— О них я мало что могу сказать. Очень приятные молодые люди и на вид такие симпатичные. Мне кажется, хозяин был рад видеть их здесь. Вот только… мне думается, он всегда избегал тех, кто выступает в театрах… Как-то он сказал мне: «Не могу понять, почему теперь всех тянет на сцену. Дурацкое занятие. Лишает людей остатков здравого смысла. И, уж во всяком случае, отражается на морали, нарушает чувство меры». Конечно, он прямо не имел в виду…

— Да, да, я понимаю. Ну а после этих визитов мистер Эбернети ездил сам, сначала к брату, а потом к своей сестре миссис Ланскене, не так ли?

— Насчет этого мне ничего не известно, сэр. Он как-то лишь обмолвился при мне, что собирается к мистеру Тимоти, а после куда-то в Сент-Мэри… запамятовал, как дальше.

— Так, так. Не припомните ли, что он говорил об этих поездках по возвращении?

Лэнскомб задумался.

— Прямо даже не знаю, что сказать… Он был доволен, что снова дома. Сказал, помню, что поездки и ночевки в чужих домах утомляют его. Вообще-то хозяин имел привычку говорить сам с собою вслух, не обращая на меня внимания, если я был рядом. Это и неудивительно: ведь он так привык ко мне.

— И доверял вам.

— Но я очень смутно помню его слова. Что-то насчет того, что он не знает, куда кто-то подевал свои деньги. Полагаю, это о мистере Тимоти. А потом он говорил, что, дескать, «женщина может быть дурой в девяноста девяти случаях и оказаться удивительно умной в сотом».

Потом добавил: «Только сверстникам можно выложить все, что у тебя на душе. Они не подумают, как молодежь, что ты просто фантазируешь». И еще, но я не знаю, в какой связи: «Не очень-то красиво подстраивать людям ловушки, но, право, не вижу, что я еще могу сделать». По-моему, сэр, он имел в виду помощника садовника: у нас как раз в то время начали пропадать персики из оранжереи.

Однако мистер Энтуисл не считал, что Ричард Эбернети имел в виду помощника садовника. Задав еще пару вопросов, он отпустил Лэнскомба и начал анализировать то, что узнал. Кое-что явно наводило на размышления. Безусловно, когда Ричард говорил о женской глупости и уме, он думал не о своей невестке Мод, а о сестре Коре. И это ей он рассказал о своих «фантазиях». Кроме того, он упоминал о ловушке. Ловушке для кого?

Мистер Энтуисл долго ломал голову над тем, что именно он скажет Элен. Наконец он решил быть с нею совершенно откровенным и посвятить во все. Сначала он поблагодарил ее за то, что она разобралась в вещах Ричарда и еще кое-что сделала в доме. Дом был выставлен на продажу, и уже появилась пара возможных покупателей, которые вскоре должны приехать и осмотреть его.

— Частные покупатели? — спросила Элен.

— К сожалению, нет. Христианская Ассоциация молодых людей, какой-то молодежный клуб и Фонд Джефферсона, который ищет место для размещения своих коллекций.

— Похоже, жить в доме не будут, ведь сейчас это непрактично.

— Я буду вам благодарен, Элен, если вы сможете побыть здесь еще немного. Видите ли, один мой друг, некий Эркюль Пуаро…

Элен перебила его:

— Эркюль Пуаро? Значит, вы думаете…

— Вы знаете о нем?

— Да. Одни мои друзья… но я думала, он давным-давно умер.

— Да нет, живехонек, хотя, разумеется, не молод.

Лицо его собеседницы стало бледным и напряженным. Она с усилием выговорила:

— Значит, вы думаете, Кора была права и Ричарда убили?

Тут мистер Энтуисл отвел душу и рассказал ей все, радуясь возможности доверить свои мысли и опасения человеку с таким ясным и спокойным умом, как у Элен. Когда он закончил, она сказала:

— Все это должно бы казаться просто фантастикой, но не кажется. В тот вечер, после похорон, Мод и я не могли не думать об этом. Твердили себе, что Кора дурочка, и все же тревожились и нервничали. А потом Кору убили, и я все пыталась внушить себе, что это лишь совпадение. Может, так оно и есть. Если бы только знать наверняка! Как все сложно…

— Да. Но Пуаро человек весьма оригинальный и в чем-то почти гений. Он прекрасно понимает, что нам нужна уверенность в том, что дело не стоит выеденного яйца.

— А если это не так?

— Что заставляет вас думать таким образом? — отрывисто спросил ее собеседник.

— Сама не знаю. Просто чувствую неладное. Не только слова Коры. Что-то еще в тот момент показалось мне странным.

— Странным? В каком смысле?

— Не знаю, это какое-то смутное ощущение, не больше.

— Связано оно с кем-то из присутствовавших в комнате?

— Да, похоже. Но я не могу сказать, кто или что это было… Я знаю, это звучит просто глупо…

— Вовсе нет. Ваши наблюдения чрезвычайно интересны. Вы умная женщина, Элен. Если что-то заметили, значит, что-то действительно было.

— Да, но я не могу вспомнить, что именно. Чем больше я думаю…

— Не надо думать. Это плохой способ вспомнить что-либо. Со временем все вспомнится само собой. И тогда сообщите мне немедленно.

— Хорошо, — послушно ответила Элен.

