаешь?

— Я думала, не съездить ли мне, что ли, в Литчетт — повидаться с тетиной экономкой, компаньонкой… или кем она там была.

— Но зачем?

— А то она еще уедет куда-нибудь, может, к родственникам. Мне кажется, мы должны ее расспросить.

— О чем?

— О том, кто убил тетю Кору.

Майкл смотрел на нее в изумлении.

— Ты думаешь, она знает?

— Ну разумеется. Она ведь жила там, — с отсутствующим видом ответила Розамунд.

— Но она сказала в полиции…

— О, я не говорю, что она знает что-то определенное. Просто догадывается и, должно быть, не так далека от истины — видимо, ей что-то сказал дядя Ричард, когда приезжал туда. Он же был там, мне Сьюзен рассказала.

— Но ведь она могла и не слышать того, что он сказал.

— Конечно она слышала, дорогой. — Розамунд говорила с ним словно с несмышленым ребенком.

— Ерунда! Я просто не могу представить себе, чтобы Ричард Эбернети обсуждал свои подозрения касательно собственной семьи в присутствии посторонних.

— Он этого, несомненно, не делал, но она наверняка подслушивала под дверью.

— Ты хочешь сказать, шпионила?

— Думаю, да. Я даже уверена в этом. Там же скука жуткая, в этой глуши, где никогда ничего не происходит. И разговаривать им было не о чем, разве только о том, что нужно вымыть посуду, выпустить погулять кота и все такое прочее. Естественно, она подслушивала под дверьми и читала чужие письма, да на ее месте каждый бы так делал.

Майкл посмотрел на нее в некотором отупении.

— И ты тоже? — почти грубо спросил он.

— Я никогда не отправилась бы компаньонкой в деревню, — содрогнулась Розамунд. — Лучше бы умерла.

— Я имею в виду, ты бы тоже читала чужие письма и шпионила?

— Если бы я хотела что-нибудь узнать, то, конечно, да. — Молодая женщина говорила абсолютно спокойно. — Просто узнать, и больше ничего. Это же так понятно. Поэтому я и уверена, что эта, как ее, мисс Джилкрист чувствовала то же самое. Я уверена, что она знает.

Майкл спросил сдавленным голосом:

— Розамунд, кто, по-твоему, убил Кору? И старика Ричарда?

И снова в ответ этот пустой небесно-голубой взгляд:

— Милый… не будь глупышом. Ты это знаешь не хуже меня. Но гораздо разумнее помалкивать. Так что давай лучше не будем на эту тему.

Глава 18

Со своего места у камина в библиотеке Эркюль Пуаро наблюдал за собравшимися. Его взгляд задумчиво переходил с одного на другого. Вот Сьюзен. Она сидит выпрямившись, буквально излучая энергию и жизнерадостность. Рядом с ней ее муж с отрешенным выражением лица вертит в пальцах обрывок шпагата. Дальше Джордж Кроссфилд, беззаботный и самодовольный, рассказывает Розамунд о компании пароходных шулеров, встреченной им во время атлантического круиза. А Розамунд время от времени механически повторяет абсолютно незаинтересованным голосом: «Это безумно интересно, дорогой!» и «Ну и что дальше?». Майкл с видом томного и пресыщенного красавца. Элен, корректная, сдержанная, с несколько холодноватыми манерами. Тимоти уютно устроился в самом удобном кресле, с лишней подушкой, подложенной под спину. Мод, массивная, крепко сбитая, устремила обожающий взгляд на мужа, готовая в любой момент оказать ему какую-нибудь услугу. И наконец, чуть поодаль этого чисто семейного круга, мисс Джилкрист, с видом несколько виноватым, в своей безвкусной блузке. Пуаро подумал, что в надлежащий момент она встанет, пробормочет какое-нибудь извинение, выйдет и отправится в свою комнату. Ему пришло в голову, что мисс Джилкрист хорошо знает свое место и что сия премудрость досталась ей недешево. Полузакрыв глаза, Пуаро потягивал свой послеобеденный кофе и давал мысленную оценку присутствующим. Он хотел собрать их здесь всех вместе и добился своего. И что же ему теперь с ними делать? С ощущением внезапного усталого неудовольствия он вдруг почувствовал, что ему, пожалуй, хочется бросить это дело. Интересно, откуда это чувство? Быть может, под влиянием пассивного, но сильного сопротивления Элен Эбернети? Он знал, что при всей своей внешней любезности и сдержанности в глубине души она была против извлечения на свет Божий подробностей смерти Ричарда Эбернети. Не она ли заразила его своим настроением? Она хотела забыть о прошлом, и это казалось Пуаро даже естественным. Что его удивляло, так это его собственная готовность согласиться с ней.