Глава 9

Мисс Джилкрист решительным движением надела свою черную шляпку и подоткнула под нее выбившуюся прядь седых волос. Предварительное дознание назначено на двенадцать часов дня, а сейчас было только двадцать минут двенадцатого. «Ее серый костюм выглядит вполне прилично, — подумала мисс Джилкрист, — особенно с этой только что купленной черной блузкой». Конечно, ей бы хотелось быть одетой во все черное, но, увы, ей это не по средствам. Она окинула взглядом свою чистую и аккуратную спаленку, где на стенах красовались изображения гавани Бриксхэм, Коккингтон-Форджа, Энстейс-Коува, Кьянси-Коува, Польфлексан-Харбора, Баббакомб-Бэй и т, п. И на каждом размашистая подпись Коры Ланскене. С особой нежностью глаза мисс Джилкрист остановились на этюде с видом Польфлексан-Харбора. Другой любящий взгляд, сопровождаемый вздохом, достался выцветшей фотографии на комоде, по которой можно было судить о том, что представляла собой незабвенная чайная «Ивушка».

Звонок на входной двери внизу оторвал мисс Джилкрист от созерцания ее сокровищ.

«Господи Боже мой, кто бы это мог…» — пробормотала мисс Джилкрист и начала спускаться вниз по скрипучей лестнице. Звонок повторился, а следом раздался и сильный стук в дверь. Мисс Джилкрист встревожилась. На мгновение она даже замедлила шаг, но затем двинулась к двери, уговаривая себя не быть такой дурой.

На пороге стояла молодая, изящно одетая женщина в черном, с небольшим чемоданчиком в руках. Она сразу же заметила на лице мисс Джилкрист тревогу и быстро сказала:

— Мисс Джилкрист? Я Сьюзен Бэнкс, племянница миссис Ланскене.

— Ах, ну да, конечно. Входите, пожалуйста, миссис Бэнкс. Осторожно, не наткнитесь на вешалку, она стоит так неудобно. Сюда, будьте любезны. Я не знала, что вы приедете на дознание, а то приготовила бы кофе.

— Благодарю, мне ничего не надо. Простите, если я вас испугала.

— Нет, нет, что вы, хотя, по правде говоря, я действительно чуточку испугалась. Очень глупо с моей стороны. Вообще-то я совсем не нервная. Я сказала адвокату, что не побоюсь остаться здесь одна, и осталась. Наверное, из-за дознания и оттого, что я… думала о всех этих вещах, но целое утро я что-то нервничаю. Поверите ли, примерно полчаса назад в дверь позвонили, я едва смогла заставить себя открыть, хотя, разумеется, просто глупо думать, что… убийца вернется, да и зачем ему это? И конечно, это была всего-навсего монахиня, собиравшая на сиротский приют, и я почувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга, хотя я сама не католичка и вовсе не симпатизирую этой религии с ее монахинями. Впрочем, думаю, что сестры из ордена Милосердного Сердца действительно делают доброе дело. Но, прошу вас, садитесь миссис Бэнкс. Вы приехали поездом?

— Нет, у меня машина. Проулок такой узкий, что я не смогла проехать к дому. Но у вас тут есть что-то вроде заброшенного карьера, и я оставила машину там.

— Проулок действительно узкий, но ведь здесь почти нет движения. И вообще это очень одинокое место. — При последних словах мисс Джилкрист слегка вздрогнула.

Сьюзен Бэнкс оглядывалась вокруг.

— Бедная старая тетя Кора, — сказала она. — Тетя оставила все, что у нее было, мне, вы знаете?

— Да, мистер Энтуисл говорил мне. Надеюсь, мебель вам пригодится. Я знаю, вы недавно вышли замуж, а мебель сейчас такая дорогая. У миссис Ланскене были такие прекрасные вещи!

В душе Сьюзен не согласилась с этим. У Коры не было вкуса к антиквариату. Обстановка здесь представляла собой нечто среднее между образчиками модернизма[234] и предметами с претензией на «художественность».

— Мебель мне не понадобится, — сказала Сьюзен, — у меня есть своя. А это все пойдет с аукциона. Вот… разве только вы захотите что-нибудь взять. Я буду очень рада… — Сьюзен остановилась в некотором смущении, но мисс Джилкрист не нашла в предложении ничего странного и просияла.

— Вы очень добры, миссис Бэнкс. Но, видите ли, у меня тоже есть мои собственные вещи. Когда мне пришлось расстаться с моей маленькой чайной, знаете, из-за войны… это было так грустно… то я не все продала. Кое-что из мебели и картины, оставшиеся после моего папы, я сдала на хранение, потому что, я надеюсь, когда-нибудь у меня снова будет мой маленький домашний очаг. Но все равно, я вам очень благодарна, и если вам действительно не жаль, то вот этот раскрашенный чайный столик милой миссис Ланскене… Он такой очаровательный, и мы всегда пили за ним чай.

Сьюзен, поморщившись, взглянула на маленький зеленый стол, разрисованный огромными пурпурными цветами клематиса[235], и поспешила сказать, что она с удовольствием подарит его мисс Джилкрист.

— Огромное спасибо, миссис Бэнкс, но, право же, мне неловко быть такой корыстной. Ведь у меня уже есть все прекрасные картины миссис Ланскене и ее аметистовая брошь… Быть может, мне следует вернуть ее вам?