Он понимал, что отчет мистера Энтуисла о членах этой семьи заслуживал всяческого восхищения. Характеристики, данные им этим людям, были вдумчивыми и исчерпывающими. Однако, руководствуясь знаниями и оценками старого юриста, Пуаро захотел лично увидеть всех этих людей. Он надеялся, что при тесном общении с ними его осенит какая-то светлая идея — не о том, как и когда (этими вопросами он не собирался заниматься, убедившись, что убийство действительно было вероятно), а о том, кто именно. За плечами у Эркюля Пуаро был опыт всей его жизни. Он считал себя способным сразу распознать этот тип преступника-любителя, готового ради собственных интересов стать убийцей. Так знаток картин в состоянии с первого взгляда назвать имя художника.

Но в данном случае дело обстояло не так просто. Беда в том, что у Пуаро были основания представить себе в роли возможного, пусть не очень вероятного, убийцы почти каждого из этих людей. Джордж мог убить, как убивает крыса, загнанная в угол. Сьюзен — спокойно, деловито, по заранее разработанному плану. Грегори — потому, что в нем есть этот странный душевный сдвиг, толкающий людей на преступление и заставляющий их хотеть, даже жаждать возмездия ради сладости последующего раскаяния. Майкл — из-за честолюбия и свойственной многим потенциальным убийцам тщеславной самоуверенности. Розамунд — по внезапному побуждению неразвитого, судя по ее простодушному виду, ума. Тимоти — потому, что ненавидел брата, завидовал ему и жаждал завладеть его деньгами, сулившими власть и влияние. Мод — ради Тимоти, которого она, в сущности, воспринимает как своего ребенка и готова для него быть жестокой и беспощадной. Даже мисс Джилкрист, думал Пуаро, не испугала бы мысль об убийстве, помоги это возродить ее «Ивушку» в былом великолепии.

А Элен? Нет, он не мог себе представить Элен совершающей убийство, она слишком утонченна, слишком далека от всего, что связано с насилием. Пуаро вздохнул. Видимо, короткого пути здесь не будет. Придется воспользоваться другим, довольно надежным способом, хотя он и требует больше времени. Разговоры, как можно больше разговоров — вот где в конечном итоге люди выдают себя, говорят ли они правду или лгут, все равно…

Элен представила его собравшимся, и он всячески постарался преодолеть почти всеобщее раздражение, вызванное присутствием постороннего, да к тому же иностранца, на сугубо семейной встрече. Он пустил в ход свои глаза и уши. Наблюдал и прислушивался, и у всех на виду, и что называется «под дверьми» — скрываясь от глаз! Брал на заметку взаимные симпатии и антипатии, запоминал неосторожные слова, которые нет-нет да и отпускались при дележе имущества. Ловко устраивал встречи наедине, прогулки по террасе, наблюдая и делая выводы. Он беседовал с мисс Джилкрист о секретах кулинарного искусства, о рецептах бриошей и шоколадных эклеров, о славном прошлом ее уютной чайной, сопровождал ее в огород и обсуждал с нею, сколько пряностей необходимо положить в то или иное блюдо. Не жалея времени, выслушивал разглагольствования Тимоти о драгоценном его здоровье и о губительном воздействии запаха краски на таковое.

«Краски? — Пуаро нахмурился. — Кто-то уже говорил что-то о краске… Мистер Энтуисл?»

Не было недостатка и в разговорах о живописи. Пьер Ланскене как художник. Картины Коры Ланскене — предмет восхищения мисс Джилкрист и насмешек Сьюзен. «Точь-в-точь почтовые открытки, — говорила эта молодая особа. — Да она и срисовывала их с открыток».

Услышав это, мисс Джилкрист совсем расстроилась и с некоторой даже запальчивостью заявила, что ее милая покойная хозяйка рисовала исключительно с натуры.

— Да нет же, старушенция плутовала, — сказала Сьюзен Пуаро, когда мисс Джилкрист вышла из комнаты. — Я в этом уверена, просто не хочу огорчать этот божий одуванчик.

— Но почему вы так в этом уверены?

Пуаро любовался решительной и четкой линией подбородка Сьюзен. «Она всегда будет уверена в себе, — думал он, — и, быть может, наступит день, когда эта уверенность сыграет с ней злую шутку…»